Не дослышав тяжелый, гулкий голос, Нина Аркадьевна без чувств упала на каменный пол. Джин исчез, будто и не было.
…
Из замочной скважины в камеру втянулся император и боязливо заглянул в кружку.
- Эт-та… Лед вам в сердце… Ну с кем ты связалась, болезная, а еще при дворе служила… Даже жалко тебя стало. Не буду рыженькому рассказывать, что его мать такая…
Женщина на полу открыла глаза, мило улыбнулась и что-то забормотала, с недоумением оглядывая свою одежду.
В тарабарских словах её встречались и знакомые: - I’m a princess! Princess Maria! Why does nobody believe me? I do not want more drugs (Я принцесса Мария. Почему мне никто не верит? Не хочу больше порошков).
- Такая дура, - вздохнул император и вылетел из камеры.
…
На окраине Шотландии, в ветхой каменной больнице для умалишенных, обнесенной высоким забором, царила тишина. В женской палате лишь изредка взвизгивали те пациентки, на кого не подействовало снотворное.
Нина открыла глаза. Повернулась на постели. Села, скрипнув ржавыми пружинами, и тут же ей в голову прилетела подушка, а с соседней койки донесся грубый женский голос, выхрипывающий английские слова:
- Ты, принцесса клятова… Хошь спи, хошь не спи, слуг с опахалами нету. Тока не вертись, а то санитаров позову. Они тебе и чаю в постель… И рубашку смирительную…
Нежинская взглянула в окно и очень удивилась. Отражение её вовсе не походило на красивое лицо дочери герцога Эдинбургского и великой княжны Марии Александровны.
У изголовья старой кровати косо висела бумажная табличка, на которой по-английски было выведено: “Принцесса Мария Эдинбургская. Режим мягкий. Родственников нет”.
========== Глава 22. Утро нового дня ==========
- Мама! Мам! – в дверь спальни нетерпеливо толкался Дюк.
- Аннушка! – требовательно звал голос Марьи Тимофеевны, ей вторил глубокий баритон Виктора Ивановича:
- Яков Платонович! Анна с вами?
Штольман приподнялся на локте и взглянул на жену, уткнувшуюся в подушку.
Анне в который раз за сегодняшнюю ночь снился сон. Сперва мрачный, где она едва не плакала от боли, а вокруг плыл багровый туман и нагло ухмылялись злые лица. Но затем что-то произошло, туман испарился, зло исчезло. Начался рассвет.
И рассвет этот принес счастье.
Она гуляла по саду, полному роз. Через ухоженные кусты восходящее солнце нежно высвечивало прозрачные лепестки, придавая им волшебные оттенки, а к каждому кусту была прикреплена табличка. Неспешно ступая по мягкой земляной дорожке, Анна крутила головой, любовалась на полыхающее великолепие, бережно отводила разросшиеся побеги. С каждым шагом на душе её становилось все легче.
Алая красавица с края первого куста уронила лепесток, и он, влекомый неслышным ветром, лег на щеку Анны. Будто поцеловал. На табличке было выведено «Любимая».
Дотронувшийся до бархатной кожи Штольман замер. От улыбки Анны сердце его словно перевернулось в груди, а затем забилось вновь ровно и часто.
«Сердце моё» - назывался следующий сорт. Губы Анны защекотало. Она коснулась ими нежных лепестков и вдохнула аромат, напомнивший о томительных ласках Якова.
Завороженно наблюдая за приоткрывшимися губами жены, Штольман сглотнул, удержав себя от поцелуя.
«Да подождите же вы ломиться. Пусть Анечка досмотрит».
Согретый ее дыханием, бело-розовый бутон медленно раскрылся и выкатил на подставленную ладонь маленькую грязную монетку. Анна склонилась, чтобы рассмотреть чеканку получше, и ахнула - прямо на глазах монетка стала увеличиваться в размерах.
Появившийся рядом Дюк заливисто рассмеялся.
- Мама! Смотри!
Анна отступила на шаг, затем на два. Удивленно протянула руку. Впереди, расталкивая куртины, вырастал замок - с крепкими каменными стенами, посверкивающими на солнце окнами. Башенками, которые так любил лепить Дюк в своих песочных творениях.
И что-то еще, очень доброе и удивительно надежное, снилось Анне в этом сказочном сне. Но пронзительный звук разбудил её, и она распахнула глаза.
Штольман натягивал рубашку на широкую спину. На шуршание одеяла он повернулся к жене и застыл, запутавшись пальцами в пуговицах. Взгляд его Анны был таким… мягким. Сладостным. Зовущим. Яков сел на постель, зарылся в каштановые пряди, все еще пахнущие цветами, и порадовался, что предусмотрительно закрыл дверь на ключ.
- Доброе утро, Анечка.
Длинными пальцами Яков легко погладил её по кружеву на груди, зацепил ажурные тесемки.
Притиснул жену к своему крепкому телу и прошептал на ухо: - Скажу им, чтобы приходили позже. Мы заняты.
От жарких поцелуев и громкого удара в дверь Анна полностью проснулась. Фыркнув, она подтащила одеяло и набросила на голову мужа, уже забравшегося ладонью под рубашку.
- Ясь, ты уверен, что ты старше меня? Иногда мне кажется, что я взрослею, а ты… - с хохотом она шлепнулась лицом в матрас и заерзала в сильных руках.
- Пусти, - зашипела она страшным шепотом.
- Яков Платонович! Немедленно выпустите Аннушку, или мы взломаем дверь!
Когда Штольман взвалил жену на плечо и пошел открывать, смех Анны перешел в истерическое повизгивание.
- Ясь, перестань! Поставь меня!
Приоткрыв дверь, Яков с непроницаемым лицом прижал палец к губам. Поставил Анну на пол. Вежливо предъявил родителям.
Пробормотал ошеломленным родственникам: - Доброе утро, Марья Тимофеевна. Виктор Иванович, как ваше здоровье?
Сцапал Дюка, протолкнул его в комнату, забрал у матушки Анны разулыбавшуюся Верочку и с извиняющей улыбкой вновь закрыл дверь.
Оказавшись на постели, Анна всхлипнула от смеха - такое выражение лица своей маменьки в последний раз она видела, когда та нашла бродячего кота в банке со сметаной.
Дюк молниеносно залез на кровать с ногами и уже примерялся, куда прыгнуть. Верочка что-то радостно лепетала, принимая поцелуйчики от Штольмана. Анна широко расставила руки, и малыши с визгом кинулись ей в объятия, а Яков обнял всех сверху.
- Какие вы у меня… - шептала Анна, задыхаясь от счастья.
Две похожих физиономии уставились на нее, буравя голубыми глазами.
- Грязные? - спросил Дюк.
- Тяжелые? - Штольман снял малыша с матери и сгрузил его на постель.
Верочка смачно поцеловала Анну в ухо.
«Мама нас любит», - авторитетно сообщила она отцу, и тот согласно кивнул.
«Да, ягодка моя. И мы ее - тоже».
…
Наконец Штольман усадил свое семейство рядком и потер подбородок.
- Дмитрий, - он вопросительно взглянул на сына.
- Ты напраздновался?
Четырехлетка замотал головой.
- Еще бабовы и дедовы подарки надо! А мы ночью плохую тетю увезли!
- Да? То-то я удивился, что ее нет. Попозже мне все расскажешь, Дюк.
