– Кстати, раз уж у нас зашла о речь о девочках и мальчиках… – дроу развалился в кресле, отсалютовал еще одной стопкой и посмотрел на Мелькора и Майрона. – Да скажите уже, кто из вас двоих главный!

– Кстати, он вынудил нас делать ставки! – пьяно возвестила Цири и захихикала, не задумываясь о смысле сказанного. Выражения лиц великих духов Арды казались ей уморительно смешными.

– Что?! – возмущенный вой Мелькора и Майрона перекрыл всеобщий хохот. Мелькор даже сел.

– Какие еще ставки?!

– Да почему вы вообще взялись это обсуждать?!

Гонсалес заразительно звонко заржала. Йеннифэр томно улыбнулась, щуря фиалковые глаза, и ткнула в Мелькора пальчиком, понизив голос до бархатистой глубины.

– Мы единодушно решили, что принимаешь ты.

Мелькор взбешенно встряхнулся.

– Нет! Да чтоб я провалился в пустоту, если еще и это вам говорить буду! Вы тут все на ебле помешались! И Цири! Где наша музыка, а? – Мелькор недовольно притопнул каблуком сапога об пол. – Ты пошла за музыкантами, а привела ее! – он обвиняюще указал на Гонсалес. – Здесь кисло, как в морге!

Профессор Ливертонд с глубокомысленным видом выпустил в воздух очередной клуб дыма.

– Господа, ну что за разговоры, – укоризненно произнес он и повел руками в примирительном жесте. Руки у призрака слегка подрагивали, а голос звучал подозрительно вдохновенно. – Разве так ведется истинное веселье? Кто же обсуждает столь личные дела своих товарищей, когда любовь – вещь непредсказуемая, и поистине удивительная! – он мечтательно и совсем по-человечески вздохнул. – О ней написано столько трактатов, что она стала такой же движущей силой, как идея смерти, а я скажу, что она сильнее смерти. Любовь – это все, господа и дамы! Не надо так.

На мгновение повисло молчание. Частично недоуменное, частично – смущенное. Цири улыбнулась, когда Гонсалес обняла ее за плечи, и хлебнула рома из горла бутылки.

– А вы романтик, профессор, – ехидно заметил Джарлакс.

– Что наш мир без романтики? – мечтательно вздохнул старый призрачный философ.

– Что такое романтика? – угрюмо поинтересовался Майрон.

– Что такое наш мир? – развел руками Мелькор.

– Ром! – громогласно-хрипло возвестила Гонсалес, подняв в воздух початую бутылку.

– Жизнь! – довольно выкрикнула Цири. – И веселье!

Йеннифэр раздраженно вздохнула. Со словами профессора о любви в ней набирало силу отвратительное пьяное желание бунта.

Во-первых, против несправедливости того, что ее повсюду окружали пары и романтики. Даже лысый дроу, чтоб его, казался ей именно таким! Во-вторых, против того, что Геральт неведомым образом отвратительно повлиял на ее чувство свободы. Какой была эта свобода, и каким образом Геральт ухитрился его отнять, Йеннифэр не могла сформулировать, но прямо сейчас ее возмущение было жгучим. В первую очередь – на то, что глупый ведьмак заронил в ее голове жуткую доселе мысль о спокойной жизни.

«И скольких он без меня перетрахал?!»

Вслед за желанием бунта в Йеннифэр набирало силу отвратительное чувство, что она желает всего и сразу. И лучше – прекрасных смазливых мужчин, которые будут делать ей массаж, носить ей фрукты и делать в постели все, что она сегодня пожелает.

– Что загрустила, госпожа чародейка? – Джарлакс подмигнул ей. – Неужели лелеешь материнские чувства?

– Отвали! – сердито ответила Йеннифэр.

Цири расхохоталась какой-то шутке Гонсалес, которую штурман прошептала ей на ушко, а потом подскочила на месте, притопнула каблучком и покружилась.

– Я хочу плясок! – заявила она. – И чего-нибудь безумного!

Майрон устало вздохнул и хлопнул себя ладонями по коленям.

– Тебе мало безумия?!

– Ци-ири! – задушевно потянул Джарлакс. – Как мне нравится этот настрой! – дроу ощерился и шельмовски посмотрел на профессора. – Между прочим, господин Ливертонд, вы романтик – а почему вы без вашей женщины?

