— Я вот тебе помогу! — отрезал капитан. — У нас свое задание, не забыл? Пока остаемся на месте, а дальше поглядим. Вопросы?

— Да, судя по всему, только один: пожрать нам дадут? Или своими харчами перебьемся? У Лехи, вон, гороховый концентрат в сидоре имеется, печка тоже в наличии, так что можно супчик сварганить, с сальцем. Вы как, тарщ капитан, насчет перекусить?

— Нормально, — усмехнулся Шохин. — Одевайтесь и двигайте за мной, сейчас перекусим. Оружие вам вернут. На всякий случай напоминаю: лишнего не болтать, никаких подробностей про нашу «операцию» не разглашать. Киваете? Ну, тогда пошли завтракать, у меня самого, ежели начистоту, кишка кишке лупит по башке…

После достаточно сытного завтрака — каждый получил по полкотелка сдобренной комбижиром пшеничной каши, в которой даже встречались отдельные волоконца тушенки (а обеда, насколько понимал Алексеев, не предполагалось, поскольку отряд снова уходил в рейд), — контрразведчик снова утопал в местный штаб, а старлей с осназовцем оказались предоставлены сами себе. Справив нужду и умывшись ледяной водой из протекающего по дну балки ручья, товарищи отправились обратно в землянку.

Степан был не прочь побродить по партизанскому лагерю, судя по озвученной особистом численности бойцов, достаточно большому — когда еще подобная возможность выпадет? Да никогда, скорее всего. Но Шохин убедительно просил не привлекать к себе лишнего внимания, с чем морпех, в принципе, был вполне согласен. Поди, знай, как оно в будущем обернется, их троих и так слишком многие видели. Так что рисковать определенно не стоит, лучше последовать примеру Гускина, решившего отоспаться, пока имеется такая возможность.

К четырем часам лагерь практически опустел — партизаны, передохнув и пополнив боекомплект, двумя группами ушли в направлении железнодорожной станции, оставив на базе лишь немногочисленную охрану да с десяток прибившихся к отряду местных жителей, скрывающихся в лесах от карателей и местных полицаев. Вскоре в землянку завалился Шохин — сколько именно времени он отсутствовал, Степан понятия не имел, поскольку успел задремать, а часов у морпеха по-прежнему не имелось.

Скинув бушлат, особист тяжело опустился на нары, устало прикрыв глаза:

— Уф, ноги гудят. Ну, вроде все вопросы обговорил. Если все пойдет по плану, завтрашним утром отряд вернется в лагерь. Сидеть здесь до следующей недели мы не станем, слишком опасно. Нам выделят проводника и нескольких бойцов в прикрытие, которые проводят нас поближе к Новороссийску. Местность они знают, как свои пять пальцев, так что подберут подходящее место и помогут тихонечко просочиться через немецкие позиции. Дальше — уж как повезет. Согласны? Или возражения имеются?

— Да какие уж тут возражения… — старлей недоговорил, прислушиваясь к непонятным звукам снаружи. — Не понял, это еще что?

Старший сержант среагировал куда быстрее:

— Хватайте вещи и оружие, счас бомбить станут! Авианалет!

В следующий миг землянка, хоть и была на пару метров заглублена в склон балки, буквально подпрыгнула на месте — будто тот самый памятный Алексееву трофейный блиндаж под Южной Озерейкой. Сквозь разошедшиеся бревна перекрытия посыпалась земля; входную дверь перекосило, внося сквозь щели остро воняющий сгоревшей взрывчаткой сизый дым.

«Дежавю, однозначно», — отстраненно подумал морпех, следом за осназовцем подрываясь с лежанки. — «Везет же мне с бомбежками, это, если память не изменяет, уже третья за неполных полторы недели. Притягиваю я их, что ли, блин? Вот только наружу на этот раз, пожалуй, лезть не стоит, никакая бомба склон не пробьет. Безопаснее внутри пересидеть»…

Снаружи, меж тем, рвануло еще раз, и еще. Землянка ходила ходуном, но не сдавалась.

Насколько понимал Степан, бомбили немцы неприцельно, просто обрабатывая заданный квадрат — да и как можно прицельно бомбить лес, все одно точных ориентиров не разглядишь? Хотя… балки с прочими оврагами сверху наверняка неплохо видно, особенно зимой. Главное приблизительно знать, куда именно вываливать свой смертоносный груз.

И что из этого следует?

А следует из этого исключительно то, что фрицы прекрасно ЗНАЮТ, где расположен партизанский лагерь! И когда закончится авианалет начнут его окончательную зачистку с поверхности.

