Ада никогда ему не изменяла. Ни разу за все десять лет, которые вместе. Точно это знал, а вот сейчас усомнился. В будущем, разумеется. Потому и поставил подобное условие. Свадьба… Она должна была состояться сразу же, как только сошлись, но Ада всегда находила причину отложить торжественное событие. Правильная девочка, воспитанная хорошими родителями, знала, что никогда не посмеет нарушить союз, который считался в их семье священным. «Но я другому отдана и буду век ему верна…» как из его жизни слова вырваны. Потому на серьёзный шаг и не решалась. И сейчас точно знал: что бы ни произошло… Что бы ни произошло… Она вернётся. Только лишь для того, чтобы исполнить данное обещание, а уж там и обратного пути не найдёт. С ним останется.

Она всегда наслаждалась чужим внимание, а сейчас была готова дарить своё, да кому?..

Не хотел, не мог себе позволить выпустить её из виду. И неудачник этот… из той породы людей, что довольствуются малым. Ни к чему не стремятся и никуда не желают двигаться. Заняли определённую нишу и поплёвывают на макушки менее удачливых, наблюдают за их вознёй, тихо посмеиваясь. Он раздражал. И сам по себе и имя это… Слава… Глупое, несуразное. Он смотрел в глаза. Нагло, самодовольно. Будто право на это имел. Будто на Аду мог эти самые права предъявить. А она позволяла…

Нелепая игра практически сразу обнажила истинные намерения. Да так, что, даже начиная этот разговор, Лёня наверняка знал, чем он закончится. Конечно же, она снова победила. Конечно же, она сделает всё по-своему. Собой бы не была, если бы от намерений отказалась… Его Ада…

На фоне необъяснимого логически и вполне оправданного в эмоциональном плане приступа ревности, не сразу разглядел угрозу. Рояль. Простой, казалось бы, музыкальный инструмент. И не было в нём ничего особенного. Только вот знал Лёня, что проблема была не в инструменте. А в том, как Ада его воспринимала. Источник энергии. Она дышала музыкой, жила в ней, порхала по невидимым глазу струнам души.

В их доме тоже когда-то стоял рояль. И она играла. Чаще ночью. Выбиралась из постели, когда считала, что он спит и в музыкальный зал спускалась. Долго к инструменту подойти не решалась. Каждый раз по одной и той же схеме. Сначала долго смотрит, потом нерешительно прикасается, обнажает клавиши и слегка проводит по ним кончиками пальцев, не намереваясь выдавить звук. Вскоре появляется уверенность и первые завораживающие нотки струятся по комнате. Казалось, только в эти мгновения собой становилась. Прежней, беззаботной девчонкой. На лице красовалась настоящая, живая улыбка, вдох получался чуть взволнованным, плавный голос срывался с губ.

Он знал, почему Ада прячется, знал и позволял наслаждаться этой тайной жизнью. Так ей было легче.

Однажды утром, проснувшись, Аду рядом с собой не обнаружил. Сразу понял, где искать стоит. Вошёл в музыкальный зал и улыбнулся: она сидела за инструментом не таясь. Впервые за долгие годы. Только потом рассмотрел чрезмерно ровную спину, как монолит, как недвижимая конструкция. Приблизился и с лица потемнел, заметив её скрюченные в болезненной судороге пальцы, панику в глазах и полное отсутствие признаков осознанного действия. Приоткрытые в немом крике губы. Они посинели. На лбу проступили капли ледяного пота. Сам для себя Лёня это объяснил тем, что в какой-то момент пальцы перестали слушаться, ноты не могли образовать мелодию, а голос так и не подстроился, чтобы выбрать правильный тембр. Ступор. Это он для себя так объяснил, Ада же ничего объяснять не стала. Иногда она умела выгодно пользоваться своим состоянием. Об этой ночи предпочла забыть вовсе и на любые вопросы только рассеянно улыбалась. В тот же день инструмент был продан, а Ада, как и прежде, каждую ночь бродила по пустому залу и смотрела на отсутствующий теперь рояль.

Музыка была её страстью. Музыка была её слабостью. Только прежде приносила удовольствие, а теперь заставляла страдать. То, что прошлой ночью она играла, понял по взгляду. Дерзкому, смелому. Будто вызов бросала. И стремиться будет туда снова и снова. Туда, где чувствует себя свободной. И он просто даст ей время. Просто отступит, чтобы сделать последний решительный рывок.

