Тургенев и Бакунин поселились в одной квартире, они работали буквально целыми днями, с утра до позднего вечера. Отдыхая, усаживались за шахматную доску и с головой уходили в игру или проводили время в разговорах на самые разнообразные темы – серьезные и смешные, трогательные и грустные. Заспорят, бывало, и не замечают, как летят часы. Тургенев любил устраиваться у печки, а Бакунин – на диване. С жадным вниманием слушал Иван Сергеевич рассказы Бакунина о встречах его с Белинским, Станкевичем, Грановским, Герценом.

Иван Тургенев одевался по моде того времени и отличался необыкновенной чистоплотностью – он каждое утро протирал тело одеколоном или туалетной водой и менял нижнее белье. Друзей поражал его особый ритуал расчесывания волос: «Видишь, я беру эту щетку… теперь я начинаю чесать ею вправо: раз, два, три… и так до пятидесяти раз; теперь начну чесать влево, и тоже до пятидесяти… Ну вот, теперь со щеткою кончено… Беру этот гребень, – им я должен до ста раз пройтись по волосам… Чему ты удивляешься? Постой, это еще не все… Погоди, погоди!.. За этим гребнем есть еще другой – с частыми зубьями…». Он любил окружать себя красивыми изящными вещами, на рабочем столе и вокруг у него был всегда идеальный порядок…

Перед возвращением Тургенева в Россию Бакунин написал своим родителям и сестрам письмо, в котором рекомендовал своего нового друга Тургенева с лучшей стороны: «Примите его как друга и брата, потому что в продолжение этого времени он был для нас и тем и другим и, я уверен, никогда не перестанет им быть. После вас, Бееровых и Станкевича он – единственный человек, с которым я действительно сошелся. Назвав его своим другом, я не употребляю всуе этого священного и так редко оправдываемого слова. Он делил с нами здесь и радость и горе … Он не может быть вам чужим человеком. Он вам много, много будет рассказывать об нас и хорошего и дурного, и печального и смешного. К тому же он – мастер рассказывать, – не так, как я, – и потому вам будет весело и тепло с ним. Я знаю, вы его полюбите».

Татьяна Бакунина, сестра революционера-анархиста

21 мая 1841 года Тургенев на пароходе «Александр» вернулся в Петербург. Сразу по прибытии он встретился с П. А. Плетневым и показал ему тетрадь своих новых стихов, написанных за границей: «Русский», «Я всходил на холм зеленый», «Старый помещик», лирические миниатюры «Что тебя я не люблю» и «Луна плывет над дремлющей землею», переводы из Гёте и Мюссе. Плетнев с удовольствием отметил, что в его воспитаннике, при всем влечении к философии, зреет настоящий поэтический талант. Два стихотворения «Старый помещик» и «Баллада» он отобрал для публикации в «Современнике», и в том же году они увидели свет.

Писатель И. И. Панаев вспоминал о встречах с Иваном Тургеневым в это время: «Я встречал, еще до моего знакомства с ним, довольно часто на Невском проспекте очень красивого и видного молодого человека с лорнетом в глазу, с джентльменскими манерами, слегка отзывавшимися фатовством. Я думал, что это какой-нибудь богатый и светский юноша, и был очень удивлен, когда узнал, что это – Тургенев. О Тургеневе я много слышал от Грановского и других, познакомившихся с ним за границей… Я слышал также от многих, что Тургенев имеет блестящее образование, страсть к литературе и пишет очень недурные стихи».

О ярком, даже онегинском облике Тургенева оставил воспоминания В. А. Панаев, который познакомился с Иваном Сергеевичем у своего брата: «По внешности Тургенев был очень представительный молодой человек большого роста, весьма приятной наружности, с особенно мягкими глазами, характеризовавшими его лицо. Он принадлежал к родовитой, богатой семье, получил блестящее образование, побывал уже за границей и посещал высший круг. Помню как теперь, что я увидал Тургенева у Ивана Ивановича первый раз приехавшим после светских визитов и одетым в синий фрак с золотыми пуговицами, изображающими львиные головы, в светлых клетчатых панталонах, в белом жилете и в цветном галстухе. Такого рода была в то время мода».

