Тот лежал на больничной койке в кислородной маске, к его телу были подведены многочисленные трубки и провода, а лицо было смертельно бледным, с синеватым оттенком, какой бывает у умирающих. Или уже умерших. Затем перед взором Артура сгустилась тьма, и в этой тьме снова звучал голос Энди, обращенный к нему. И не просто голос. Во тьме, полной смерти и ненависти, был сам Энди, он блуждал по непроглядному ледяному мраку и звал его, Артура, искал его как единственное свое спасение, как будто Артур мог вытащить его из этой смертельной тьмы.

- Энди, Энди, Энди, – бормотал Артур.

Он шел сквозь тьму, но никак не мог найти Энди, ухватить за руку, чтобы спасти. Или чтобы хотя бы быть вместе, даже в этой смертельной тьме.

- Энди!

- Лешка! – теперь голос доносился издалека, как будто с другого конца Вселенной.

Энди удалялся, уходил все дальше, неведомая страшная сила уносила его прочь, и Артур с ужасом понимал, что имя этой силе: смерть.

- Энди, нет! Нет! – закричал он и ринулся вслед за погибающим возлюбленным. – Ты не можешь уйти, не уходи! Я люблю тебя, я тебя не отпущу, не отпущу ни за что!

Когда он произнес «я люблю тебя», то Энди перестал удаляться. А смерть – неумолимая и беспощадная – отступила, но все кружила, словно хищник в темноте.

- Энди, я люблю тебя, люблю тебя, – как заклинание твердил Лешка, а у самого лязгали зубы, но не от страха, а от смертельного холода. – Энди… Господи, помоги! Я не хочу, чтобы он умирал, Господи, помоги, помоги же!

Кажется, он молился впервые в жизни. Он не то чтобы не верил в Бога, но старался не думать о Нем. Бог представлялся ему кем-то вроде безжалостного судьи, который угрюмо ведет счет твоим грехам, чтобы однажды предъявить их и отправить в ад. А у Лешки было слишком много грехов. Тяжелых, непрощаемых, несмываемых. И он был уверен, что если Бог есть, то он, Лешка, непременно попадет в ад.

Но теперь Лешка взывал к Богу: любящему, прощающему, страдающему вместе с каждым, кто страдает на этой земле, он умолял Его спасти Энди, которого любил, любил отчаянно, и пусть эта любовь была преступной, противоречившей всему, чему учили религия, этика и нравственность – но это была любовь, все покрывающая, все прощающая, жертвующая собой ради того, кого любишь.

- Господи, помоги! Энди, Энди, Энди! – шептал Лешка пересохшими губами, даже не замечая, что медленно сползает по стенке на пол коридора. – Люблю тебя, люблю!

И вдруг Энди выступил из темноты. Он с надеждой смотрел на Лешку и протягивал ему руку.

- Держи меня крепче, – прошептал он. – А не то меня заберут. Навсегда.

Лешка вцепился своей тонкой рукой в большую руку своего возлюбленного и почувствовал, что та, обычно теплая и сильная, теперь слаба и холодна как лед.

- Не отпускай, – повторил Энди. – Не отпускай меня, Леша. Иначе я уйду навсегда.

И Лешка крепко держал его, боясь отпустить, и все глубже погружался в забытье.

- Что с вами? – раздался громкий встревоженный голос.

Артур открыл глаза и непонимающе огляделся. Он лежал на полу коридора, а над ним склонился Томпсон.

- Где… – прошептал Артур.

Он хотел спросить «Где Энди?», но вовремя осекся.

- Вы в университете. Я помогу вам подняться. Что с вами? – спросил Томпсон, поднимая хрупкого Артура с пола.

- Не знаю, – пробормотал тот. – Просто переутомление, ничего особенного.

- Мы отвезем вас домой.

- Домой? Да, конечно… Отвезите меня в Бэйсуотер. Мистера Ферренса все равно сейчас нет в Лондоне.

- Простите, сэр, но мы отвезем вас в особняк. Вас осмотрит врач.

- Мне не нужен врач, – с досадой сказал Артур. – Со мной все в порядке.

- Мистер Алверт, – сдержанно заметил Томпсон. –В Бэйсуотере вы не будете в безопасности. Вы понимаете, о чем я говорю.

Еще бы Артур не понимал! Война Ферренса и Крейга была в разгаре.

