– Спасибо, Ольга Петровна, – отрапортовал я, наиграно вскочив со стула и вытянувшись по струнке. – Когда приступать?
– Сегодня и приступай. Смена начинается в восемь вечера, попрошу не опаздывать.
Ещё раз, поблагодарив весьма колоритного кадровика, я вышел на улицу и закурил. Какая-то лёгкая радость бродила глубоко внутри меня. Я действительно был очень рад, что получил эту работу, и даже более того, пожалуй, я меньше радовался, когда получал своё последнее назначение в Москве. Вот ведь оно как бывает.
Зайдя в магазин, я купил различных полуфабрикатов и направился в сторону дома.
– Здравствуй, Прохор Митрич, – я заметил маячащего в палисаднике Кудинова и поспешил к нему. – Чем занимаешься?
– Да, Анфиса сказала, чтобы быльё повыдёргивал, – сосед кивнул на пожухлые остатки цветника. – А тебе чего не спится?
– На работу устраивался, – с гордость сообщил я.
– Вот как? – Прохор воткнул вилы в землю, и подошёл вплотную к деревянному забору. – И куда, если не секрет?
– Да какой секрет, Прохор Митрич, тем более от тебя, – я скорчил слегка обиженную гримасу. – На автостоянку, сторожем.
– Это что напротив рынка?
– Она самая.
– А что, – Прохор изобразил свой фирменный прищур, – молодец, Игнат. Чего без дела-то по городу шлындать, мужчина должен работать. И что за график?
– Хороший график. Сутки через трое.
– Да, – старик почесал бороду, – и то верно, хороший. Чего набрал-то? – Кудинов кивнул на пакет.
– Еды разной, – я махнул рукой. – Полуфабрикаты.
– Понятно. На работу когда?
– Сегодня, к восьми.
– Не забудь, завтра пятница, – напомнил Прохор, и загадочно улыбнулся. – А что у нас по пятницам?
– Баня, – сообщил я. – После смены прямиком к тебе, Прохор Митрич.
– Ну, давай, Игнат, – Кудинов вновь взял в руки вилы.
– За дрова спасибо, – неожиданно вспомнил я. – Не нужно было.
– Да чего уж там, – не оборачиваясь, буркнул Прохор. – Я ж помаленьку.
Придя домой, я поставил воду для пельменей, и, вытащив с сарая охапку старых дров, кинул их возле печи. Маленькие языки огня весело побежали по сухому дереву, все более разрастаясь, и заставляя куски берёзовых поленьев шипеть и слегка потрескивать. После еды я решил окончательно разобраться с остатками поленьев, и, водрузив на плечо колун, вышел за ворота.
– Бог в помощь, – раздался чей-то голос за моей спиной.
Я обернулся. Возле меня стояла и мило улыбалась соседка их дома напротив. Стройная женщина лет сорока, с добродушным простым лицом. Я не раз видел через забор, однако знакомы мы не были.
– Спасибо, – я также ответил улыбкой.
– Меня Светой зовут, представилась женщина, при этом слегка покраснев, и указала на свой дом. – Мы с мужем напротив живём.
– Игнат, – положив колун и вытерев со лба пот, представился я. – Вот дровишки на зиму готовлю.
– Вы внук Лидии Александровы?
Я кивнул в ответ.
– Она много о вас рассказывала. Я иногда заходила к ней, она вами очень гордилась. Вы тут теперь жить будете?
– Буду, – уверенно подтвердил я.
– Очень рада соседству, – застенчиво сообщила Светлана. – Если что, заходите.
– Обязательно.
Я провожал её взглядом, наблюдая, как она заходит на территорию своего дома. Она закрыла калитку и помахала мне рукой.
Перенеся остатки готовых дров в сарай, я потянулся, пытаясь расправить уставший позвоночник, и присел на лавку во дворе. Табачный дым наполнил мои лёгкие, принося некую умиротворённую расслабленность. Я взглянул на часы. Стрелки показывали без десяти три. Решив, что не мешало бы и вздремнуть, так как работать по ночам мне не доводилось, улёгшись на диване, я завёл будильник и взял в руки заложенный роман Булгакова.
Барабанный стук в окно выдернул меня из приятных объятий дневного сна. Я растёр ладонями глаза, и, думая, что меня решил навестить Прохор, пройдя на кухню, снял крючок и открыл входную дверь. На пороге, закрывая лицо руками и тихо плача, стояла Светлана. На ней был одет лишь тонкий халат, на ногах домашние тапочки. Женщина дрожала и молча всхлипывала.
