Он нашёл ответ уже дома, когда вызывал лифт.

Вся тяжесть вины легла на его плечи только сейчас, потому что только сейчас он поддался собственным чувствам по-настоящему.

Он полюбил Коннера Кента.

И теперь понимал, кого именно потеряет.

***

Коннер не знал, что делать.

Идти за Тимом? Остановить его? Унести высоко в облака, а потом увезти обратно, в его тёмную одинокую квартиру, в которой есть кто-то — но только потому, что он попал в беду?

Он знал — чувствовал, и чувствовал даже не интуитивно — что Тим не хочет, чтобы Коннер за ним шёл.

Писатель был подавлен. Коннера на мгновение захватили его эмоции, целый вихрь, пугающий, невнятный, смутный и очень разный. Он испытывал восторг и ужас, спокойствие и панику. Тима штормило и бросало в крайности, и он никак не мог зацепиться за что-то одно. Удержаться.

Коннер извинился перед Кассандрой и Стефани, написал сообщение Аните, попросив проследить, чтобы Тим не простыл, а сам вернулся домой и исполнил просьбу писателя.

Он накинул красный плащ и был героем. Несокрушимым. Неутомимым. По крайней мере, ему так казалось.

До тех пор, пока на стройке он не получил синяк.

Конструкция обвалилась, и Коннер доставал выживших из-под завалов. Он поднял балку повыше, и вдруг накатила слабость. Балка показалась неподъёмно тяжёлой. Это полузабытое чувство, будто он не мог противостоять реальности, было невыносимым. Колено упёрлось в землю, и он понял, что если сейчас не пересилит себя, не напомнит, что он герой, который может выносить такой груз, удерживать такие тяжести, то сломается.

Интересно, такую ли смерть ему уготовил Тим? Специально ли отправил его сегодня в Метрополис, чтобы избавиться от того, кто делает ему так невыразимо больно, раз и навсегда?

Нет. Тим бы с ним так не поступил.

Коннер стиснул зубы. Упёрся руками в балку, подтолкнул вверх, повторяя себе снова и снова, что сильнее всех на планете. Тим сделал его могучим. И неуязвимым. Какой-то жалкой балке его не победить.

И балка поддалась. Он поднял её, вытянул руки и отбросил в сторону. Разобрал завал и вытащил строителей, одного за другим, протягивая каждому руку и помогая подняться. Они были перепачканы в пыли и песке, сильно пахли пóтом и страхом, но Коннер будто не видел и не чувствовал этого.

Глядя на их лица, он видел лицо Тима, обсыпавшегося крошками печенья. Вдыхая их запах, он думал о запахе табака, который курил писатель.

Тим дал ему эти способности. И мысли о нём делали Коннера только сильнее. Тим был его создателем, был его убийцей, был его якорем, был его парусом. Даже если Константин прав, и на самом деле Коннеру просто не повезло, он бы с радостью оказался всего лишь выдумкой странного, запутавшегося писателя.

Проснувшись под утро, Коннер долго смотрел на восходящее солнце.

Коннер зациклился. Он попытался снова уснуть, но не смог, только ворочался в своей кровати, перекатывался с места на место.

Он решил почитать и с удивлением обнаружил, что книга так и осталась в лофте. Пришлось искать её в сети, вчитываться в слова, которые губы писателя, видимо, больше не прочтут. Высматривать между строк подсказки. В переплетениях сюжетных линий, в конструкциях слов он упорно пытался найти самого Тима.

И находил. С каждой фразой писатель казался ему лишь прекраснее. Теперь, зная Тима, Коннер видел за каждым предложением его утомлённый, злобный взгляд. Слышал его голос. Видел струйки сигаретного дыма. Слышал шарканье чешек по крыше высотки.

Он догадывался, почему его так тянуло к писателю, но полюбил его по-настоящему, лишь дочитав до последней точки «Возрождение тёмного рыцаря».

Он посмотрел на то, что понимал раньше совсем по-другому. И ему стало совершенно не важно, почему Тим стал таким.

Он видел в нём только самого чудесного человека в мире. Гуманиста и филантропа, искренне ищущего способ сделать мир лучше.

Коннер сидел на своей кровати до тех пор, пока не заиграл будильник, напоминающий о том, что пора на работу. Он с трудом отложил планшет и заставил себя умыться. Почистил зубы. Сплюнул вместе с пастой сгусток крови и не заметил этого.

