Двор был весь в сугробах, из которых кое-где торчали засохшие, черные прошлогодние стебли. На всем была печать заброшенности и упадка. Здесь явно долгие годы никто не жил. Вместо улыбки на лице молодого человека появилось мрачное выражение. Точнее, лицо снова превратилось в застывшую, красивую маску. Он медленно подошел к дому, поднялся по скрипящим, полусгнившим ступеням на крыльцо и толкнул дверь. В лицо ему пахнуло тяжелой сыростью. В доме было темно, мебель была старой, рассохшейся, разломанной, кое-где висело линялое тряпье. Топилась печь. За столом сидела женщина.

Он не сразу узнал свою мать. Ничего общего с холеной, надменной Элен Бреннан у этой женщины не было. На Матиаса смотрела обычная баба в невзрачном платье и душегрейке, с косынкой на голове. Взгляд был тяжелым и усталым. Лицо – осунувшимся, постаревшим.

Молодой человек молча смотрел на эту женщину. Его лицо ничего не выражало.

Елена тоже молчала, подперев голову руками и глядя на сына.

- Ну, и к чему этот перфоманс? - насмешливо подняв бровь, поинтересовался Матиас. - Ты ведь специально для меня все это устроила?

- Да, сынок, для тебя, - спокойно ответила Елена.

- И ты думаешь, мне это нужно?

- Извини, использовала то, что было под рукой. На свое представление ты потратил гораздо больше. Миллионы долларов, так ведь? На подкупы, добычу информации и все прочее. И, в конце концов, ты получил, что хотел. Правда?

Матиас молчал.

- Ты хотел лишить меня всего: положения, семьи, денег. Ты этого добился. Ты хотел, чтобы я вернулась ту жопу, из которой с таким трудом вылезла. Вот, я снова в этой жопе, можешь полюбоваться. Да, блядью на трассе я не стала. Ну, тут уж извини, возраст. В такой профессии на пенсию рано выходят, как в балете. Ах, да, ведь ты хотел снова засунуть меня в магазин, где я работала. Здесь, у рынка. Но тут ничего не получится, извини. Тот магазин давно снесли. Я сама позавчера ходила, проверяла. Выстроили какой-то торговый центр. Хочешь, я туда устроюсь?

Елена замолчала, пристально глядя на сына. Тот тоже молчал, лицо оставалось неподвижным, но затянутые в перчатки руки сжались в кулаки.

- Ты отомстил, - произнесла Елена. - Торжествуй. У меня больше нет власти. Деньги… да, еще есть и немалые. Но это, конечно, ничто по сравнению с тем, что было. У меня больше нет семьи. Муж превратился в идиота-паралитика, впрочем, о нем я не жалею. Ему никогда не было дела до меня, какого хрена мне должно быть дело до него? Вот только о своих детях скучаю… Ну, что ж, они уже большие. Сами справятся. В конце концов, я была им плохой матерью.

- Им? - глаза Матиаса сузились.

- Тебе тоже. Это само собой разумеется, - голос Елены звучал равнодушно и устало.

- “Само собой разумеется”, - повторил Матиас. - Вот в этом ты вся!

- Да. Я такая. Какая есть. И другой не стану.

- Вот уж удивила! - Матиас криво усмехнулся.

- Понимаю, - ответная улыбка Елены была такой же кривой. - Я тебе испортила триумф. Ты ведь мечтал меня увидеть рыдающей, униженной, раздавленной. Как в сказке: старухой у разбитого корыта. Но извини, сынок, не умею я плакать и рыдать. Да, за двадцать с лишним лет я привыкла жить в роскоши, питаться деликатесами, отдавать приказы. Но, знаешь, для меня ничего не стоит картошку почистить, щи сварить. Я, кстати, сварила. Хочешь? Проголодался, небось, с дороги…

- Спасибо, с тобой я и срать рядом не сяду, мамочка, - сквозь зубы бросил Матиас.

- А нервы у тебя не такие крепкие, как у меня, - заметила Елена. - Ну да, тебе досадно. Учись не показывать свою досаду, сыночка. Никто не должен видеть твоей слабости. Особенно твои враги. У тебя их много. А будет еще больше. Ты такой же, как я.

- В точку попала, - тихо произнес Матиас. - Вот за это я тебя больше всего и ненавижу. Даже не за то, что ты меня бросила как кукушка, а вот за это: я такой же, как ты. Такой же. И другим не стану.

- Я уже говорила твоему Фелнеру: меня прозвали Медузой-Горгоной, а ты - мое отражение. Гляжу на тебя и каменею. Но в этом твоя главная проблема. Ты сумел стать только отражением. Понимаешь? А отражать больше нечего. Ты меня уничтожил. И тем самым уничтожил себя. А теперь что будешь делать?