– Проходите, – я шире открыл дверь, и Светлана тут же зашла в дом, и сев возле тёплой печки убрала от лица руки.
Её нижняя губа была разбита, из неё тонкой струйкой катилась кровь. На левой щеке красовался синяк.
– Что произошло? – я растеряно смотрел на женщину, совершенно не зная, что нужно делать.
– Муж, – сквозь слёзы произнесла Светлана. – Пьёт он сильно, а когда пьяный ему только повод дай чтоб руками помахать. Он сегодня видел, как мы разговаривали. – Женщина повернула голову в мою сторону. – И результат не заставил себя долго ждать.
Ничего не говоря, я сходил в зал и, порывшись в тумбочке, где бабушка обычно хранила все, что связано с медициной отыскал баночку йода и кусок ваты.
– Голову поднимите, – я встал около Светланы и, промокнув ватку, приложил к её разбитой губе. – Держите.
Женщина кивнула головой в знак благодарности.
– Я так понимаю, что избиения со стороны мужа происходят постоянно, почему вы решили прийти ко мне?
Светлана отодвинула вату и тяжело вздохнула.
– Сегодня Васька сам не свой. Обычно поколотит немного, да и успокоится. А тут убить грозился, за нож хватался, вот я и убежала от греха подальше. Боюсь я его, он, когда выпьет такой дурак.
– И что же вас заставляет с ним жить?
– Ну как что? – казалось, этот вопрос вверг мою соседку в состояние полного недоумения. – Пятнадцать лет ведь вместе, дочка у нас.
– И все пятнадцать лет он пьёт и избивает вас?
– Нет, но, – Светлана махнула рукой, – сначала-то это было не часто, так иногда поколотит, и выпивал всего несколько раз в неделю. Ну а с годами. – Она опустила голову и замолчала.
– А, дочь ваша где?
– В областной больнице Настенька, на обследовании. Плохо ей последнее время, бледная вся, ослабленная. Наши врачи ничего толком не сказали, вот и пришлось её в область, там-то хоть оборудование. Пять лет у нас с мужем ничего не получалось, меня во всём винил. А десять лет назад родилась Настенька, цветочек мой ненаглядный.
Вся эта ситуация подвергла меня в маленький шок. Или я был достаточно глуп, или просто чего-то не понимал. Как можно жить с человеком, который тебя постоянно унижает, пятнадцать лет. Этого я просто не мог понять, хотя предполагал, что большинство семей в нашем городе, да что там город, по всей нашей необъятной родине именно так и живут. Женщины с покорностью терпят оскорбления в свой адрес и даже больше того, ссылаясь, мол, что с него взять, пьяный – дурак. А то, что он пьяный через день да каждый день, это было нормально. Покорному смирению провинциальных женщин можно только позавидовать. Последнее доброе слово от своего мужа они, наверное, слышали ещё на собственной свадьбе, где он клятвенно обещал любить сою супругу и всю жизнь носить на руках. Только по истечению недолгого времени клятвы эти забывались, а руки служили лишь для того чтобы поднимать стакан со спиртным, да ещё заезжать свой суженной по физиономии. Мне не было жалко этих женщин, они сами выбирали свою судьбу. Я считал, что раз ты столько лет всё это терпишь, значит, в принципе тебя всё устраивает, хотя, на то чтобы всё бросить и изменить привычный жизненный уклад, нужна сила, и как раз таки её российским жёнам ой как не хватало. Мне было печально думать о детях, растущих в подобных семьях. Вот она, дочь Светланы. Что она видела за свои десять лет? Постоянно пьяную морду отца и слёзы матери. И о каком нормальном психологическом развитии ребёнка можно говорить? Девяносто процентов из ста, что её жизнь сложится именно также как и у её матери, ведь другой жизни она не видела, и для неё это норма.
Я смотрел на женщину, съежившуюся и зажатую, в принципе молодую красивую женщину, которая просто нуждалась в любви, тёплых словах и надёжном мужском плече, и которая никогда ничего этого не видела, и мне становилось до боли грустно. Что мы делаем со своей жизнью? Неужели жизнь это путь печали и страдания? Или просто человек сам загоняет себя в эти рамки, и на какое-то мгновение там задержавшись, у него уже не хватает сил вернуться в мир радости и счастья.
