Для противодействия «мятежному» генералу А.Ф. Керенский обратился к левым политическим силам с призывом защиты от военной диктатуры и сделал непоправимую ошибку: пошёл на вооружение рабочих.

Вслед за сообщением Керенского Петроградский совет обратился к войскам и советам с призывом не подчиняться приказам «мятежников и предателей» Корнилова и Лукомского.

Тем временем, получив телеграмму от Керенского с требованием сдать должность генералу Лукомскому и явиться в Петроград, Корнилов не поверил в ее подлинность и решил, что это провокация, поскольку в телефонном разговоре Керенский обещал приехать в Ставку и тем самым поддержать Корнилова. Все попытки получить подтверждение из Петрограда оказались тщетными, поскольку перестал работать телеграф.

Наконец, в ночь на 28 августа Корнилов получил сообщение Керенского и был ошеломлен. Немедленно было выпущено «Воззвание к русским людям», в котором сообщение № 4163 называлось «ложью и провокацией», а также подчеркивалось что «Временное правительство под давлением большевицкого большинства Советов действует в полном согласии с планами германского генерального штаба… убивает армию и потрясает страну внутри» и далее: «Тяжелое сознание неминуемой гибели страны повелевает мне в эти грозные минуты призвать всех русских людей к спасению умирающей Родины… Я, генерал Корнилов, – сын казака-крестьянина, заявляю всем и каждому, что мне лично ничего не надо, кроме сохранения Великой России, и клянусь довести народ – путём победы над врагом – до Учредительного Собрания, на котором он сам решит свои судьбы и выберет уклад своей новой государственной жизни». Одновременно было обнародовано обращение к железнодорожникам, где требовалось «безусловное выполнения» распоряжений о перевозке войск генерала Крымова в Петроград и предупреждалось, что в случае неисполнения будут введены беспощадные карательные меры.

Выступление генерала Корнилова поддержали Главнокомандующий Юго-Западного фронта генерал-лейтенант А.И. Деникин, генералы И.Г. Эрдели и Е.Ф. Эльснер. Главнокомандующий Северным фронтом генерал В.Н. Клембовский подал в отставку.

На борьбу с «корниловщиной» в 3-й кавалерийской корпус генерала Крымова были посланы агитаторы от Петросовета и Временного правительства, которые своей демагогической агитацией разложили корпус настолько, что 29 августа он не мог продолжать двигаться дальше на Петроград. Тоже произошло и с верной Корнилову Кавказской Туземной дивизией.

29 августа Керенский объявил себя Верховным Главнокомандующим, а генерала Алексеева начальником своего штаба.

30 августа генерал Самарин прибыл в Лугу, где поставил Крымова в известность о происходящих событиях и передал приказ Министра-председателя явиться в Петроград. На следующий день было официально объявлено о подавлении «мятежа», а 2 сентября генерал Корнилов был арестован в Могилеве.

Так из-за нерешительности и амбиций Керенского, авантюризма Львова и деятельности других деятелей Февральской революции провалилась последняя попытка не пустить к власти большевиков.

Созданной Временным правительством 28 августа 1917 г. «Чрезвычайной комиссии для расследования дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л.Г. Корнилове и соучастниках его» было поручено расследовать все детали непростого и запутанного «дела Корнилова». Председателем комиссии был назначен военно-морской прокурор И.С. Шабловский, в прошлом известный адвокат. В состав комиссии были включены: военные юристы, полковники Н.П. Украинцев и Р.Р. фон Раупах, гражданский судебный следователь Н.А. Колоколов.

Керенский и поддерживающие его социалисты были уверены, что комиссия должна установить существование некой тайной организации, которая способствовала «заговору Корнилова» и хотела если не вернуть монархию, то установить военную диктатуру, но практически сразу стало ясно, что речь идет всего лишь о «трагическом недоразумении», в которое по политическим соображениям уже никто не хотел поверить.

31 августа, услышав объяснения генерала Крымова, И. Шабловский отпустил его, предварительно не усмотрев в его действиях попытки «мятежа». Но на следующий день, генерал Крымов не явился на допрос, так как под воздействиями острых переживаний покончил с собой той же ночью.

