— Вот адрес. Его берут многие, кто, как и вы, хотят что-то узнать о своих родных. Там с вами будут разговаривать. А сейчас уходите.

Оцепенев, миссис Чес смотрела ему вслед.

— Мэм? — полисмен слегка дернул ее за локоть. — Вы в порядке?

— Да, — она кивнула, сглотнув комок в горле. — Да, ваша честь… Извините, я…

— Вам лучше уйти, мэм, иначе я буду вынужден отправить вас в участок. Это не самое лучшее место для…кхм… женщины ваших лет.

— Я понимаю, — она заставила себя разжать пальцы и развернуть бумажку. Стандартный бланк. Название конторы и адрес. — Только сначала… вы не подскажете, где это находится?

Следующие несколько дней слились для миссис Чес в один неимоверно долгий и запутанный день. Она провела все это время на ногах, обивая пороги, выстаивая в очередях, просиживая в приемных или томясь в коридорах. В тех редких случаях, когда ее пропускали в кабинет к очередному чиновнику, Верне приходилось рассказывать все с самого начала — как они с Виктором остались вдвоем, как они работали, чтобы свести концы с концами, как Виктор нашел работу а «Макбет Индастриз», как он работал там по двенадцати часов в сутки, но даже при таком режиме ее мальчик всегда находил время хоть немного поговорить с матерью. И как он заболел.

— Виктор не опасен, — завершала она всегда свой рассказ. — Он обычный мальчик, попавший в трудную ситуацию. Мы бы с ним справились…если бы нам дали шанс…

— Кому? — отвечали ей, если вообще снисходили до ответа. — Кому вы предлагаете дать шанс? Мутанту?

— Моему сыну.

— Ваш сын — мутант, хотите вы того или нет. А закон «О мутантах» суров и высказывается однозначно — все мутанты и приравненные к ним заболевшие неизвестной болезнью люди подлежали обязательной изоляции в специализированную клинику.

— Но мой мальчик не…

— С ним поступили по закону, только и всего.

— Арестовав, как преступника.

— Все мутанты — потенциальные преступники.

— Но мой сын никого не убивал.

— Миссис Чес, — чиновник устало потер переносицу. — Поймите, в парламенте сидят неглупые люди, которые знают больше вашего и пекутся о вашем благе. Они знают, что все мутанты рано или поздно превращаются в убийц. И толкает их на это отнюдь не жажда крови или ненависть ко всему роду человеческому. Их толкает на это голод. Да-да, обыкновенный голод. Мутантам хочется есть. Им хочется мясо. Много мяса, и оно напрасно пытается сопротивляться.

— Но мой сын никогда бы не стал есть… человеческое мясо.

Человеческое. А кошачье?

Вспомнилось исчезновение кошки соседей. Не Виктора ли рук дело? Только это было давно. Еще до того, как в качестве убежища был выбран подвал. Выбраться оттуда, чтобы поохотиться на кошек, Виктор определенно не мог. Значит ли это, что закон ошибается?

— Ваш закон ошибается. По крайней мере, мой сын не таков, чтобы подпадать под ваш закон. Он не опасен.

— Как вы можете так утверждать? — чиновник косился на дверь так явно, что и слепец бы понял — ему все надоело, и он просто ищет предлог, чтобы выставить гостью за порог.

— Могу. Я — мать. А мать лучше знает своего сына…

— Не скажите. Моя матушка, например, знает обо мне не все. И кое-какие мои дела и привычки привели бы ее в состояние шока. Например…

— Например, что вы берете взятки? — напрямик спросила Верна. — Да, это может шокировать. И я вас понимаю, когда вы хотите скрыть от матери этот факт. Однако мать всегда и всему найдет оправдание.

— Хватит. — чиновник хлопнул ладонью по столу. — Я вас понял и не смею больше задерживать. Вот вам пропуск, подниметесь на пятый этаж, левое крыло, кабинет номер пятьсот сорок два. Если там заперто, обратитесь в комнату пятьсот сорок три. Там вам помогут.

За последние несколько дней она так часто слышала эти слова: «Там вам помогут.» — что не придала этому значение. Уже было ясно, что никто ей помогать не будет.

