«Идиоты. Проще было повесить табличку – воруйте здесь, используя вот это».

Человек, конечно, может, и не справился бы: сверзился бы с кучи трухи, проломив ее тяжестью веса. Но у легкого и жилистого дроу такой проблемы не возникло.

Джарлакс почти бесшумно водрузил друг на друга несколько шатких, готовых вот-вот рассыпаться ящиков.

Внутри оказалось тихо, пусто, светло и как в раю – он нашел себе все, что хотел. Штаны, сапоги по размеру, рубашку, теплую куртку, захватил пару горстей монет, спер три золотых кольца из разных ящиков, положив их под шляпу. Пристегнул к поясу неплохой легкий меч. Бери – не хочу!

А потом его застали врасплох, как дитя. Сначала Джарлакс услышал шум шагов и спрятался за мешками с солью, предусмотрительно проверив, чтобы его не выдали торчащие на шляпе перья. Потом громыхнул засов склада, кольнуло потоком холодного воздуха, и в щели между мешками Джарлакс с изумлением увидел не только пять вооруженных рашеми, но и женщину, о которых в других странах ходили одни легенды.

Преимущественно – жуткие.

Женщина была в зеленом платье с серебром по вороту, с множеством бус на шее из костей и ярких алых камней. Ее плечи укрывала соболиная накидка, каштановые волосы были убраны на макушку. Узкую ладную талию стягивал широкий поясок. Вот только в руках женщина держала плеть с окованной золотом рукоятью, а лица Джарлакс не увидел, потому что лицо закрывaлa деревянная маска – без лица и рта, лишь с темными провалами глаз, в которых не было видно ничего.

«Ведьма хатран! Вот я влип!»

– Выходи, вор! – резко произнесла женщина. Ее низкий грудной голос звучал зрело, звонко и сильно, но не старчески. – Я знаю, что ты здесь!

«Как?! Как, мать ее, она узнала?!»

Он решил не выдавать себя.

– Выходи, – в голосе женщины зазвенела сталь. – Я, Альдона из хатран, знаю, что ты дроу и знаю твое лицо.

Дальше скрываться не было смысла. Джарлакс покинул свое укрытие и шутливо раскланялся, окруженный дрожащим светом факелов, а также нагромождением бочек, тюков, свертков и сундуков:

«Нет, ну попробовать стоит!»

– Должен сказать, что я ничего не воровал, прекрасная госпожа, – соврал он, не моргнув глазом.

«А если она страшная, как поеденный пауками дохлый иллитид, и потому и носит маску, то что тогда?!»

Ответом ему была тишина. Никто не сказал ни слова. Злые бородатые рашеми в шкурах хмуро смотрели на него.

Джарлакс смерил опасливым взглядом плетку ведьмы и нервно облизал губы.

«Еще одна попытка. Может, женское самолюбие у нее все же есть?»

– Прекрасная госпожа… я не буду против наказания, если вы пожелаете… наказать меня лично. Я думаю, у этого кнута найдется очень интересное применение.

«Чего не сделаешь ради того, чтобы вылезти из передряги!»

Само собой разумеется, что за маской ведьмы он не увидел ее выражения лица, зато хлопок хлыста все сказал куда более красноречиво.

Джарлакс вздрогнул от мысли, понимая, что этот удар мог рассечь тело до кости.

– Стража! Взять его! – ведьма помедлила. Глаза ее полыхнули изумрудным светом в глубине маски. – А ты, чужак, должен знать, что оскорбление оружия хатран карается смертью.

«Да чтоб вас всех пауки драли в три прогиба! Почему всегда именно так?!»

Ганнаев-из-Грез, дитя снов, шаман духов, пришел к совету хатран, правящим ведьмам Рашемена, со словами духов, с их яростью и плачем, с их посланием для тех, кто оберегал землю.

Он говорил с ними и передал, что духи в ярости. Он рассказал им, стоя в зале из золота и дерева, что видел останки рощи и ее хранителя – уродливый, кощунственно высушенный труп, будто в землях Рашемена пробудилось чудовище, которое плясало по курганам и оставляло за собой выпитые души, расколотые сны и потерянные имена. Старый кошмар, древняя сказка, которая была почти позабыта, а сейчас встала перед ними во всем своем ужасе.

Ведьмы были встревожены. Даже больше – их напугали слова Ганна, потому что армия разъяренных духов могла смести Иммилмар с лица земли, и не оставить в живых никого, вернув обустроенную людьми землю призракам, лесам и дикому буйству природы. Но в помощи духи не отказывали никогда.

