«Вот оно!»

Мелькор выдохнул, ощущая, как что-то внутри балансирует на краю этой спирали. Что-то, одновременно похожее на все пять чувств и ни на одно из них. Что-то воспротивилось его чутью, встало на краю спирали темной тенью, зашипело, ударило давящей на виски до темноты и дикой рези преградой, но поток был слишком знаком и слишком ярок, чтобы отказываться от него. Он продрался сквозь чужую волю грубо, словно проламывая стекло ударом кулака, и вцепился в силу, которая текла сквозь мир. Зачерпнул ее полной горстью, разрывая порядок спирали.

Какой бы она ни была – это была материя. А значит, у материи была музыка.

Что-то кричало и бесновалось, пытаясь оторвать Мелькора от силы, как женщина, которая пытается в истерике выцарапать глаза, но он уже почувствовал ток магии, льющейся по здешнему миру, и взял первую ноту наугад. И с диким смехом увернулся от цепкой лапы, спрыгивая с камня в неглубокий снег.

«Задуши его! Убей его! Выпей его жизнь и силы!»

Тварь заскрипела древесными суставами, поворачиваясь к нему, но страх исчез. Он заплетал пойманную материю в вязь дикого гневного напева, ритмичного и жуткого, как пляска висельников, в крик и хохот, в рисунок поворотов и уклонов, больше похожих на бой, на танец вокруг залитых кровью переломанных костей на алтаре. Переплетал песню с воем перепуганных разъяренных духов.

Тени клубились вокруг облаком, и он чувствовал, как тьма добирается до сердца этой твари, которая напала на них. Как песня и бешеная пляска режут и бьют, разрывают и ломают, пьют жизнь и искажают до неузнаваемости. Как пение обращается в сумасшедший победный вопль, и метель хлещет так, что все утонуло в белом мареве на расстоянии вытянутой руки.

Цири закричала, зажимая уши, слыша, как воздух рвет дикий, похожий на визг баньши, вестницы смерти, вой десятков телторов, вой хранителя леса, безумный хохот дикой пляски.

Вой вибрировал и звенел, швыряя их на снег, заставляя прятаться за бревнами и корчиться от боли. Майрон рычал, сотрясаясь на земле мелкой дрожью, словно напуганный зверь. Джарлакс поджал колени к груди и закрыл уши ладонями. Йеннифэр шипела, в конце сорвавшись на отрывистый крик. Пайкел поскуливал. Айвен ревел благим матом, как боров.

А потом на мгновение воздух затмило вспышкой тьмы, разорвалось звенящим чернильным пятном, ударило порывом ветра, ослепило, закружило в сердце бурана.

Все стихло так резко, словно и не начиналось. Метель улеглась, туман растаял серыми клочьями, духи пропали, рассыпавшись в серебристый дым.

Стояла ошеломительная мертвая тишина. Чуть слышно поскрипывал снег. Бледное солнце сияло над трактом за высокими серыми облаками.

Кромка леса чернела искореженными деревьями, выпитыми досуха, и среди поляны застыл скелет хранителя леса – голые кости, сгнившие ягоды и грибы, иссушенное дерево и почерневшие ветви.

Они валялись на земле кто где – едва не оглохшие и чуть дышащие, но живые. Мелькор с ошалевшим взглядом плюхнулся в снег между потемневшим алтарем телтора и бревном стоянки. Обернулся через плечо на мертвый лес.

– Я сделал что-то не то, да? – голос его прозвучал тихо и потерял глубокую гладкость.

Майрон отряхнулся от снега, морщась от стреляющей боли в ушах. Потер виски, издав тихий раздраженный стон. Он хрипло выдохнул, поинтересовавшись у Мелькора:

– Ты цел?

Вопрос прозвучал одновременно как удивление, беспокойство и обреченность. Мелькор поправил съехавшую на затылок корону и ответил совсем на другой вопрос, которого Майрон не задавал:

– Я чувствую себя так, словно пил неделю, – голос Мелькора прозвучал еще более хрипло.

Джарлакс поднялся из-за бревна. Огляделся по сторонам. Бодро поправил шляпу, пьяно балансируя на ногах, и коротко заключил:

– Я смотрю, пейзаж немного изменился. Надо сваливать.

Майрон посмотрел на собственную руку, все еще сжимающую меч. Протянул его Цири, которая, морщась, растирала лоб.

– Спасибо.

– На это ты тоже не рассчитывал, Мелькор? – Йеннифэр с видимым трудом поднялась на ноги, пошатнулась, но уперла руки в бока и выпрямилась.