2 сентября члены комиссии прибыли в Могилев. Корнилов к этому времени содержался в тюрьме города Быхов, а поддержавшие его Деникин и члены его штаба в Бердичеве и Житомире.

Первое, что было необходимо сделать, это объединить всех подследственных в одном месте. Поэтому «Деникинская группа», содержавшаяся в Бердичеве, должна была быть доставлена в Быхов, но вызванный с Юго-Западного фронта комиссар Н.И. Иорданский отказался сделать это, ссылаясь на крайнее возбуждение солдат. Также он сообщил, что в Бердичеве намечено создать военно-революционный трибунал, который должен решить дело в 24 часа.

Прибывший 5 сентября в Ставку Керенский требовал от комиссии скорейшего решения по делу Корнилова и передачи обвинительного заключения в военно-революционный суд, но комиссия решительно воспротивилась этому, заявив, что не может установить все обстоятельства по делу в кротчайший срок и что дело «Деникинской группы», не может рассматриваться в отрыве от дела «Корниловской».

Керенский отказался одобрить заключение комиссии и вызвал в Ставку комиссара Иорданского, вместе с которым приехали прокурор Юго-Западного фронта генерал С.А. Батог и представитель солдатского комитета Дашинский. Когда все они собрались в вагоне комиссии, у ее членов отпало всякое сомнение, что суд в Бердичеве вынесет смертный приговор, который повлечет за собой столь же быстрое решение участи «Быховских узников». Так Дашинский заявил тоном, не терпящим возражения, что «проволочка в деле Деникина, хоты бы два дня, может вызвать такие события, исход которых трудно представить».

Председатель и члены Комиссии, отстаивали свою точку зрения. Они привели аргументы, о том, что военно-революционному суду могут быть подведомственны лишь дела не требующие предварительного следствия, к каковым «дело Корнилова» отнесено быть не может, поскольку была учреждена Чрезвычайной следственная комиссии. Кроме того, дело Корнилова должен рассматривать гражданский, а не военный суд, поскольку генералом Корниловым не было совершено воинских преступлений.

Хотя данные доводы были самоочевидны и юридически верны, тем не менее, они привели истеричного Керенского в ярость, и он демонстративно покинул вагон с криком: «Я назначал следователей, а не защитников генерала Корнилова, теперь я исправлю сделанную ошибку».

Очевидно, что Керенский стремился как можно скорее покончить с «делом Корнилова», чтобы замести следы и скрыть свою первоначальную причастность к организации «военного заговора». Для Министра-председателя было выгодно чтобы российская общественность, а также его союзники из Петросовета верили в то, что Корнилов хотел «погубить завоевания революции», тогда как Керенский во время этому помешал. Любое сомнение в этой официальной версии были политически нежелательным для главы правительства Российской республики.

Комиссия же состоявшая из честных юристов хотела разобраться в вопросе и докопаться до истины. Ситуация была напряжена до крайности, поскольку каждый день у стен Бердичевской тюрьмы, где содержался генерал Деникин собиралась солдатская толпа, требовавшая расправиться с ним. Необходимо было немедленно действовать, чтобы в Бердичеве и Быхове не произошло «суда Линча» и комиссия могла довести свое независимое расследование до конца.

Выход нашел член комиссии полковник Роман Романович фон Раупах. Когда Корнилов первый раз допрашивался Украинцевым и фон Раупахом, то сказал, что телеграмма от Керенского с требованием сдать должность генералу Лукомскому и явиться в Петроград бесследно исчезла. Она была очень важна, ведь если она была подписана Керенским, как военным министром, то дальнейшие действия Корнилова не могли расцениваться, как военный мятеж, поскольку военный министр был не в праве отстранять от должности Верховного Главнокомандующего. Если же Керенский подписал телеграмму, как глава Временного правительства, то ему необходимо было представить решение Правительства об отрешении Корнилова от должности, но оно-то было датировано 30 августа, а это означало, что происходившие до этого действия, а именно приказ войскам продвигаться на Петроград, также не могли считаться незаконными, а тем более квалифицироваться как мятеж.