Джеймс сразу увидел этого человека. Седеющие волосы, щеточка усов. Цепкий, колючий, пронизывающий взгляд серых глаз. Невзрачная куртка, поношенные джинсы. Сам Джеймс тоже постарался одеться неприметно, но все равно выделялся в толпе. Сшитые по особому заказу вещи, даже выглядящие скромно, трудно выдать за тряпье с барахолки. Некоторое время они стояли молча, глядя друг на друга. Никогда прежде не доводилось им встречаться, но всегда они были заклятыми врагами.

- Идемте, Ферренс, – проговорил Вадим Александрович.

- Далеко? – спокойно осведомился Джеймс.

- 15 минут на метро. Еще 15 минут пешком. Вы когда-нибудь ездили в метро?

- Пару раз в юности. В Лондоне. Ах да, еще однажды в Париже. Но тоже давно.

- Наверное, из чистого любопытства?

- Вы угадали.

- Московская подземка отличается от европейских. Станции в центре – настоящие дворцы. Вот только народу слишком много. Будет тесновато. Вперед, милорд! – насмешливо произнес Вадим Александрович, подталкивая Ферренса к лестнице, уходящей под землю. – Сейчас вам предстоит спуститься в преисподнюю для простых смертных. Я буду вашим проводником по кругам ада.

Следующие 15 или 20 минут стали для восьмого графа Лэнтона шоком. Да, он действительно увидел подземные дворцы, отделанные мрамором, бронзой, лепниной, мозаиками. Но толпы народу! Хмурые, озабоченные, спешащие, толкающиеся люди, столпотворение возле эскалаторов, переполненные вагоны поездов, где от грохота можно было оглохнуть, а от духоты, толкотни и давки можно было с непривычки потерять сознание. Ферренсу казалось, что он попал в какой-то параллельный мир. Вадим Александрович, пряча в усах усмешку, исподтишка наблюдал за его растерянностью.

Когда они, наконец, вышли на поверхность, Ферренс чувствовал себя как выжатый лимон. Да, физически он был выносливым, регулярно занимался и в фитнес-зале, и даже боксом. Но это было совсем другое. Здесь требовалась иная выносливость, которой высокородный граф просто не обладал. Он не понимал, как его хрупкий, женственный Артур мог ездить в этом метро, когда жил в Москве…

- Надеюсь, вам понравилось? – с невинным видом спросил Вадим Александрович.

- Интересный опыт, – процедил Ферренс. – Вы специально меня туда затащили?

- Поездка в автомобиле заняла бы втрое больше времени. Москва стоит в пробках.

- Всегда думал, что больше всего ненавижу пробки. Теперь понял, что ошибался.

- Корректировать свои взгляды всегда полезно, – заметил Вадим Александрович.

Они шли по району, застроенному обычными многоэтажками, среди обычных людей, обходя или переходя грязные лужи. Накрапывал мелкий холодный дождь.

- А вы молодец, Ферренс, – неожиданно произнес его спутник. – Я думал, вы не решитесь отправиться со мной.

- Хотели проверить мою смелость?

- Хотел проверить, на что вы способны ради Алексея.

- А если, предположим, сейчас меня снимет выстрелом снайпер? И тогда… Вы ведь знаете, какие последствия будет иметь моя смерть.

- Вряд ли снайпер будет поджидать сиятельного графа Лэнтона в таком районе, – усмехнулся Вадим Александрович. – Вы куда больше рискуете, например, когда выходите из бронированного лимузина. Да, вы остаетесь без прикрытия лишь на одну-две секунды. Но этого хорошему снайперу достаточно. Кстати, именно так я планировал ликвидировать вас в июле, когда вы собирались прибыть в Москву. И, поверьте, я не промахнулся бы. Но вы тогда отменили поездку.

- У вас сейчас есть великолепная возможность исправить это упущение, – невозмутимо заметил Ферренс.

- Да, вы правы.

- Исправите?

- Я еще не принял решения, – невозмутимо произнес Вадим Александрович.

- Долго нам еще идти? – поморщился Ферренс, с отвращением перешагивая через очередную грязную лужу.

- Уже пришли.

Возле кирпичной 14-этажной башни Вадим Александрович достал магнитный ключ, приложил к кодовому замку. Они оказались в грязноватом, пахнущем помойкой подъезде, залитом унылым люминисцентным светом. Поднялись на ободранном лифте, расписанном ругательствами и похабщиной. Наконец, Вадим Александрович открыл своими ключами дверь какой-то квартиры.