– Я спас твою жизнь, женщина, – Мелькор скривился. – Так что имей чувство благодарности, как бы вульгарно ни звучала для меня сама мысль о спасении кого-либо.

Цири закатила глаза и вернула клинок в ножны. Айвен почесал в затылке и мрачно огляделся.

– Заканчивайте, бабы вы базарные. Ноги уносить надо!

– О-ой, – многозначительно добавил Пайкел, похлопывая дубиной по ладони.

Йеннифэр утомленно потерла запястьем лоб и поежилась от холода, гневно глядя на Мелькора.

– Я прекрасно вижу, что ты устроил своим маленьким выступлением. И думаю, что следовало бы оставить тебя здесь, учитывая все проблемы, которые ты создал в лучшем случае за несколько минут.

Мелькор фыркнул, скрещивая в снегу вытянутые ноги, и по-птичьи склонил голову к плечу. Коса звякнула украшением об ободок короны.

– А мне кажется, что оставить здесь следует тебя, чародейка без магии.

Майрон тяжело вздохнул. Цири прищурилась, морщась от холода. Йеннифэр изящно оправила прядь, упавшую на лоб.

– Я на своем веку не видела ничего более жалкого, чем мужчина, который пытается выдать решение собственноручно созданных проблем за героизм.

Мелькор устремил взгляд к небу.

– Еще более жалко выглядит женщина, которая пытается в бедственном положении изображать гордость.

Йеннифэр сложила губы, словно для поцелуя, и промурлыкала одну-единственную фразу:

– Роза голубая.

Джарлакс звонко присвистнул. Цири захихикала в кулак. Майрон со стоном прикрыл ладонью лицо.

«Ну, все, сейчас точно вожжа под хвост попадет. Что бы это ни означало в их мире».

Он искоса посмотрел на Мелькора, замечая, как румянец злости расползается на скулы и даже на кончики острых ушей.

– Падаль истеричная, – прошипел Мелькор. Он мерзко оскалился: так, что аж верхняя губа приподнялась, обнажив зубы.

Йеннифэр издала короткий смешок и изящно повела ладонью в воздухе. Фиалковые глаза оставались ледяными, как северное море.

– Неостроумно, – пренебрежительно отчеканила она. – Я рассчитывала на большее.

Никто из них не заметил, как Пайкел покачал головой, а потом, пританцовывая сначала на одной ноге, а затем на другой, принялся что-то напевать и бубнить под нос.

В воздухе полыхнуло жизнерадостными розовыми искрами и что-то хлопнуло, как будто проткнули пустой надутый мешок. Йеннифэр издала гневный вскрик, а остальные, даже Мелькор – почти одновременный протяжный вздох умиления.

В снег, на колени, на руки и даже на головы сидящих вывалилось никак не меньше трех десятков разноцветных пищащих котят: пушистых, резвых и любвеобильных.

Цири мгновение ошеломленно хлопала глазами, а потом мелодично засмеялась и подняла на колени двоих котят, которые тут же принялись играть со шнурками ее кожаной куртки.

– Как это? – спросила она. – Они что, настоящие? – мгновением позже на ее лице появилась озабоченность. – И куда всех их теперь девать? Ай! Ха! – она сняла с ворота котенка, который пытался залезть на плечо и дернуть прядь ее волос.

Айвен угрюмо вздохнул, поднимая из снега два пушистых, как шарики, бело-рыжих комка, и пробасил Пайкелу:

– И что ты сделал? Мы ж теперь тут застрянем.

Пайкел многозначительно поднял в воздух палец, шельмовато прищурившись. И подмигнул Цири.

– Эх-хе-хе!

Цири недоуменно проморгалась.

– Что?

Джарлакс выудил из снега котенка, как нельзя лучше подходившего дроу: маленькое сморщенное создание с огромными розовыми ушами было совершенно лысым, черным, большеглазым, и подрагивало от ветра. Оно тут же уютно сгрудилось в руке дроу, а когда тот сунул котенка за пазуху, так вовсе принялось сонно мурчать.

– Я подозреваю, наш немногословный знакомый имел в виду, что эти котята… как бы сказать. Телепортируются к себе домой, когда истечет время заклинания, – Джарлакс ухмыльнулся, поглаживая котенка, забравшегося в тепло, и подмигнул Цири, добавив заговорщицким шепотом. – Кроме того, нет лучшего способа пресечь склоку, как отвлечь всех чем-нибудь.