Иногда во время бесконечных хождений из кабинета в кабинет, из здания в здание миссис Чес встречала других людей, чьи судьба была схожа с ее собственной. Родителей, потерявших своих детей. Жен, лишившихся поддержки мужей. Детей, оставшихся без отцов и матерей. Все эти люди находились в том же положении, что и она. У них была общая беда и нужда. Но реагировали все по-разному. Кто-то был бы рад ограничиться компенсацией. Кому-то просто хотелось свидания. Кто-то уже опустил руки и перестал бороться и тупо топтался на месте в надежде… на что? Что все это страшный сон и он вот-вот окончится, нужен лишь толчок извне. Они почти не разговаривали друг с другом, и лишь иногда, сталкиваясь в очередях перед очередными закрытыми дверями, коротали время за разговорами.

Верна отмалчивалась, а если молчать не получалось, отделывалась общими фразами: «Сын. Единственный. Заболел… увезли и не сказали…» Ей казалось, что ее собственная боль намного сильнее и правильнее, что только она имеет право на помощь и сочувствие. Ведь у всех этих людей остались родные и близкие. У нее не было никого.

И она продолжала ходить из кабинета в кабинет, в то время как остальные сдавались и, махнув рукой, уходили, чтобы вернуться к прежней жизни. Миссис Чес смотрела им вслед и думала, что, пожалуй, тоже пора уходить. Сколько еще будет продолжаться это бессмысленное кружение из кабинета в кабинет, из конторы в контору? Какое этим чиновникам до нее дело? Не пора ли сдаться и уйти?

Но в пятьсот сорок втором кабинете ее, оказывается, уже ждали.

— Миссис Верна Чес? — лысоватый, плотный мужчина с каким-то рыхлым лицом обмахивался веером бумаг. — Проходите. Присаживайтесь. Чего вы от меня хотите?

Верна открыла и закрыла рот. Во всех предыдущих кабинетах чаще от нее требовали длинных историй. Но как раз от этих историй она и устала больше всего.

— Верните мне сына, — выпалила она.

— Кого? — растерялся мужчина.

— Моего сына, Виктора Чеса. Он заболел, мутировал, а его у меня увезли в неизвестном направлении…

— Направление-то как раз известное, — перебил ее чиновник и отвернулся к окну.

Сперва Верна подумала, что она надоела со своими россказнями, но быстро выяснилось, что мужчина смотрел на кое-что другое.

— Вон там, за домами Яндроуза и прибрежными районами, — промолвил чиновник. Что там?

Верна тихо поднялась, подошла к окну. Всмотрелась.

— Море?

Горизонт был характерного зеленовато-голубого оттенка.

— А в море что? Не в курсе?

Тут пришлось подумать. И не только потому, что она слишком устала, чтобы понимать намеки.

— Там… острова?

Спросила больше наобум, просто потому, что знала — Британия тоже остров, а где один, там и другой, и третий… большие и маленькие. Они есть.

— Острова, — кивнул чиновник ей в ответ. — А на островах…

Верна промолчала. Так далеко ее познания не распространялись.

— Там живут…э-э…

— Мутанты. Их отвозят на остров… группу островов. Не так уж далеко от берега, но все-таки изолировано.

— В лечебницу или…? — про то, что по Темзе время от времени проходят в море и выходят из него тюремные баржи, она знала. Видела несколько раз. В них содержат особо опасных преступников, ведь сбежать по воде тяжелее. Толстый борт, обшитый железом, просто так не продолбить, а на воде беглец не такой уж проворный, враз пристрелят.

— Изолируют, — жестко повторил чиновник. — Мутанты опасны. Вы сколько угодно можете твердить, что ваш сын не такой. Можете плакать, вещать что-то про материнское сердце… думаете, вы одна такая, кто добирались до этого кабинета и принимались на коленях умолять меня о прощении вашему ребенку… как будто он совершил что-то преступное? До вас тут были десятки… сотни. И все твердили одно и то же: «Он не такой, верните его.» — наслушался, знаете ли. Так что хоть вы избавьте меня от этого спектакля.

Верна прикусила губу. Она не предполагала, что все так… серьезно.

— Мутанты должны быть изолированы, — жестко продолжал мужчина. — Это закон. Не важно, насколько опасен один мутант. Важно, что он мутант. Общество не допустит, чтобы эти существа бродили по нашим улицам. Даже если они и вполне безобидны. Им нельзя находиться рядом с людьми.