Отложив обрез, Фрэнк повалил на пол стоящий сбоку шкаф и, собрав оставшиеся силы, начал блокировать дверь. Шкаф, однако, с трудом поддавался усилиям человека - Фрэнк толкал громадину что есть мочи, играя наперегонки со смертью. Тем временем за дверью раздавалось уже несколько криков, и несколько ударов сыпались на хлипкую дверцу, делая грань, отделяющую людей от верной гибели, всё более тонкой и ломкой. Марийка упёрлась в раскрытые дверцы шкафа, пытаясь помочь Фрэнку. Наконец вход был полностью заблокирован, что давало выжившим пару минут форы.

- Куда теперь? - спросила Марийка.

Фрэнк осмотрелся.

Судя по рисункам на стенах - мультяшные герои, природа и солнце с человеческим лицом, - помещение, куда они попали, в мирное время являлось аудиторией для групповых занятий. Везде были расставлены маленькие столики, стульчики, тумбочки. Предметы покрывал толстый слой пыли, из-за чего интерьер, освещаемый лунным свечением, казался однородным, вылепленным из гипса; макет, музейный экспонат сгинувшей навсегда жизни.

Марийка что-то прошептала. Блеснули слёзы. Яркие точки на грязном, испуганном лице.

- Я попросила Морика поселиться на этой улице, потому что рядом был садик. Он напоминал мне о нашем сыне, - произнесла Марийка, и сквозь слова начал пробиваться приглушённый, скрываемый долгое время плач.

Фрэнк поймал себя на мысли, что никогда не видел, как Марийка плачет.

Зомби продолжали ломиться внутрь.

- Марийка… - сказал Фрэнк.

- Наш сын… Наверное, ему бы тут не понравилось. - Марийка смущённо улыбнулась; губы дрожали. - Мой сынок.

Боль, которая внезапно восстала из пелены забвения, пронзила и Фрэнка; он не знал, каково это - иметь семью. Тем более - завести ребёнка, когда мир вовсю полыхает пламенем катаклизмов, когда все государства разом лихорадит в предсмертной агонии. Когда новую жизнь встречает новая война, на сей раз действительно опустошительная, жуткая.

- Мы должны идти, Марийка, - хрипло произнёс Фрэнк.

Он должен спасти её.

- Больше не осталось никакой жизни, - сказала Марийка. Она держала руки на животе, и тогда Фрэнк понял, где именно теплится смерть. Что именно сотворил Альянс, в чём его важнейшее преступление.

Шкаф начал трескаться.

- Идём! - решительнее проговорил Фрэнк.

- Где Морик? - вдруг спросила Марийка. - Ты видел его?

На секунду Фрэнк подумал, что будет лучше соврать - сказать, что Морик мёртв. Но почему-то он решил выложить всё как есть.

- Что? Он жив! Надо идти, надо найти его!

Марийка бросилась к двери, которую всё ещё осаждали кровожадные твари.

- Нет! - Фрэнк схватил Марийку за локоть и потянул к себе; какой же лёгкой, уязвимой была она, эта женщина, как просто было переломить её, как какой-нибудь стебель.

- Ты не понимаешь! - По лицу Марийку струились слёзы. - Он жив! Он ещё жив!

- Ты прекрасно знаешь, что это не Морик! Это больше не твой муж, Марийка! Он стал одним из них, и этого не изменить.

Марийка начала колотить Фрэнка, называя его подонком, мерзавцем, и английский мат перетекал в болгарский, а тот - снова в английский, и в какой-то момент Фрэнк подумал, что он действительно подонок: ведь он соврал ей, откуда появился в Рэйвенхолме, делал вид, что он не тот человек, за кого себя выдает. А кто же он, Фрэнк Зинке? Беглец, постоянный беглец, сволочь и трус, который заботится лишь о собственной шкуре. И этому кретину взбрело в голову влюбиться в женщину, которая выходила его, вытащила из трясины безысходности и полной безнадёги. Как тут не влюбиться? Но в данную секунду Фрэнку хотелось провалиться под землю - опять туда, в царство полутеней и тяжёлой работы, только бы забыться, вычеркнуть прошлое. Как это пыталась сделать Марийка - забыть о своём ребёнке, о мирной жизни, и тем более - забыть о надеждах на будущее, где у твоего дитя будет прекрасная, безоблачная жизнь. Но жизнь жестока. Она всегда жестока. Проявление жалости - обыкновенная случайность. И что бы ни происходило - надо воспитывать в себе стойкое мироощущение, особую внутреннюю свободу. Ту, о которой говорил Освальд. Ту свободу, которую не в силах подавить даже тюрьма. Тогда и смерть не страшна. И всё-таки - эта свобода не имеет смысла, если не пропитана любовью.

