— Это я слышал уже. Я имел в виду, почему ты это сделал.

Фрэнк вздохнул. Слова нехотя шли на ум. Какая разница, есть ли у меня настроение разговаривать сейчас или нет, подумал Фрэнк, однако, что мне ещё остаётся Был вариант послать Освальда и продолжить пялиться в потолок, однако за историей — Фрэнк надеялся на это, — время потечёт быстрее.

— Я, Джек и Микки собирались провернуть одно дело. Микки нужен был дополнительный паёк для сестры. Она была больна, серьёзно больна, но Гражданской Обороне, понятное дело, было всё равно, она не собиралась помогать Микки.

— Ага, Альянс никогда не нарушают собственные нормы. Закон един.

Пропустив мимо ушей комментарий Освальда, Фрэнк продолжил:

— Я предложил ограбить патрульного.

Освальд прыснул.

— Не смейся. Я подумал, это единственный выход.

— А как же ограбить соседа? Или отнять у кого-нибудь паёк на выдаче?

— Но я же не преступник.

Освальд вновь усмехнулся:

— Мы все преступники, Фрэнк, мы все должны сидеть в тюрьме. Человек — это мусор.

Фрэнк замолчал. Обычно молчаливый, сейчас Освальд по какой-то причине решил вдруг разговориться. И ладно бы, будь это пустая болтовня, однако сокамернику почему-то важно было делать такие философические выводы. Фрэнку казалось, что он ненароком разворошил некий источник, что спал в Освальде до настоящего момента. Источник слов и мыслей. Фрэнк продолжил:

— Не стану спорить. Короче, мы решили сделать так. Найти в городе участок, который патрулируется не так тщательно, как обычно, оглушить ГО-шника, стянуть у него карточку и получить дополнительный паёк.

— План шикарный, только вы не подумали, что система опознавания личностей вас вычислит?

— Ты же сам сказал, что для Альянса правила дороже всего.

— Но он же не из идиотов состоит.

— Нам нужна была еда! — Фрэнк повысил тон. — У Микки умирала сестра, я предложил помощь. Этот Микки… чёрт возьми, он заварил эту кашу, а как только запахло жареным, кинул нас. Ублюдок!

— Знакомая ситуация.

Фрэнк успокоился. Он не хотел вспоминать тот день. Наступившие за время, проведённое в тюрьме, апатия и безразличие резко сменились вернувшейся горькой досадой и обидой на Микки. Как сейчас Фрэнк видел перед собой слезящиеся глаза друга, дрожащие от волнения губы, он слышал, как Микки шепчет, еле подбирая слова: «Прости… я не могу…» Как только их поймал патруль, Микки струсил, забыв и про больную сестру, и про то, в какую передрягу втянул Фрэнка с Джеком.

— С одной стороны, — рассуждал Освальд, — его можно осудить, с другой, кто бы в такой ситуации не струсил?

Фрэнк замялся. Он хотел было ответить: «Мы не струсили, я и Джек, мы не драпанули, как перепуганные псины», но осёк себя; Фрэнк понял, что никогда не сможет так сказать: в словах Освальда он услышал нечто иное, другую истину. Нельзя никого осуждать, что, впрочем, не искоренило из души Фрэнка злость на Микки, хоть тот уже давно мёртв.

— Микки застрелили, когда за нами началась погоня.

— Ты слишком торопишь события. Как же получилось, что ты убил ГО-шника?

— Я ведь говорил: врезал ему, и он откинулся.

Освальд вновь прыснул, подавив в себе смех:

— Хочешь сказать, что патрульного так просто грохнуть?

— Я рассчитывал наверняка.

Перед взором Фрэнка вновь возник образ: лежащее на земле навзничь тело ГО-шника. Белая маска покрыта багровыми пятнами — яркими, кричащими. Будто ребёнок расплескал банку с краской. Кровь тягучим потоком, как карамель, вытекает из проломленного черепа, и только в этот момент до всех троих доходит: ГО-шники — это ещё не модернизированные люди. Маска обезличила бойцов Гражданской Обороны, создала идеальный облик врага, за которым теперь вряд ли угадаешь конкретную, живую личность. Микки закричал: «Ты убил его!» Джек сказал Микки заткнуться. Плевать, ведь сканнеры всё равно легко вычислят их в ближайшие минуты. Шум привлёк внимание жильцов — в окнах появились лица, все как одно охвачены беспокойством и страхом. Фрэнк неотрывно смотрел на мёртвое тело; всплеск адреналина мгновенно схлынул; сумятица мыслей: о не рассчитанной силе удара, о том, что маска респиратора скрывала живого человека, а не изменённое Альянсом существо, о том, что Фрэнк стал убийцей, ведь даже в военное время он старался держаться морали, когда остальные с лёгкой душой порывали с основными принципами, лишь бы выжить в суматохе боевых действий и оккупации, — все эти обрывки затуманенного разума заглушали восприятие, и Фрэнк понимал, что необходимо бежать со всех ног, и к чёрту эту карточку на паёк, надо нестись отсюда сломя голову, и всё же неизвестная сила заставила всё тело замереть, будто Фрэнк оказался запертым внутри собственного организма… Руки всё ещё сжимали окровавленный камень.

