Неожиданно появившихся фрицев Ковалев заметил практически сразу. Возможно, это были и румыны, но особого различия между немцами и их союзничками красноармеец не делал — что те враги, что эти, а форма каски — дело второе. Ну, а «практически» — поскольку самую малость отвлекся, наблюдая, как товарищ старший лейтенант с товарищем старшим сержантом лихо расправляются с артсамоходом. Когда же метрах в тридцати появились фашисты, он среагировал, как требовалось — вскинул автомат и открыл огонь, стараясь экономить патроны. Экономилось так себе, оружие было незнакомо, и очереди выходили то вовсе короткие, в два-три патрона, то слишком длинные. Но троих фрице-румынов удалось застрелить сразу, остальные попрятались, позволив боевым товарищам убраться с открытого места. А затем патроны закончились, и пришлось, перевернувшись на бок, потратить несколько драгоценных секунд на перезарядку. Но когда Егор снова поднял готовый к бою «эмпэ», на него уставилось дуло вражеского карабина — приближение фашиста красноармеец прошляпил, занятый возней с автоматом. А может, и не прошляпил, может, он и раньше где-то в этих руинах сидел, дожидаясь удобного момента. Недобро прищурившись, гитлеровец пробормотал под нос какое-то короткое ругательство, нажимая на спуск…

Та-та-тах!

Выстрелить пехотинец не успел, внезапно выронив оружие и ничком рухнув на усеянную битым кирпичом землю. Крови на плотном шинельном сукне заметно не было, лишь короткая строчка входных отверстий на спине. Вывернувшийся откуда-то сбоку Гускин рывком поднял ошарашенного быстротой произошедшего Егора на ноги и пихнул в сторону ближайшего пролома:

— Уходим, живо! Дуй вон за лейтенантом, прикрываю! Вперед, млять, не тормози!

Поколебавшись мгновение, осназовец подхватил валявшийся на камнях «маузер», стволом вниз закинул за плечо. Времени потрошить подсумки не было, так что с боеприпасами боец пускай уж сам разбирается, здесь этого добра — как грязи, захочет — найдет…

Уцелевший «огрызок» колонны, к этому моменту сократившейся до четырех единиц — радиомашины, одного из бэтээров и танка с самоходкой, — разведчики нагнали там, где приняла свой последний бой головная «четверка». Спастись никому из ее экипажа не удалось — мехвод с передним стрелком погибли при взрыве магнитной мины, а майор Ардашев с заряжающим до последнего вели огонь из пушки, прикрывая прорывающихся товарищей. Танкисты продолжали стрелять даже тогда, когда подобравшимся вплотную фашистам все-таки удалось поджечь потерявший подвижность танк. Уже превратившись в огненный факел, машина сделала еще два выстрела, после чего сдетонировали остатки боекомплекта — прошедшему две войны майору оказалось не суждено пережить третью…

Грузовики пришлось бросить, предварительно расстреляв бензобаки и подпалив, еще за пару кварталов, и дальше партизаны пробивались тремя группами. Первая шла десантом на броне вместе с колонной, две другие — по параллельным улицам, метр за метром приближаясь к атакующим со стороны плацдарма «малоземельцам», с трудом, но все же прогрызавшим порядком разрушенную авиацией и артиллерией немецкую линию обороны. Сражались гитлеровцы отчаянно, однако и партизанам, и ударному батальону морской пехоты, хоть и с серьезными потерями, удавалось продвигаться вперед. Да и не готовы оказались фашисты к сходящемуся удару одновременно и с фронта, и с тыла, просто не ожидали ничего подобного, что тоже сыграло немаловажную роль.

И, наконец, настал момент, когда навстречу выехал, кроша узкими гусеницами битый кирпич, облепленный десантом легкий Т-70, следом за которым двигалось еще несколько подобных. Некоторые танки тащили на буксире 120-мм полковые минометы. Поравнявшись с бронетранспортером, куда перебрался Шохин с пленным майором и радистом после героической гибели Funkpanzerwagen, напоровшегося капотом и передними колесами на пулеметную очередь в упор, идущая первой машина притормозила.

