* * * Куколка в чукоккалу вернулась, в гусенницу куколка свернулась, как свернулось слово «молоко», потому, что бабочкой легко — слишком быть, обслуживая пятна, мама, забери меня обратно, буду жить под яблоней и сливой — страшной, волосатой и счастливой гусенницей, сонно пламенея в лабиринте, меж корней корнея, хорошо, что я не помню зла — бабочкой ни разу не была. * * * Был финал сотворения мая: задыхаясь от быстрой ходьбы — надо мной пролетела хромая, кистепёрая птица судьбы. Вот, на ком отдохнула природа, и бугор объявил перекур: на судьбе – с головою удода и с фасадом ощипанных кур. Пролетела, ногами касаясь, и упала в чужой водоем, я – шаман, вызывающий зависть: зависть, зависть, как слышно, прием! Маринуется солнце в закате, едет, едет по вызову, к вам, на электро-своем-самокате — безответная зависть к словам. С ней знакомы: успешный аграрий и бездомный поэт от сохи, ей понравится ваш комментарий, но она – ненавидит стихи. И не то, чтобы это – больное, как мечты инвалида труда, а похоже на чувство двойное, на медаль – золотая звезда. По судьбе, по любви, по закону: вам – венок или слава нужна, ну, а мне, благородному дону, ваша зависть – вторая жена. Как бессмертный аналог соседки, ваша зависть – милее стократ, заряжаясь вином от розетки. прислонился к стене самокат. И обманутый маем нагретым, я завидую только врачам, дням, наполненным солнечным светом, и обильным дождям по ночам. Я завидую всяким знаменьям, чудотворцам воды и огня, всем стихам, что меня не заменят, но останутся после меня. * * * Кто отдал в переработку яблони озимый плод, солнце, озеро и лодку, кто пустил меня в расход? Не заметив тонкой грани между льдом и кипятком, может, родина, по пьяни — гибельным прошлась катком? Не спеша, утрамбовала в землю, в свежее говно, чтоб меня осталось мало: саша – хлебное зерно. Не ячменная левкоя, не пшеничный царь дубов, саша – зернышко такое, урожай на пять хлебов. А, быть может, я в порядке, выжил и попал в струю: на правительственной грядке — верным пугалом стою? В ожидании предтечи, буду на исходе дней: тайной рода, частью речи, веткой яблони твоей. * * * Разбилась ваза, я подумал сразу: вот, неплохой для текста матерьял, люблю небрежно брошенную фразу, отечество, которое терял. Снаружи – алебастрового цвета, внутри – глазурь и голубой акрил, пускай другие склеивают это, я – выброшу, как чехов говорил: из сердца вон, а сам, на книжной полке, уснул, прижавшись к гоголю – спиной, и я, в глубоком кресле, на осколки смотрю в тоске – у папы выходной. Позвать слугу, так я ж его уволил, за то, что подворовывал и пил, я много виртуальной крови пролил, в глагольной рифме девушек любил. Быть одному – не то, чтобы хреново, а скучно – постоянно одному, с больной ноги встает над миром слово и снова погружается во тьму. Повсюду – лофт, где лампочка, как клизма — разбрызгивает свет под потолком, и я плетусь из недр капитализма — в кладовку, за метёлкой и совком. Какой лайфхак нас ждет в конце морали, сюда ударный просится финал: мне донесли, что этот текст украли и в либеральный продали журнал. Мне донесли, что номер выйдет летом, что мой слуга, не только вор и гей — он все стихи (поскольку – был поэтом) подписывал фамилией моей. Дмитрий Драгилёв /Берлин/
Убегая от фавна[16] Wir müssen nämlich noch dort ankommen, wo wir sind[17] Dagmar Leupold Стояли. Ждали взрыва. Зевак было много, судя по фотохронике восьмидесятых. Когда-то здесь располагалась газгольдерная станция, рядом с железнодорожной. Ее долго не решались снести, хотя планы вынашивались. Наконец снесли, направленным. Дым был сед, здание оседало, таяло до состояния порошка и растворялось дальше. Что осталось? Думаю, швы. Именно они обычно остаются в наследство. А еще пустырь. Теперь серые «серийки» топорщат свои панели. Как антенны из пустыря. На которые ничто и никто не ловится, кроме дураков, вроде вашего покорного. Впрочем, напрасно я вру. В поздней ГДР позаботились об озеленении. Крупноблочный жилмассив облагородили, снабдив парком имени Тэдди, главного ротфронтовца и красного мученика Рейхстага, узника Бухенвальда. Сам Кербель ставил ему памятник. По счастью, не взорванный после падения стены. вернутьсяГлава из романа Д. Драгилева «Некоронованные». вернутьсяНам еще нужно добраться туда, где мы находимся (нем.). |