Они указали Ганну, кого искать, но укрыли их лица, которые назвали лицами убийц. Для того, чтобы открылись лица – был нужен не только он. Было нужно доказательство воли хатран, которые повиновались приказу духов, перепуганных появлением зла в их лесах.

Ганн сел в круг с ведьмами возле костра, жарко горящего среди золотого зала, заводя над густым дымом трав монотонный ритмичный напев. Не заклятье – рассказ. Вихрем образов, сетью воспоминаний, зыбкими миражами снов, в воздухе разливалась история об убийстве хранителя леса. О ране, нанесенной миру духов.

А после они воззвали к ним, к телторам-хранителям, обитавшим в их доме. В их холодной, дикой, любимой, прекрасной стране. Ганн скликал их мысленно, и душа его для телторов горела во мраке, как яркий маяк, взывающий о помощи и обещающий уважение и дары. Обещающий веру, которая обращала камень в плоть, а железо – в глину. Вера была дороже любого дара, потому что ею, и только ею в этом мире двигала вся жизнь.

«Духи лесов и гор, озер и рек, камня и скал, мертвых и живущих, покажите нам, кого вы видели! Помогите нам!»

Хором раздались голоса хатран. Деревянные маски блестели в полумраке. Тягучее пение и ритмичные выкрики пронзили воздух:

– Духи, духи, к нам придите, и всю правду покажите!

«Мы приносим вам дары земли в пшенице и костях, неба – в перьях и самоцветах, огня – в этом пламени, и воды – в этой крови и отваре трав. Услышьте нас!»

Ганн бросал в пламя одно за другим. Колосья и кости, перья и бриллиант, сухую ветвь, чтобы подкормить огонь, плеснул пряным отваром, и, наконец, каплями собственной крови с руки, надрезанной острым ножом. Пламя взвилось густой сочной зеленью, затем звенящим серебром, ярким жгучим багрянцем, холодной синевой озерных вод. Костер запылал так жарко, что обжигало и иссушало лица.

Ведьмы воздели руки, сцепив пальцы. Позвякивало, постукивало и поблескивало множество браслетов на их запястьях. Колыхались от ветра перышки.

– Духи, духи, вас скликаем! Вас на помощь призываем!

Телторы ответили на зов. Нетерпеливо и яростно, они явились в таком множестве, что их тени заклубились и завихрились сонмом голосов, калейдоскопическим опалесцирующим вихрем зимнего серебра звезд, лиловым блеском ночных сумерек. Силуэты проступали из мрака причудливыми формами, именами и голосами. Они затмили зал, и не осталось ничего, кроме костра и круга, окруженного этой волной.

Ганн почувствовал, как в висках звенит и давит до болезненного помутнения в глазах, но круг ведьм защищал его разум от плача и крика, от воя и стонов, которые могли довести до безумия. Стальные голоса хатран пропели просьбу:

– Кто прокрался, кто убийца? Покажите нам их лица!

В воздухе послышался протяжный волчий вой, тоскливый и рыдающий, шепот и голоса, которые требовали мести. Которые требовали справедливости.

Но духи ясно указали им – и хатран, и Ганну – пятерых. Их образы мелькнули в разумах ведьм и Ганна болью, хлестнули ударом кнута так ярко, что забыть эти лица было невозможно.

Лицо дроу в шляпе с пером – зрелое, грубоватое, насмешливое, с неприятными тонкими губами, с холодным взглядом убийцы и мошенника. Лицо мужчины в слепящей короне – властное, с точеными и резкими чертами, с диким насмешливым оскалом белых зубов и черными, как самое жуткое безумие, глазами. Лицо девочки со шрамом на лице – нежное, словно у вечного ребенка, но с гневной непримиримой сталью во взгляде изумрудных глаз. Лицо еще одного мужчины – с гривой светлых, в легкую рыжину, волос. От него веяло беспринципностью и мертвым, стылым холодом. И еще одну женщину – яростную фурию с фиалковым взглядом, упрямым ртом и надменным изгибом тонких черных бровей.

Пламя взвилось ревом почти до потолка и угасло, не оставив даже тлеющих угольков – лишь дочерна обожженное дерево. Вихрь духов исчез, истаял тенью плача и звенящей яростью рашеменских снегов, рассыпался сонмом серебряных искр.