— Ясно, — выдохнул Освальд. — То есть у вас не получилось ничего?

— Мы испугались. Дали дёру. Времени на обдумывание не было. Правда, нас скоро схватили. Вернее, схватили меня, а Джеку удалось сбежать.

— Как это?

Фрэнк перелёг на другой бок.

— Не знаю. Получилось — и всё.

Освальд вздохнул. Он молчал какое-то время, и Фрэнк уже было подумал, что сокамерник уснул, как тот сказал:

— Да… ты убийца, Фрэнк. Прими это. Хотя… Во время войны тебе не приходилось… делать что-то, что не вписывалось в рамки обыденной морали?

— В том-то и дело. Я не позволял себе пересечь последнюю черту. Я видел, как другие легко так поступают, оправдываясь обстоятельствами. Но мне это казалось лицемерием. Ведь мораль… знаешь, она хорошо работает в одних условиях, а в других она начинает сбоить.

— Да, понимаю. Если человек знает, что никаких последствий не будет, то легко поступается моралью.

Фрэнк промолчал. Ладони словно бы ощущали ту тяжесть, ту чёрствую, зернистую поверхность цементного булыжника, острые края на месте скола, мелкие камни…

— А что ты чувствуешь сейчас? — спросил Освальд.

— Ничего. Пустота. Я ничего не чувствую.

Освальд угукнул, будто ожидая такого ответа, и больше не сказал ни слова.

Фрэнк лёг на спину; сквозь тюфяк пробиралось ледяное дыхание остывшей железной койки. В щелях посвистывал сквозняк. Скрестив руки, Фрэнк съёжился, стараясь сохранить как можно больше тепла. Прошло ещё много времени, прежде чем ему удалось уснуть. Освальд же почти постоянно храпел.

========== 5. Под землёй ==========

Фрэнка разбудил звуковой сигнал, который раздавался в этот момент по всему городу.

Четыре утра. До рассвета оставалось около двух часов.

А сон был сладок. Фрэнку ничего не снилось, но этот час, что он смог отдаться забвению, был бесконечно приятен.

Разумеется, Фрэнк чувствовал себя вымотанным и уставшим из-за неспокойной ночи, однако он дал слово Бену, что обязательно заменит сегодня Йонаса. Фрэнк не мог подвести Бена; случись такое, это означало бы, что Фрэнк измарал в грязи всё, что сделал для него Бен. Он являлся единственным человеком в городе, к которому Фрэнк испытывал особую привязанность — как к старшему товарищу или старшему брату, чувствуя себя вечным должником Бена. Доктор вытащил Фрэнка с того света, а Бен вытащил Фрэнка из бесконечной хандры и душевного упадка. Именно Бен устроил Фрэнка на работу в шахты, оберегал его. Благодаря Бену Фрэнк запомнился в Рэйвенхолме как беглец из Сити-17, и никто не знал о его тюремном прошлом.

В первые несколько дней, как Фрэнк начал работать в шахте, трубящий подъём сигнал вызывал у Фрэнка чувство наваждения, будто сейчас прозвучит знакомый металлический голос из репродуктора.

«Пять часов ноль минут! Настало время работы! Пять часов…»

Спустя какое-то время чувство поугасло, и всё-таки каждое пробуждение сопровождалось для Фрэнка очень смутным, необъяснимым ощущением тревоги. Вот-вот раздастся этот голос — и иллюзия рая будет развеяна.

Одевшись, Фрэнк выключил светильник и вышел из комнаты.

Просыпались другие жильцы. Рэйвенхолм встречал новый трудовой день.

На втором этаже было шумно. Встретив на лестнице Марийку, Фрэнк спросил, в чём дело.