Теперь он делал всё на автомате, вдохновлённый собственным быстро-быстро бьющимся сердцем. Счастливый, даже несмотря на близящуюся гибель. Он выпил кофе и побежал на работу, и ничего так и не объяснил Кейт. Он с готовностью взялся за бумаги, впервые за всё это время искренне поверив в то, что завтра они смогут выиграть.

Мир становился всё светлее и светлее.

Будто солнце поднималось над его жизнью, открывая всё новые уголки души. Освещая их, напоминая о полузабытых мечтах, о полузабытых чувствах, о полузабытых идеях. Ему казалось, что он может всё. Не только гнуть железо, не только летать, не только бегать со скоростью пули.

Всё. Ему было подвластно всё.

Он был уверен в этом, пока один звонок Константина не раскрыл за картинкой с сияющим солнцем проливной дождь, серый и подавляющий.

***

Когда Коннер снял трубку, Константин даже здороваться с ним не стал.

— У него были перепады настроения вчера? — обеспокоенно прошептал он в трубку.

О, как Коннер хотел бы ответить отрицательно. Но он помнил, как писатель переключался буквально за секунду от мягкой снисходительности на холодную апатию. Как он вдруг вскидывался, начинал реагировать резко и озлобленно, а потом снова превращался в подавленного и уставшего.

— Да, — сказал Коннер, и даже это слово далось с трудом. Оно ломало голос.

— Ты можешь приехать? Скажи Кейт, что это срочно. Тим, кажется, умирает.

Стеклянная иллюзия светлого, радостного дня разлетелась со звоном. Коннер вернулся с небес на землю в ужасающую, угнетающую реальность.

— Конечно, — шепнул он. — Конечно, я сейчас буду.

Он уговорил Кейт попросить отсрочку слушания на неделю. Наверное, лицо его было слишком бледным. Может, у него дрожали руки. Кейт согласилась.

Коннер примчался в квартирный комплекс на своих двоих. Никто не заметил его, как никто не заметил бы любого другого человека, набравшего скорость света.

Он взметнулся в воздух, облетел нужный дом и влетел в открытое окно, рухнул на пол и тут же вскочил на ноги.

— Вау, — донёсся со стороны батареи тихий, утомлённый голос. Коннер охнул и обернулся, и встретился с Тимом взглядом. Рядом с ним стоял кислородный баллон, на котором болталась маска.

— Это… это что? — тихо спросил Коннер.

— Он начал задыхаться ночью. А потом утром. — Анита прикрыла окно. Она снова была одета в строгий костюм, её волосы снова были убраны в пучок. — Кислород едва ли поможет, но он так хотя бы дышит иногда. — Она поморщилась. — Главное, чтобы ему не стало хуже.

— Но профессор сказал… — начал Коннер и запнулся. Рядом с Тимом показался Константин. Он водил над ним руками, что-то шепча себе под нос, а потом едва заметно покачал головой.

— Ему нужен врач, — нашёлся наконец Коннер. Он махнул рукой в сторону писателя, но Константин только поднял на него полный сочувствия и тоски взгляд и покачал головой.

Анита вздохнула и взяла его за локоть. Оттащила на кухню и налила ему кофе, и только когда Коннер уткнулся в чашку носом, обхватил её руками, грея ладони, она начала говорить.

Она говорила так тихо, что даже Коннер её едва слышал.

— Ты дочитал «Тёмного рыцаря»? — начала она. По её виду Коннер вдруг понял, что это не её вопрос. Это вопрос Константина, который она передаёт, пока тот слишком занят Тимом.

Коннер кивнул.

— Тогда пора тебе прочитать его последнюю рукопись. — Анита нервно облизнула губы. — Тебе нужно будет приехать к университету Готэма. Тебя встретит Эпифания, студентка профессора Константина. Она отдаст тебе рукопись, и вам вместе нужно будет приехать.

Она отвернулась, и только теперь Коннер вдруг увидел её эмоции. То, как она кривила губы, как хмурилась, выдавало тревожную жалость точно так же, как сочувственную тоску Константина выдавало то, как он щурился.

— Пожалуйста, — тихо сказала Анита. — Эта книга сложная. И… когда ты прочтёшь, чем она закончилась, тебе придётся сделать выбор. — Она зажмурилась, как будто пыталась сдержать слёзы.