Елена пронзительным взглядом смотрела на сына. Тот молчал, сжимая кулаки и с ненавистью глядя на мать.

- Я не прошу прощения за то, что бросила тебя, - произнесла она. – Ты все равно не поверишь, и будешь прав. Ты прекрасно выжил и без меня. Ты сильный. Я чувствую себя виноватой разве что в том, что вообще родила тебя.

- Ой, я тебя умоляю. Да не чувствуешь ты себя ни в чем виноватой, - поморщился Матиас.

- Чувствую. Не поверишь, но чувствую. Да, ты был нужен мне лишь для того, чтобы окрутить твоего папашку. И вырваться вот из этой дыры.

- А еще два сына нужны были тебе, чтобы урвать кусок от пирога Бреннанов.

- Угу. Но ты удивишься, материнские чувства во мне все-таки были. И есть. И к ним, и к тебе.

- Особенно ко мне, - ядовито заметил Матиас. - Я это всегда чувствовал.

- Я…

- Ты лучше вот что скажи. Только честно. Это ведь ты отца убила? Ты приказала взорвать его машину? - серо-стальные глаза молодого человека смотрели прямо на Елену.

Та на какую-то долю мгновения как будто растерялась, не ожидая такого вопроса в лоб, но тут же овладела собой.

- Нет, - отрицательно покачала она головой. - Нет.

- Врешь, - спокойно произнес Матиас. - Я же вижу, что врешь.

- Нет. Но я знала, что его хотят грохнуть. Знала кто и как. У меня были свои инсайдеры. Я лично ничего не готовила. Подумывала об этом. Я его окончательно возненавидела за то, что… он тебя не уберег. Я ведь была уверена, что ты погиб. Тут Вовка, конечно, хорошо меня вокруг пальца обвел… Да, я желала ему смерти. Но ничего не предпринимала. А потом мне люди из Москвы сообщили, что на него готовится покушение. Его ведь могли арестовать со дня на день, а он очень многих мог за собой на дно потянуть. Покушение организовали люди Макунина. Помнишь, был такой?

- А, еще бы. Деловой партнер отца, - брезгливо скривился от него Матиас. - Старый педофил. Жирное брюхо, сам как жаба, меня все норовил лапать. Отец велел мне подальше от него держаться, да я и сам от него шарахался как от чумы. Но его, помнится, через месяц после смерти отца арестовали. И он очень быстро в СИЗО умер. Вроде как от сердечного приступа.

- Мне было плевать, кто Вовку прикончит, - равнодушно пожала плечами Елена. - Макунин, Иванов, Петров, Сидоров… Я просто не вмешивалась.

- А если бы его другие не убили, то ты сделала бы это сама?

- Да, - без раздумий сказала Елена. - Кстати, ты в курсе, что он то же планировал меня убить?

- Нет. Но я не удивлен, - невозмутимо отвечал Матиас.

- Он собирался заплатить, чтобы мой вертолет сбили во время одной из моих поездок в Африку. Но люди Скелтона узнали об этом. Я тогда передала твоему папаше, что если я погибну, то он переживет меня не более чем на сутки. Это была не пустая угроза, он знал это и дал отбой. Кстати. Хотела спросить. А ты-то сам его любил? Отца?

- Какое твое дело! - угрюмо бросил Матиас.

- Я так и знала. Не любил. Не за то, что он с тобой делал. Просто такие как мы, не могут любить, - с каким-то садистским удовлетворением произнесла Елена.

- Заткнись! - вдруг заорал Матиас. - Заладила “такие как мы”, “такие как мы”! Нет! Не такие как мы! А такие как вы! И ты, и мой отец! Вы - да, всегда любили только себя любимых! А может, даже и себя не любили, потому что знали, какие вы твари! А я… я… я не хотел быть таким!

- Ты еще расплачься, - презрительно заметила Елена.

- Я… я другой, - проговорил Матиас.

- Да что ты говоришь?

- Я умею любить.

- Это кого же? Фелнера? Да. Ты его любишь. Как крокодил свою жертву. Ты же его сожрешь, сыночек. Я, кстати, Фелнеру это прямо сказала. Если я искалечила ему руку, то ты искалечишь ему душу и сердце. А у него есть душа и сердце. В отличие от нас с тобой, сыночек. Ладно-ладно, у тебя тоже есть душа и сердце. Но если и впрямь так, то ты пожалеешь своего любимого Андреаса. Расстанешься с ним.