Коннер недоумевающе уставился на него. Профессор раздражённо мотнул головой.

— Давай мне свой телефон, — буркнул он. — Пиффи даст тебе карту, по которой ты сможешь ориентироваться. На высоте телефон у тебя ловить вряд ли будет, так что не обессудь.

Коннер помялся немного, но всё же отдал ему свой мобильный, а сам обмяк и ссутулился. А что, если он и правда выживет?

Коннер прокашлялся.

— Если демон будет изгнан, Тиму станет лучше? — Он поднял взгляд. Константин пожёвывал фильтр и набирал что-то на его телефоне. Синий свет освещал измученное, измятое временем и страданиями лицо, делая шрам на щеке только заметнее.

— Да. Его болезнь точно такая же, как те ожоги. Если не остановить иллюзию вовремя, то она пожрёт его. Но если успеть предпринять меры, то она испарится без следа, — произнёс Константин больше себе под нос. Но Коннер услышал его всё равно. — Ему станет легче, и он снова будет дымить как паровоз, перестанет ходить по стеночке и вернётся к своему изначальному состоянию эгоистичного страдающего говна. — Он поднял голову и ухмыльнулся. — Ты же не будешь со мной спорить?

Коннеру, конечно, было обидно слышать такие слова по отношению к Тиму. Но оспорить их он действительно не очень-то мог.

— Я бы мог попробовать его исправить. Если он сможет дождаться меня, пока я научусь ходить после того, как сломаю себе всё, упав в ближайшую чащу.

Константин помолчал.

— Он может сам найти тебя, если только ты скажешь нам, как именно лучше тебя искать. Кто указан твоим контактным лицом на случай, если с тобой что-то случится? Ну, в твоей страховке.

— Рокси, — не задумываясь, ответил Коннер. — Не то чтобы она была таким уж идеальным кандидатом на заботливого родственника, но у меня с детства никого ближе не было. Но она может начать панику, если вы начнёте её допрашивать с пристрастием…

— Я умею разговаривать с нервными творческими дамочками. У меня таких, как твоя сестра, треть факультета. Думаешь, я ещё не нашёл к ним подход за годы работы? Тогда мне нужен будет её номер. — Он поводил пальцем по экрану, вводя код, как будто знал его лучше Коннера, и достал свой телефон тоже.

Пока он копировал контакты, Коннер поднялся со своего места и отошёл чуть в сторону. Небо уже начало бледнеть, но голос Тима пока молчал. Вот-вот должен был заняться рассвет. Вот-вот Коннеру предстояло взлететь и отправиться навстречу собственной смерти.

И всё, о чём он жалел, заключалось не в жалкой, угробленной карьере юриста. Не в том, что он так и не познакомился с бабушкой и дедушкой. Даже не в том, что он так и не смог помочь Кассандре вернуть долг бюрократической машине государства.

А в том, что он оставил Тима одного. Наедине с разъедающей его изнутри иллюзорной болезнью, заставляющей заходиться в кашле и задыхаться.

— Держи. — Константин сунул ему в руки мобильный и махнул рукой. — Падай в сено. Договорились?

Коннер не очень уверенно кивнул. Профессор бросил окурок на крышу, затоптал его, сунул руки в карманы и пошёл к двери, не прощаясь и не желая ему удачи.

Будто боялся, что одно лишнее слово может всё испортить.

Дверь за ним захлопнулась, а Коннер остался ждать. Он влез на ограждение на крыше, балансируя, раскинул руки и снова прислушался.

Сначала он слышал только тихую песню ветра. Стоны и завывания, будто высказывающие всё, что вертелось у него самого на языке, что должно было сорваться с его губ.

Но как только побледнела луна, а кончики готэмских соборов и шпили высоток слабо замерцали, предвкушая прикосновение солнца, ветер перестал петь.

Вместо этого заговорил Тим.

***

Он хотел быть спасителем так сильно, что ему дали возможность им стать. Но он не просто стал силён, как волны океана. Не просто стал быстр, как свет. Не просто стал несокрушим, как скала.

Способности были лишь следствием, лишь побочным эффектом того, во что он превратился на самом деле.

Ему понадобилось время, чтобы осознать это. Чтобы осознать, что его сердце, подобно сердцу мифического героя, пылает от ярости и любви к людям. Оно пылает так сильно, что может спалить целую улицу, целый город, целую планету.