- Пожалуйста, Марийка! - Фрэнк посмотрел ей в глаза. - Мы должны идти. Ты должна выжить.

Опустив глаза, Марийка что-то прошептала и кивнула.

- Пошли.

Взяв обрез, Фрэнк подошёл к окну.

Вдоль фасада вёл широкий карниз, по которому можно было забраться на крышу. Из-за этих резвых ублюдков крыша перестала быть относительно безопасным местом, но сейчас не было иных альтернатив.

Один зомби пробил дверь насквозь, просунув длинную руку; ладонь увенчивали длинные, как лезвие ножа, когти. Все пять пальцев. Чёрт возьми. Во что вы превратились, подумал Фрэнк. Эти люди… которые должны быть сегодня вернуться домой, чтобы и дальше обустраивать свой быт, поддерживая согласованную иллюзию мирного существования. А теперь - ими руководит только злоба, боль, агония, мучения, меры которым попросту нет. Гнев и агрессия, которым не найти имени. Что превосходит все мыслимые пределы.

Выбив стекло, Фрэнк убрал крупные осколки, и они с Марийкой выбрались на карниз. Не обошлось без порезов, но это был пустяк.

Короткими приставными шагами они добрались до ската, по которому, если подняться, Фрэнк предполагал перелезть на крышу соседнего здания.

- Осторожно, - сказал Фрэнк и начал лезть по жестяному настилу.

Тяжёлые шахтёрские сапоги, в которых Фрэнк к настоящему моменту уже стёр ноги в кровь, то и дело проскальзывали по поверхности ската, заставляя Фрэнка распластываться по настилу, чтобы предотвратить дальнейшее падение. Тянуть нельзя - кто знает, сколько эти зомби будут ломиться через тот шкаф…

Позади раздался треск дерева и ор нескольких обезображенных глоток, точно аккорд, который дополняет основную мелодию в симфонии.

Весь Рэйвенхолм кричал, метался, стонал и просил о милосердии.

Однако судьба была неумолима.

И что за это судьба? Что это за Бог, который бросил свои творения здесь, в этом аду? Впрочем, для себя Фрэнк не усматривал здесь ничего противоречивого. За свою жизнь он заслужил место в преисподней.

На счастье Фрэнка и Марийки быстроногие зомби не могли добраться к ним по карнизу - выскакивая из окна, он тут же падали вниз.

И всё равно их побег вряд ли являлся чем-то большим, чем обыкновенной лотереей. В резком притоке адреналина Фрэнк позабыл, как ловко эти твари взбирались по стенам, будто обезьяны, и теперь, когда они с Марийкой почти поднялись на самую верхушку, Фрэнк осознал свою оплошность. Но ведь больше ничего не оставалось.

- Попробуем перелезть на крышу того дома, - сказал Фрэнк, показав на стоящий со стороны пристройки невысокий жилой дом. В нём горело несколько окон, но Фрэнк не надеялся встретить выживших. Большое чудо, что он нашёл Марийку. Судя по тому, что происходило, люди попросту не знали, что делать во время обстрела. Паника сделала львиную долю работы, а паразиты фактически пиршествовали на улицах погружённого в неразбериху поселения.

- Фрэнк, скорее, пожалуйста, - проныла Марийка.

Вскоре они перелезли на соседнюю крышу. Местные говорили, что благодаря архитектуре города почти весь Рэйвенхолм при желании можно проскочить по верхам, что, в принципе, сейчас было не лишено смысла; улицы наводнили зомби, которые могли попросту задавить выживших массой. Не говоря уже про мелких и юрких хэдкрабов, таящихся в каждом тёмном уголке.

А сейчас едва ли не весь город был окутан тьмой.

Подстанции хоть и не были разрушены, но часть поселения всё равно оказалась обесточена; те же районы, где за электропитание отвечала “Чёрная Меза”, были отключены.

Местами горели дома, и смолянисто-чёрный дым уходил в белёсое небо, закрывая от глаз тех, кто ещё остался в живых, луну.

- Надо выбраться из города, - сказал Фрэнк.

Идти прямо через равнины без еды и оружия было бесполезно. С обрезом Фрэнк с малой долей вероятности сможет противостоять какому-либо противнику, будь то зомби, бродячее животное или ещё что-нибудь… Нет, за пределами города у них с Марийкой шансов нет.