Утром он улетал на очередную конференцию. Не попрощался. Плохая примета…

Как автомобиль увозит Лёню в аэропорт, Ада наблюдала из окна своей спальной комнаты с рассеянной полуулыбкой. Ещё два часа она провела в ванной, отогреваясь от его присутствия в доме. Не соврала вчера, когда говорила об усталости. Не хотела его ни видеть, ни слышать. Кто знает, может, именно мысли о скорой встрече с ним увели её из дома прошлой ночью… Лёни не было неделю, а она и не думала скучать. Запирала его комнату на ключ и, будто ребёнок мелкой пакости, этому радовалась. Ужин просила на двоих накрывать и наслаждалась видом его пустующего места. Даже мысли о том, что Лёне в подробностях о её странном поведении докладывают, не останавливали. Что он мог сказать? Что он мог сделать? Разве что очередной раз пригрозить уютным местечком в клинике профессора Буланова?..

Настроив себя на лучшее, Ада из комнаты вышла. Спустилась в просторный холл, прочувствовала, как от пустых холодных стен отражается звук звонких каблучков домашних туфель. Так звучит свобода. Так звучит независимость. В кухню вошла и тут же взглядом на водителя наткнулась.

– Добрый день. – Пробубнила недовольно. – Не видела как ты вернулся. – Тут же пояснила, что-то усердно в холодильнике выискивая. – Всё в порядке? – Оглянулась, так и не услышав ни единого ответа, ни единого комментария.

– Смотря, что ты имеешь в виду, говоря о порядке. – Бестолково пожал плечами мужчина и пакостно ухмыльнулся. – Я посадил Леонида Алексеевича на самолёт и убедился в том, что он взлетел.

– Об этом я и спрашивала. – Отозвалась Ада, напротив водителя за стол усаживаясь.

Тот даже голову набок склонил, с неестественным удовольствием за этим действом наблюдая.

– Что?! – Бросила Ада с вызовом.

Усмехнулась, улыбку эту за стаканом с соком спрятать пытаясь. Бровь искусно изогнула, но тут же рассмеялась в голос, не имея никаких сил прямому осуждающему взгляду сопротивляться.

– Ты вчера переигрывала. – Пожал мужчина плечами. Снова безразлично. – И за что он тебя терпит? Я бы давно придушил. – Принялся лениво рассуждать.

– Ты относишься ко мне слишком критично. – Заметила как бы между прочим. Села удобнее, будто соблазняла. На самом же деле внимание отвлекала. Впрочем, Витя давно перестал реагировать на подобные фокусы. – Я всё же женщина. Соглашусь и на малейшее послабление.

– Не заслужила. – Отмахнулся он, на что Ада обиженно надула губы.

– Вот-вот, об этом я и говорю. Строг…

– … но справедлив. – Закончил за неё Витя и глянул, будто все уловки наизусть знал. Хотя, наверно, именно так и было. – Нет, Ада, честно. Это твоё «я практически никуда не выхожу, я не знаю номер дома и улицу…» это было слишком.

– Мне нужно было что-то сказать. – Развела она руками.

– Стоило подумать об этом прежде.

– Как-то в той обстановке не думалось. – Призналась Ада честно. – Я не рассчитывала его увидеть так скоро и уж тем более объясняться.

– Ну да, я так и понял: ты планировала появиться так же неожиданно, как и исчезла, при этом, не утруждая себя объяснениями. Как это на тебя похоже. – Неодобрительно головой качнул и усмехнулся, не скрывая презрения. – Ада, он чуть с ума не сошёл, что ты творишь… – В плавном, без всяких эмоциональных переходов голосе сквозило осуждение.

– Если тебе принципиально это знать, то едва ли я думала о чём-то. Мне было хорошо и, ведомая этим чувством, я зашла слишком далеко. В прямом смысле. – Не преминула пояснить. Витя хмыкнул.

– Я давно заметил, что тебе хорошо, когда остальным плохо.

– Прекрати меня осуждать! – Недовольно фыркнула. – Хотя бы ты воздержись. Иначе мне придётся погибнуть в расцвете лет из-за чувства духовной неполноценности. В конце концов, я не обязана думать обо всех! Расскажи лучше, как вы меня нашли? Неужто собак пустили по следу? – Довольная шуткой, прищурилась, а Витя не спешил её разубеждать.