Так что вывод из происходящего может быть только один: предательство. Кто-то сдал врагу точные координаты партизанской базы. Вот только по времени фрицы немного припозднились, ударив тогда, когда отряд уже ушел…

ПЛЕННЫЕ

Окрестности ст. Варениковской, 15 февраля 1943 года

Спустя несколько минут прокатившиеся вдоль балки взрывы стихли, и товарищи осторожно выбрались из покосившейся, с опасно просевшими бревнами перекрытия и порядочно задымленной землянки. Лишившаяся после близкого взрыва вытяжки печка начала сильно дымить, наполняя помещение едкой гарью. И поделать с этим ничего было нельзя: буржуйка — не газовая колонка, простым поворотом вентиля не заглушишь. В общем, как убедился Степан, история и на самом деле повторялась, поскольку совсем недавно нечто подобное с ним уже происходило — сказал же, «дежавю», мать его так! Пришлось сидеть возле выхода, надеясь, что бомбежка закончится раньше, чем они окончательно задохнутся.

Разгромленный, перекопанный десятками бомб партизанский лагерь был густо затянут дымом и завален упавшими, переломанными деревьями. Сбитые ударной волной, срубленные осколками ветви причудливой, не враз и продерешься, паутиной устилали землю. Полнокровный ручей с несколькими перекинутыми через него бревенчатыми мостками и вовсе представлял собой жалкое зрелище. Русла, как такового, больше просто не существовало, и мутная, вспененная вода с шумом заполняла обрамленные пластами вывороченной грязи воронки, буквально на глазах превращая дно балки в рукотворное болото. В нескольких местах что-то дымно горело; в небе гудели, с каждой секундой все тише и тише, моторы уходящих на аэродром самолетов. Судя по всему, бомбы оказались не слишком мощными, килограммов по пятьдесят, но их мощность вполне компенсировалась количеством — а с последним фрицы определенно не поскупились, с одного захода вывалив из бомболюков все, что имелось на борту. А имелось там, увы, немало…

Быстро осмотревшись, Степан дернул оторопело озирающегося контрразведчика за рукав бушлата:

— Валим, быстро! Вон туда, где кусты погуще, дальше вверх по склону, как отряд уходил. У нас буквально минут пять, максимум десять, чтобы подальше убраться.

— Может, помочь кому нужно? — неуверенно предложил Шохин. — Вон, слышишь, кричит кто-то, ранили, видать. Улетели же фрицы, вряд ли еще раз бомбить станут.

— Эти-то улетели, зато другие на подходе, пешеходные. Сейчас начнут лагерь зачищать, и повезет, если мы с ними в лесу не столкнемся. Хотя, не должны — раз партизаны никого не встретили, значит, только с трех сторон идут. Нам бы только успеть из окружения вырваться, прежде чем они колечко замкнут, остальное сейчас неважно. Леха, присмотри за капитаном, я сейчас. Ну, чего тормозим, кого ждем?! Да вперед же, блин! Догоню!

Перепрыгнув через поваленное дерево, Алексеев склонился над лежащим ничком партизаном. Проверять, жив ли он, смысла не было: крупный осколок попал в поясницу, распластав ватник и практически перерубив позвоночник, а после еще и деревом привалило. Вытянув за приклад лежащий в грязной луже ДП-27, ради которого он сюда и полез, морпех закинул на плечо пулеметный ремень (тяжелый, зараза эдакая!), подобрал оброненную бойцом матерчатую сумку с тремя запасными дисками и, виновато кивнув погибшему (прости, браток, но тебе уже ничем не поможешь), порысил следом за товарищами.

Перед тем, как нырнуть в спасительные заросли, оглянулся. Как раз вовремя, чтобы заметить появившиеся на противоположном склоне фигурки, перемещающиеся короткими перебежками. Вовремя они успели ноги сделать, ох как вовремя! Какие уж тут «пять-десять» минут…

Присмотревшись повнимательнее, морпех заметил, что окружающие лагерь фрицы были не в обычном фельдграу, а в камуфляжных накидках. Снова какие-нибудь горные егеря? Вряд ли, скорее зондеркоманда СС, как раз и заточенная на борьбу с партизанами. Вдвойне плохо — серьезными познаниями в этой области Степан похвастаться не мог, но примерно помнил, что из себя представляли эти действующие на оккупированных территориях «эскадроны смерти». С одной стороны, опытные и подготовленные бойцы, с другой — совершеннейшие отморозки, откровенно плевавшие на какие бы то ни было нормы человеческой морали. Да еще и с узаконенным правом принимать любые решения, касающиеся судьбы евреев, военнопленных, партизан и их сообщников — да, собственно, абсолютно всех, попадавших под определение «местного населения». Хреново, даже очень!..