Альманах Крещатик № 93 (2021) © Крещатик, 2021 г. © Издательство «Алетейя», 2021 г. Феликс Чечик /Натания/ Темперирован клавир * * * На глазах у недобитка по стене ползёт улитка, день и ночь ползёт она — не закончится стена. Наблюдать не надоело столько зим и столько лет, тело мокрое, и дела соответствующий след? Средоточие печали, средоточие обид, пожимаю я плечами оттого, что недобит. А усатое желе вверх ползёт, читая требу, не скучая по земле и соскучившись по небу. * * * Поклонимся осенним веткам, начав предстартовый отсчёт, когда потомок станет предком и время дальше потечёт. Прощайте, тополя и клёны, бессмертье пьющие из луж, ответно бьющие поклоны за неимением баклуш. Прощайте, не будите лихо, покуда тихо и светло и безуспешная шумиха очей не закоптит стекло. Мы без обиды друг на друга, как в телескопы поглядим, пока не закружила вьюга белее страха и седин. Прости-прощай! Мы были вместе и расстаёмся навсегда, — всё растеряли, кроме чести, как свет осенняя вода. Ноябрьский лёд и остр и тонок — прочнее, чем столетний дот. И не родившийся потомок, как предок по нему идёт. * * * Тому, кто насеком и зелен, словно медь, дай, хоть одним глазком, на время посмотреть. Оно летит, как свет, а, может быть, быстрей — вопросом на ответ сквозь сети рыбарей. Лови его, свищи его – напрасный труд: летит, как из пращи, страшней, чем самосуд. Одним глазком взглянуть позволь в дверной глазок на бесконечный путь и млечный водосток. Пусть тонким голоском заголосит навзрыд о том, что насеком и вечен, как подвид. * * * Редкий лист, не долетая до земли, улетает навсегда – куда подальше. Листопад мои печали утоли песней осени без музыки и фальши. Лист попроще жёлтой рощи посреди, не раздумывая, упадёт под ноги. Дебет с кредитом несчётные сведи, подведи под монастырь свои итоги. Монастырская стена – укрепрайон, — ни страшны ему ни охи и ни ахи: свет берёзовый во тьме со всех сторон и вороны на берёзах, как монахи. Прикоснулся, причастился и айда! Причастился, прикоснулся и довольно! То не слёзы – то осенняя вода. И ни капельки – ни горько и ни больно. * * * И сума, и тюрьма, и себе на уме. Вологодской финифтью да по хохломе, обезумев от «скрежета-дрожи»… Всё равно нет родней и дороже. Есть другие – прекрасные, – лучше, чем, но: мы читали одно и смотрели одно и любви невозможной алкали: в Пинске вешнем, в степном Забайкалье. Никому не истцы и ответчики всем — мы годимся в отцы тем, кто пал в 37. Что ж, обнимемся – сестры и братья, размыкая медвежьи объятья. Посидим, помолчим, погорюем о том, что от света лучин загорелся наш дом и помянем – поминок почище — чаепитием на пепелище. * * * Лишь на себя пеняли, что задолжали всем и жили, как в пенале карандаши 6М. Лежали – тихо-тихо, тупые, как на грех, и не будили лихо: шумиху и успех. Совсем, как в клетке птица, от счастья вдалеке, чтоб вскоре очутиться у Рембрандта в руке. * * * И летает, и плавает, – это ли не расчудесное чудо и счастье вдвойне! Летним утром в конце декабря — бесконечное «кря». Ходит селезнем время – прикид хоть куда! Но летейская не отражает вода, — отражается вечность-химера самкой – сиро и серо. * * * он вышел вон на все четыре чтоб не вернуться никогда но что он знал о внешнем мире мелькали веси города он вышел весь в сухом остатке воспоминания одни и с будущим играя в прятки как поезда летели дни он сел на поезд подстаканник стучал в ночи как метроном и месяц полуночный странник как в речке отражался в нём лети лети лети не зная любви-печали не держись твоя закончилась земная и внеземная скоро жизнь наступит даже лучше прежней молчи скрывайся и таи и этот воздух воздух внешний наполнит лёгкие твои Не опечатка, не описка: предновогодней незимой я получил письмо из Пинска, где мне заказан путь домой. В придачу – скатерть и дорожка и тьма, глядящая врагом… И память детства, будто кошка, всё ходит по цепи кругом: идёт направо – видит Пину, налево – страх и вороньё, и тьма ночная дышит в спину, и не укрыться от неё. И вдруг – внезапно, как ни странно, среди заснеженных полей: взошла звезда, запела Анна, и сердцу стало веселей. |