- Я поеду в особняк, – вздохнул он. – Но мне сначала нужно зайти в уборную.

В кабинке туалета он достал секретный мобильник и вызвал Энди. Абонент был недоступен. Недоступен! Артур влез в электронную почту. Писем от Энди не было.

Собственно, это еще ничего не значило. Во время их тайной встречи в Риме Энди рассказал, с какими трудностями столкнулся, когда попытался незаметно связаться с Артуром. Звонить ему было бессмысленно, Энди сам выходил на связь.

Артур быстро написал короткое письмо: «Что с тобой? Я волнуюсь! Пожалуйста, свяжись со мной скорее! Я люблю тебя!»

Больше он ничего не стал писать. Да и что он мог написать? Что у него поехала крыша и он грохнулся в обморок, скорее всего, действительно от переутомления?

Артур возвратился в особняк, где его уже ожидал врач, который тоже склонялся к версии переутомления. Он предложил пройти обследование в клинике, Артур вежливо отказался, но согласился принимать какие-то восстанавливающие таблетки.

В дверь постучался Томпсон. Он сообщил, что Ферренс, находившийся в Стокгольме и планировавший вернуться в Лондон завтра, теперь намерен прибыть уже сегодня вечером, потому что очень встревожен обмороком Артура.

Юноша только кивнул и попросил оставить его одного. Он сходил с ума от тревоги за Энди, но ему не с кем было поделиться этой тревогой. Об их связи никто не должен был знать. Особенно Ферренс.

***

А Ферренсу сейчас было тяжело. Война с Крейгом его изматывала. Артур не задавал вопросов, но следил за новостями и, зная подоплеку, понимал весь кошмар происходящего. Ферренс наносил удары по Крейгу, организуя демпинг на продукцию в сочетании со взвинчиванием цен на сырье, махинации на бирже, давление на покупателей, задействование невидимых рычагов в коридорах власти. У Крейга возникли налоговые проблемы, грозившие миллиардными штрафами. Наконец, произошел пожар в шотландском поместье Крейга. От старинного дома остался лишь остов.

Крейг наносил ответные удары, слив в прессу данные о том, что именно Ферренс является организатором сотрудничества европейских компаний с Ираном в обход санкций США. Ферренс заранее принял меры, чтобы не дать хода расследованию в Штатах, но теперь по его позициям как гаранта конфиденциальности сделки был нанесен сокрушительный удар. В коридорах власти Брюсселя, Парижа, Копенгагена и Гааги царила тихая паника, во всем обвиняли Ферренса. Кроме того, были подорваны его позиции в Штатах. Министерство финансов США начало расследование, американские инвесторы приостановили сотрудничество. Более того, расследование начало и ФБР, а это могло иметь для Ферренса катастрофические последствия, от которых его вряд ли спасли бы даже связи на самом верху в Вашингтоне. За всем этим стоял не только Крейг. Антисеть тоже вносила немалую лепту, видя, что настал удобный момент свалить врага. Да еще расследование инцидента в Австрии грозило обернуться кошмаром.

Артур искренне хотел помочь Джеймсу, поддержать его в это кошмарное время. Ферренс находился под колоссальным психологическим давлением, он похудел, осунулся, стал мрачным, раздражительным и совершенно нетерпимым. Артур чувствовал во время их забав в темной комнате, что Ферренс выплескивает на него всю накопившуюся внутри злобу и ярость. Изысканная, утонченная боль, которую он так хорошо умел причинять Артуру и которой так жаждало тело юноши, теперь превращалась в лавину мучений и пыток, и пару раз Артур думал, что просто не переживет истязаний, которым его подвергал вошедший в раж любовник. Впрочем, Джеймс очень быстро приходил в себя и каждый раз, понимая, что перестарался, покрывал возлюбленного поцелуями, носил на руках, натирал его измученное тело целебными маслами и кремами. Артуру это было даже приятно, он видел, что Ферренс готов ради него на всё, что этот сильный, могущественный человек полностью находится в его власти. Но Артуру не хотелось пользоваться этой властью. Она могла дать Артуру очень многое кроме того, чего Артур действительно хотел: чтобы Ферренс отпустил его. Сам. По своей воле. Чтобы цепь, приковавшая юношу к прошлому, была разорвана раз и навсегда.