Из Петербурга Иван Сергеевич направился в Спасское, где его с нетерпением ждала мать. Все домашние были безмерно рады его приезду – не только мать со сводной сестрой Варенькой, но и дворовые, для которых его приезд означал послабление строгого режима, установленного Варварой Петровной. Здесь он провел лето и осень.

В эти месяцы он часто ходил на охоту с дворовым Порфирием, с которым они сильно сблизились во время «берлинских университетов» и с Афанасием. Вместе с тем он не забывал показывать себя любящим сыном и был очень нежен и внимателен к матери. Он даже охотой жертвовал иногда, видя, что ей приятно будет провести с ним время. Сам возил мать по саду в коляске, не давая это делать другим (из-за водянки ноги Варвары Петровны ослабли, и она не ходила гулять самостоятельно).

Среди многочисленных слуг матери приметил молодой Иван простую девушку, работавшую в Спасском белошвейкой по вольному найму, Авдотью Ермолаевну. Была она из московских мещанок, и молодому помещику сразу приглянулась. Павел Фокин в своей книге «Tургенев без глянца», со слов некоего «мемуариста» (бывшего крепостного матери писателя), описывает девушку, как «весьма обыкновенную кареглазую блондинку с очень русским, чистым лицом с правильными чертами; скромную, тихую, весьма женственную и привлекательную». Ее милый облик запал в душу писателя, девушка тоже заметила восхищенные взгляды Тургенева и не смогла не ответить на чувства и желания хозяйского сына.

Свое увлечение описал Иван Сергеевич позднее в романе «Дворянское гнездо», рассказывая историю родителей Лаврецкого. Рассказал, как мучительно томился от скуки Иван Петрович, вернувшийся из столицы в деревенскую степную глушь к родителям. «Только с матерью своею он и отводил душу и по целым часам сиживал в ее низких покоях, слушая незатейливую болтовню доброй женщины и наедаясь вареньем. Случилось так, что в числе горничных Анны Павловны находилась одна хорошенькая девушка, с ясными, кроткими глазками и тонкими чертами лица, по имени Маланья, умница и скромница. Она с первого разу приглянулась Ивану Петровичу; и он полюбил ее: он полюбил ее робкую походку, тихий голосок, тихую улыбку; с каждым днем она казалась ему милей. И она привязалась к Ивану Петровичу всею силою души, как только русские девушки умеют привязаться – и отдалась ему. В помещичьем деревенском доме никакая тайна долго держаться не может: скоро все узнали о связи молодого барина…»

Это увлечение закончилось беременностью Авдотьи. Слухи об этом дошли до Варвары Петровны, которая, чтобы проучить новоприбывшего берлинского умника, закатила по этому поводу грандиозный скандал. Авдотью она заперла в чулан, а Иван, который заикнулся, что готов жениться, чтобы искупить свой грех, был с позором изгнан с глаз долой. Испугавшись, что Иван сдуру и вправду женится на служанке, Варвара Петровна выслала «мерзавку» в Москву, где жили ее родители. 9 мая 1842 года у Авдотьи родилась дочь, которую при крещении назвали Пелагеей. Авдотью Ермолаевну впоследствии выдали замуж за мещанина Калугина. Тургенев пожизненно выплачивал ей ежегодную пенсию. В 1875 году она умерла, о чем Иван Сергеевич получил уведомление через тульского губернатора.

Свою возлюбленную Тургенев называл в «Дворянском гнезде» «тихим и добрым существом, бог знает зачем выхваченным из родной почвы и тотчас же брошенным, как вырванное деревцо, корнями на солнце; оно увяло, оно пропало без следа, это существо, и никто не горевал о нем».

А вот сходный образ появился в стихотворении «Цветок», написанном Тургеневым в 1842 или в 1843 году и, несомненно, навеянном воспоминаниями об Авдотье Ермолаевне: