Войну за Сконе мне удалось оттянуть до 1611-го года. Разделаться с Польшей было важнее. Шведы, надо сказать, превзошли все мои ожидания и дошли аж до Берестья. Правда, удержаться не сумели. Поляки тоже были не лыком шиты, и уступать свои территории не желали. В результате, в конце 1610-го был заключен «Вечный мир», и граница была установлена по Неману: остров Русне-Городно-Мосты.

Стороны разошлись недовольные друг другом, так что в будущем с этой стороны следовало ожидать проблем. Нескоро, правда, поскольку серия поражений привела к кризису власти. И к началу 1611 года в Речи Посполитой образовалось два центра силы — король Владислав IV, которому было всего 15, и мятежник Николай Зебжидовский, которому уже стукнуло 57.

— Кто бы мог подумать, что Зебжидовский так высоко взлетит, — удивлялся Густав.

— Так сколько денег мы на него потратили! — вздыхал я.

— Но одно дело — рокош, и совсем другое — претензии на корону.

— Еще какие претензии-то! Страшно подумать, чуть не угробил короля Владислава! Вмешиваться пришлось.

— А потом дарить его благодарность русским, — проворчал Густав. — Не могу тебя понять. Сами бы этого Владислава использовали! Зачем ты заставил его поверить, что спасением жизни он русским обязан?

— Да потому что сразу двух претендентов на польский трон мы не потянем финансово! — огрызнулся я. — Или попадемся на какой-нибудь мелочевке. Ты понимаешь, насколько трудно работать сразу на два лагеря?

— Непросто…

— В том-то и дело. Ладно бы, мы ничем другим заняты не были. Но нам новые территории осваивать, да еще и с Данией сражаться за Сконе. В наших интересах, чтобы полякам было не до нас.

— Не только в наших, — рассмеялся Густав. — То-то Скопин-Шуйский ухватился за шанс.

— Ему тоже никаких войн в ближайшее время не надо. Разгрести бы тот бардак, который во время Смуты возник. И помощников в этом деле придется поискать, если учесть, сколько боярских голов полетело.

— Ну да, за измену царю и Отечеству…

— А что, не так что ли? — вскинулся я, запустивший в народ эту фразу. Словосочетание быстро стало популярным и официально звучало в вынесении приговоров. — Ладно с первым Лжедмитрием. Там реально могли поверить в его происхождение. И то наверняка не все. Но второй и третий — явно аферисты. Понятно же, что это бунт против царской власти!

— В принципе, да, — признал Густав.

— Нет худа без добра. Скопин-Шуйский может действовать самостоятельно. И отказаться от многих мешающих традиций типа местничества, с чего он и начал, заявив, что многие бояре не оправдали надежд, посрамив славу своих предков. Не зря все-таки, мы его по Норвегии гоняли, знакомя с новыми способами ведения войны!

— Но Михаил Васильевич и без того талантлив был, — счел нужным напомнить Густав.

— Не спорю. Но не менее важной я считаю его способность к переменам, к новому. Большая часть русских людей довольно консервативна, так что это очень хорошее качество. Осмелился же он послать на Урал людей, разведывать золото! И это тогда, когда война еще не кончилась!

— Ну и результат получил. Нам же писали, что золото нашлось, и что в Москву привезли первые образцы.

— Вот поэтому я и предложил Скопину-Шуйскому взять на себя финансовую поддержку короля Владислава. Удовольствие это не дешевое, но…

— Дешевле, чем новая война с Речью Посполитой, — согласился Густав. — Особенно если мы будем постоянно поддерживать связь с Михаилом Васильевичем и направлять враждующие польские стороны в нужном нам направлении. Противостояние может затянуться лет на несколько.

Я, если честно, рассчитывал хотя бы на 10. После этого полякам будет точно не до возврата территорий. А этого времени мне хватило бы более важные дела решить. Я, между прочим, Скопина-Шуйского сагитировал не только против поляков. Я ему и на Крым намекнул. Типа — доколе?! Сколько можно терпеть постоянные нападки с этой стороны? Надо зачистить территорию раз и навсегда!

Пока я разбираюсь с Данией, Михаил Васильевич начнет наводить порядок на завоеванных территориях. Он-то Вечный мир с Речью Посполитой подписывать не стал. Подписал только перемирие при условии не нарушать существующих границ. А Россия, между прочим, добралась до Кременчуга. И вела активные переговоры с русскими казаками.

Границы Михаил Васильевич подвинул хорошо, я даже Оршу ему уступил. И не потому, что такой добродетельный бессребреник. Просто, когда дело дошло до заключения союза, меня начали шантажировать. Дескать, дайте нам вот то, вот это, и еще сверху отсыпьте, а то к русским уйдем.

Посидеть на двух стульях сразу и поиметь с этого выгоду — дело насквозь понятное. Только совершенно мной не одобряемое. Так что я договорился со Скопиным-Шуйским, защитил свою торговлю, свои интересы, и уступил Оршу. Не хотят в Ливонское королевство? Пусть под пятой русского царя сидят. Потеря, конечно, неприятная, но, посмотрев на результат, больше никто шантажировать меня не будет.

Я и так проглотил слишком много территорий. Теперь усвоить бы. Ливонское королевство слишком мало времени существует, и присоединение земель, вдвое увеличивших мои владения, не могло пройти безболезненным. Выручило то, что Курляндия числилась вроде как независимой страной, пусть и находящейся в вассальной зависимости от Речи Посполитой.

Сами поляки были слишком озабочены собственными проблемами, им было не до выполнения взятых на себя когда-то обязательств. Братьев Кетлеров приняло герцогство Прусское. Я даже выкуп за них просить не стал, ограничился подписанием взаимных договоренностей.

Нет, это была вовсе не неуместная щедрость. Денег ни у Курляндии, ни у Пруссии все равно не было. И смысл? Чтобы трясти с них мелочь каждый год и провоцировать конфликты? Зачем, если можно получить преференции для своих производств и торговли? Если можно влезть на местный рынок янтаря и постепенно начать подминать его под себя?

В правительстве там, правда, все было сложно. Поскольку нынешний герцог Альбрехт IIФридрих, очередная жертва близкородственных браков, страдал слабоумием, я имел дело с регентом, курфюрстом Бранденбурга Иоганном III Сигизмундом. Он был немного моложе меня, всего года на четыре, но выглядел не на свои 39, а, как минимум, на 45. Массивный, хмурый, с квадратной короткой бородой, Иоганн походил на прямоугольник на тонких ножках.

Ну…. я со своим стремлением одеваться по собственному вкусу, а не принятой моде, тоже, наверняка выглядел в его глазах довольно странно. Но это не помешало нам договориться. Было совершенно очевидно, что Альбрехт II не оставит наследников. А значит, главными претендентами на герцогство станут сам Иоганн и княжество Пфальц-Нейбург. Так что наше взаимодействие выглядело весьма перспективным.

Собственно, почему бы Иоганну не помочь мне в славном деле ослабления Речи Посполитой? Денег у него нет, зато есть связи при польском дворе. И влияние. И нужные люди. А это иногда намного важнее денег. К тому же, когда человек работает в своих интересах, он становится весьма активен и изобретателен.

Смогу ли я поддержать Иоганна в случае чего? Я даже врать не стал. Не сегодня. И даже не завтра. Пусть сначала станет герцогом Пруссии, а там видно будет. Но я могу вложиться в несколько многообещающих проектов. И организовать пару производств, так будет даже удобнее. Я не помнил, когда в моей ветке истории Пруссия обрела независимость, но почему бы не приблизить этот славный момент?

Нет, я не стремился сделать герцогство собственным вассалом. Во всяком случае, официально. Люди вокруг нервные, на слова о зависимости реагируют плохо. Иногда даже достают всякое колюще-режущее, чтобы независимость отстоять. Но я, получивший опыт 21 века, прекрасно понимал, что главное — не громкие слова. Главное — деньги.

Какая мне разница, кто будет править Пруссией, если все ключевые фигуры, принимающие решения, будут куплены мной на корню? Если мои торговцы будут иметь особые права? Если верхушка знати будет финансово втянута в наиболее интересные проекты? Причем только такие, которые не находятся на территории Пруссии и которые невозможно будет изъять, если вдруг такая дурная мысль придет в голову?