Высунувшийся из башни танкист с подозрением оглядел трофейный «Ганомаг», нашел взглядом коряво нарисованную отличительную полосу на лобовой броне и сверкнул белозубой улыбкой, особенно заметной на чумазом от копоти лице:

— Здорово, фрицы! Товарища капитана госбезопасности Шохина где могу найти?

— Уже нашел, — высунулся из бэтээра контрразведчик. — Докладывай, сержант!

— С-слушаюсь, — захлопал тот глазами, ошарашено глядя на особиста, обряженного в немецкую форму, с прижатой наушниками фуражкой на голове: не ожидал. — Сержант Михальчук, комвзвода легких танков. Приказано передать вам сигнал «Закат».

— Принял, танкист! — поблагодарил тот, скрывшись в боевом отделении и хлопнув по плечу радисту:

— Слышал, «товарищ Иван»? Доехали мы, «Закат». Передавай ответную.

В эфир пошла последняя радиограмма, состоявшая всего из двух предложений: «Семья в сборе. Можно начинать праздновать».

Взвились в небо сигнальные ракеты, оговоренным порядком обозначая занятые советскими бойцами позиции, и спустя пять минут началась артподготовка. Вслед за которой штурмовой батальон вместе с партизанами, в распоряжении которых оставался трофейный танк и самоходная установка, продолжил наступление, стремясь до темноты закрепиться на новых рубежах, дождавшись обещанного командованием подкрепления, уже отправленного морем из Геленджика и Туапсе.

Бои с переменным успехом шли всю ночь, и с рассветом гитлеровцы практически полностью прекратили попытки контратаковать, то ли признав временное поражение, то ли, что куда вероятнее, просто взяв передышку для перегруппировки сил и подтягивания свежих резервов — мириться с потерей сразу нескольких кварталов в северо-западной части города они явно не собирались. Равно как не собирались и предпринимать что-либо серьезное в ближайшее время: вчерашние бомбардировки и артобстрелы сильно потрепали готовящиеся к наступлению части 125-й немецкой и 10-й румынской пехотных дивизий, выбив до четверти личного состава и уничтожив почти треть всей наличной автобронетехники, поэтому об этом речи и вовсе не шло. Да и с переброской новых подразделений все тоже оказалось непросто, поскольку ближайший мост был уничтожен, а железнодорожные пути в нескольких местах разрушены бомбами.

Одним словом, некоторое время у защитников Малой земли теперь было — возможно, не столь и длительное, как бы хотелось, но было…

Группа старшего лейтенанта Алексеева вместе с капитаном Шохиным, пленными и радистом глубокой ночью благополучно вернулась на плацдарм, где контрразведчика с морпехом уже ждал присланный катер, по иронии судьбы — тот же самый, на котором они отправлялись на «большую землю» в прошлый раз.

Пленных немецких офицеров и двоих предателей, которых партизаны ухитрились-таки дотащить до линии фронта живыми, должны были отправить ближайшим сейнером — на небольшом «морском охотнике» для них просто не нашлось места.

Степану снова пришлось распрощаться, то ли на время, то ли уже навсегда, с остающимися на плацдарме боевыми товарищами, рядом с которыми он не провел и суток. Прихотливая военная судьба в очередной раз показала свой крутой нрав….

Борт катера МО-054, 16 февраля 1943 года, раннее утро

Несмотря на небольшое волнение, «морской охотник» шел практически на предельной скорости, уверенно выдавая двадцать пять узлов. Форштевень взрезал тугую черноморскую волну, по зимнему времени свинцово-серую, мрачную, ничуть не напоминающую воспетую классиком «струю светлей лазури», над которой, согласно нетленным строкам, должен белеть «не ищущий счастия» одинокий парус. Никакого паруса, разумеется, не наблюдалось, лишь эта самая свинцовая серость, клочья тающего ночного тумана да оставляемый тремя гребными винтами пенистый кильватерный след за кормой. И еще беззвучные взрывы холодных брызг, порой поднимавшихся выше леерного ограждения и окатывавших двоих закутанных в прорезиненные плащи людей.

— Может, вниз пойдем? — не выдержал Шохин. — Задубеем ведь совсем, а нам еще больше часа до Геленджика идти.