Призрак издал удивительно человеческий кашель, похожий на кашель живого человека, и его лицо налилось густым ярким мерцанием смущения.

– Это очень личный вопрос! – заметил он.

– Это несправедливо! – выдала Цири. – Вы хороший человек! Мы должны найти вам хотя бы компанию! – она хлопнула в ладоши. – Джарлакс! Пошли, поищем профессору даму!

Призрак неуверенно кашлянул еще раз, удивленно глядя на них, и втянул еще алкогольного дыма, отрицательно замахав руками.

– Право, не стоит! Я чудесно провожу время, и думаю, что музыка только пойдет на пользу нашему празднику.

Джарлакс встал, пьяно качнувшись, и напялил шляпу залихватским движением. Шляпа села слегка криво, но сейчас на это никто не обратил внимания.

– Стоит! – убежденно возразил он с нетрезвым наигранным героизмом в голосе. – И не смейте возражать!

Мелькор обреченно вздохнул и поднялся с дивана, пошатнувшись и придержав на голове корону.

– Раз никто не желает подумать о более важных вещах, я найду нашу женщину с копытами и попрошу у нее музыки.

В сенсориумном клубе не нашлось ни одной призрачной дамы, поэтому на улицу они вывалились пьяные, счастливые и абсолютно не думающие об угрюмых взглядах, которые проводили их внутри. Мелькор не совсем понял, как он оказался вместе с Цири и Джарлаксом на улице, собираясь в другое место, но решил об этом не думать.

Он даже не помнил, как они уговорили его отправиться сюда.

– Так что, мы ищем привидение? – радостно поинтересовалась Цири. – Ой!

Она споткнулась, хихикнула, и без всякого стеснения ухватилась за руку Мелькора.

– Тихо! – не вполне трезвым голосом одернул ее он.

– Зачем тихо?! – возмутился Джарлакс. – Этот город не спит!

Цири звонко засмеялась и затянула сильным, но чудовищно не попадающим в ноты голосом песню, за которую Йеннифэр бы надавала Геральту по ушам, если бы услышала. Песня была незатейлива и похабна, повествуя о распущенных принципах трех девиц из Виковаро, направленных на удовлетворение своих и чужих половых чувств.

– Хватит! – страдальчески рявкнул Мелькор. – Ты петь не умеешь!

– А ты меня научи! – расхохоталась Цири.

– Этому невозможно научить! – с драматической пьяной патетикой заявил ей вала. – Это состояние души!

Цири хихикнула.

Их пошатывало. Алкоголь удивительным образом поддерживал в голове то состояние, когда казалось, что кража коней, обливание стражи томатной пастой и дикие песни среди ночи на улице – самые логичные поступки на свете.

Мелькор набрал в грудь воздуха и затянул разнузданным, но неприлично хорошим голосом песню этого мира, которая предлагала самые разнообразные варианты наказания пьяного матроса – от протаскивания его под килем до скармливания крысам. Откуда Мелькор знал слова, а также, где подцепил мелодию песни – было вопросом без ответа.

С нот он не сбился ни разу. Цири и Джарлакс быстро уловили общий мотив и мгновенно принялись подпевать.

Отреагировали на их пение быстро. В домах на улице начал зажигаться свет, а из окон и с балконов – раздаваться возмущенные голоса.

– Вы там с ума посходили?!

– Боги, кто там так орет на целый квартал! Здесь приличные дома! Убирайтесь в свой Улей, пьяные нищеброды!

– Я сейчас стражу позову!

– Здесь концерт, так что не мешайте творчеству! – пьяно проорал Джарлакс. Разумеется, его голос не шел ни в какое сравнение с раскатистым бархатным басом Мелькора, который было слышно по меньшей мере в четырех кварталах в округе.

– Я тебе сейчас творчество сам устрою стрелами в жопу!

– Пойдемте! – обиженным голосом сообщил Джарлакс. – Нас здесь не любят!

– Мелькор! – Цири опять бесцеремонно вцепилась в рукав валы. – Я хочу есть!

– Здесь нет еды. Есть… цветы? – Мелькор удивленно вытаращился на желтые розы, которые выросли перед ним как будто из-под земли.

Он уже потянулся к вазе, опасно намереваясь ее свалить неуклюжим движением, когда перед ними появился весьма раздраженный дух женщины с длинными волосами.

– Не вздумайте трогать мои цветы, – сердито произнесла она.