Он был бомбой с часовым механизмом, и был силён, быстр, неуязвим лишь потому, что огонь в нём разгорался с каждым днём всё ярче.

Он мог спасти всех. Не разбирая каждый день завалы, не останавливая пули, не вытаскивая людей из горящих зданий. Он мог спасти всех одним-единственным способом. Он должен был потушить собственное сердце.

Потушить его или победить чем-то сильнее.

Вода не смогла бы его поглотить. Огонь лишь облизывал ткань костюма.

И тогда Коннер Кент, когда-то простой юрист, а сейчас настоящий герой, подумал о солнце.

Он стоял на крыше здания в двадцать пять этажей и балансировал на самой грани. Он ждал, пока солнце коснётся его век, пока тонкая полупрозрачная кожа не станет теплее, не покраснеет от ласковых поцелуев жёлтого гиганта, пока не придёт время лететь к далёкой звезде прямо в объятия.

Он ждал, и этот момент настал. И тогда Коннер Кент, загадочный сверхчеловек, обычный юрист из Готэма, брат эксцентричной Рокси Лич, сын миллиардера Лекса Лютора и его возлюбленного журналиста Кларка Кента, мальчик со странными привычками, юноша с крайне необычным вкусом в девушках и мужчинах, отчаянно старающийся быть обычным, раскинул руки.

Подставив лицо ветру, он полетел.

***

Коннер не мог сопротивляться — вот он повис в воздухе, вот он устремился прочь от этого дома, хранящего покой писателя, прочь от Готэма. Голос шептал ему что-то ещё, но Коннер не слышал за шумом ветра, за шелестом ткани одежды. Ему было холодно и страшно, и он боялся не суметь свернуть тогда, когда должен. Он летел всё быстрее и быстрее.

До Канзаса он долетел в считанные, казалось бы, секунды. Там Коннер всё же смог немного сбросить скорость. Он переворачивался в воздухе, сворачивал там, где говорила ему карта, которую он запомнил, как мог, и в конце концов под ним раскинулись жёлтые поля кукурузы, подсолнечника и пшеницы. Коннер впервые задумался о том, что на улице, на самом деле, уже давно не холодно, просто Готэм привычно хранит верность зябкой, слякотной погоде, будто воплощая собой Туманный Альбион.

В штате Канзас всегда было солнечно. Коннер никогда раньше не был в «провинциальной» части, и вдруг пожалел о том, что никогда не было повода съездить в один из здешних маленьких городков.

Он бы с удовольствием спрятался на какой-нибудь ферме, подальше от ответственности. Он бы с удовольствием забрал и Тима с собой, подальше от людей, которых писатель так не любил.

Одна мысль о Тиме придала сил, и Коннер с боем опустился пониже, пролетая над полями кукурузы, над срезанными головками подсолнухов, над комбайнами, собирающими пшеницу.

Он летел и представлял себе, как они могли бы жить здесь с Тимом, бок о бок, рука в руке. Как Тим писал бы книги, пока Коннер возится в земле, или красит сарай, или ремонтирует трактор. Коннер никогда в жизни не подумал бы, что будет мечтать о такой идиллической картинке, но что только не приходит в голову, когда оказываешься на грани жизни и смерти.

Он вскинулся, снова поднялся немного. Теперь его и щедрые канзасские поля разделяла высота в десяток этажей. Коннер решил избежать столкновения лоб в лоб с демонической силой и стал набирать скорость постепенно. Он летел по спирали, поднимаясь очень медленно, совсем по чуть-чуть. Сараи и деревянные дома под ним вдруг расплылись, и от ветра заслезились глаза. Кажется, его суперзрение только что отказало.

Он завидовал этим крохотным человечкам там, внизу. Сейчас, когда одна за другой угасали суперспособности, он не мог услышать, о чём те переговариваются, занося в амбар без крыши сено, но вряд ли им приходилось делать выбор между жизнью и смертью, где на одной чаше весов их жизнь, а на другой — любимого человека.

Солнце было так близко!

Сказал ему голос Тима. Коннер вздрогнул и запрокинул голову. Солнце ослепило, но вроде бы всё ещё находилось недостижимо далеко. Но, похоже, теперь у Коннера не было выбора. Он почти чувствовал прикосновение его горячих рук к своим щекам. И, закрывая глаза, Коннер Кент смирился.