- Добро пожаловать, граф, – с усмешкой сказал он Ферренсу. – Не беспокойтесь, внутри никого нет. Давно уже нет.

- Это ваша квартира? – чуть помедлив спросил Ферренс.

- Нет. Это квартира Алексея.

Ферренсу вновь было не по себе. Он оказался в мире Алексея Вершинина, который так тщательно скрывал от него Артур Алверт, которого он любил больше жизни. Конечно, Ферренс давно знал московский адрес, по которому когда-то жила семья Вершининых. Но у него и в мыслях не было, что однажды он сам здесь окажется. Это была и terra incognita, и табуированная, запретная для него территория. При всем маниакальном стремлении знать о своем любовнике всё, вплоть до мелочей, Ферренс в глубине души страшился перешагнуть черту, за которой заканчивался мир Артура Алверта и начинался мир Алексея Вершинина. Это был чужой и враждебный для него мир. Мир, который некогда был уничтожен и превратился в то самое скопление мечущихся в космическом мраке астероидов, в котором теперь медленно и мучительно погибал сам Ферренс.

Это была обычная двухкомнатная квартира. Даже нищая – по меркам графа Лэнтона, привыкшего к особнякам, дворцам или роскошным отелям. Старая мебель, выцветшие обои, полки с пыльными книгами. На стенах – фотографии. Семья Вершининых – отец, мать, сын. Сын – еще совсем мальчик, белокурый, кудрявый, с открытым, веселым лицом и широко распахнутыми черными глазами. Счастливыми глазами, в которых еще не поселилась смерть. Джеймс вздрогнул, поняв вдруг, что ни разу не видел у Артура таких глаз. Полных жизни, радости и света. Да, это был не Артур. Это был совсем другой мальчик. Совсем не тот утонченный и надменный аристократ, не тот алчный до секса, похотливый и развращенный любитель болезненных наслаждений, не безжалостный киллер и не хладнокровный лжец и интриган, каким его знал и каким его любил Ферренс. Совсем другой – чистый, светлый, добрый. Каким бы мог стать этот мальчик, если бы его мир не был разрушен “Звездой Смерти”, как это называла герцогиня Трамбулл? Разрушение этого светлого мира началось в тот день, когда Александр Вершинин приказал своему сыну поднести Питеру Ферренсу бокал с ядом. А группа Райса лишь довершила это разрушение. Но без этой трагедии пути Артура и Джеймса никогда не пересеклись бы. Каждый из них жил бы в своем мире и, возможно, считал бы себя счастливым… Нет, пересечение, а точнее, столкновение их миров не сделало счастливее ни того, ни другого. Наоборот, превратило их жизнь в цепь катастроф, ввело ее крутое пике, в конце которого их ждала неминуемая гибель. Но этот страшный полет был захватывающим, сводящим с ума, и Ферренс никогда не жалел, что вошел в это пике. Ему хотелось продолжать его, продолжать… до полной гибели. Вместе с Артуром.

Наверное, где-то в квартире хранились и другие фотографии. Наверное, их было множество. Вещи, документы… Но Джеймс не хотел ни к чему прикасаться… Ему было достаточно того, что он находится в квартире, которая была родным домом и прибежищем Артура… Таинственным домом, куда вход Джеймсу прежде был заказан. И теперь Джеймс стоял посреди этой обычной московской “двушки”, замерев в немом благоговении. Так замирает путешественник, проделавший долгий и опасный путь, карабкавшийся по крутым горным склонам, рискуя сорваться в бездну, переправлявшийся через бурные реки с ледяной водой, продиравшийся сквозь джунгли, полные хищников и ядовитых тварей, и оказавшийся, наконец, в древнем, заброшенном храме, полном безмолвия. В храме, являющемся вратами в другой мир, куда нельзя проникнуть в обмен на все земные богатства. Этот мир требует иного – души человека и его сердца.

И Джеймс ощутил собственное бессилие. Потому что не был способен отдать ни свое сердце, ни свою душу. Напротив, он страстно желал получить: сердце и душу Артура. И его самого. Всего. И обладать им безраздельно – пусть даже несколько мгновений, но обладать всем, без остатка. Потому что он много раз обладал прекрасным телом Артура, но ни разу не смог взять ни его душу, ни его сердце. Может быть, лишь частично – настолько, насколько сам Артур ему позволял. Но никогда – целиком. А ему нужен был весь Артур. Не только его тело, но и его душа – до самого последнего ее закоулка, и сердце – до самого глубокого его тайника.