Король, выпрямившись, смотрел на приближавшихся к нему головорезов. Судя по всему, он не собирался сделать ни единого движения, чтобы защититься.

Огромные глаза Фабиана были холодны, глаза архиепископа стали похожи на глаза змеи. А глаз короля не было видно. Канцлер беспокойно всматривался в его силуэт, как будто не в силах понять: человек перед ним или призрак.

Головорезы были уже рядом. Зазвенели-залязгали ножи, вынимаемые из ножен.

Но тут раздался голос Отто.

- Стойте! Если вы убьете моего брата, я убью себя.

Принц лежал, приставив к своей груди испанский пистолет с серебряной отделкой.

Зрачки Фабиана сузились.

- Ты не выстрелишь в себя, - проговорил он. – Ты знаешь, куда попадают души самоубийц.

- Моя душа давно уже там, - голос Отто звенел металлом. – И я не боюсь.

Мгновение Фабиан смотрел на него, а затем лицо его исказилось.

- Стойте! - крикнул он головорезам, но те, ни обращая ни малейшего внимания на его слова, приближались к королю, спокойно смотревшему на этих убийц.

- Да остановите же ваших болванов! – воскликнул Фабиан, обращаясь к архиепископу, и в голосе его было смятение. – Если он убьет себя, все рухнет!

- Стойте! - повторил архиепископ, чувствуя, как ему передается смятение его сообщника. – Остановитесь, не убивайте короля!

- Брат, уходи! – крикнул Отто. – Уходи! Беги в столицу, фон Тасис предан тебе!

Король вздрогнул, как будто только сейчас до него стал доходить смысл происходящего. Он поднялся с камня и, повернувшись спиной к своим убийцам, молча смотрел на брата, который также встал на ноги, но по-прежнему держал дуло пистолета приставленным к своей груди.

Все ждали, что произойдет дальше.

- Уходи же! – властно повторил Отто. – Уходи!

Король не двигался с места.

- Уходи! – в третий раз повторил Отто. – Ты сам все решишь. Только ты сам.

Услышав эти слова, король кивнул и, не произнеся ни слова, даже не махнув на прощание брату, стал медленно подниматься к рощице.

- Проводите его! – приказал Отто стоявшим поодаль санитарам. – Оберегайте его величество!

Санитары послушно двинулись вслед за королем, который, казалось, даже не заметил их.

Через несколько минут за деревьями послышался стук лошадиных копыт.

- Где граф фон Плетценбург? – неожиданно спросил принц. – Где граф фон Плетнценбург, ведь он тоже должен быть здесь.

Но ответом ему было молчание. Архиепископ скосил глаза на Фабиана, но тот лишь едва заметно улыбнулся.

Над руинами царила мертвая тишина. Все застыли, казалось, позабыв о времени.

Наконец, Фабиан медленно направился к Отто, который по-прежнему стоял, приставив дуло пистолета к груди.

- Ты не выстрелишь, - произнес он. – Ты не выстрелишь, Отто.

- Ты прав. Я не выстрелю, - спокойно произнес тот, протягивая Фабиану пистолет.

И Фабиан увидел глаза Отто: это были не темные, полные безумия глаза принца, а ледяные, голубые глаза короля.

- Мне кажется, ты начинаешь понимать, - тихо произнес он.

Фабиан издал тихий, сдавленный стон.

- Идем, - крикнул он остальным, - идем!

Процессия двинулась назад, к карете. Головорезы архиепископа сопровождали принца и недовольно ворчали, что им не дали убить короля.

Возле кареты их ожидал фон Плетценбург.

- Ну, кого ты предал на этот раз? – еле сдерживая бешенство, спросил Фабиан.

- Я видел короля, - тихо отвечал он.

- Вот как? Он направился в столицу?

- Нет, в Лебединый замок.

Фабиан как будто успокоился, на лице его появилась торжествующая улыбка.

- Что ж, - задумчив сказал он. - Может быть, еще ничего не потеряно. Едем!

Через две минуты на руинах Лебенберга не осталось ни одной живой души. Потому что даже трое неизвестных, которые наблюдали за всем происходящим, прячась во мраке, тоже сели на коней и помчались за каретой, в которой находился барон фон Торнштадт. Они не теряли эту карету из вида, но оставались на расстоянии, равном примерно двум пистолетным выстрелам. Ни барон, ни его спутники ничего не заметили.

========== 20. ЗАКАТ. ЭПИЛОГ ==========

Король покосился на раздвинувшуюся портьеру и прикрыл глаза. В кабинет входили архиепископ, канцлер и граф фон Плетценбург.

- Дежавю, господа, вы не находите? – с горькой улыбкой произнес он. - Кажется, ты снова предал меня, Карл, - рука короля безмятежно покоилась на стеганом одеяле. - Разве трудно было сказать им, что я отправился в столицу, а вовсе не сюда, в Лебединый замок?

- Вас бы все равно обнаружили бы, ваше величество, - пробормотал Карл, внимательно разглядывая затейливый золотистый узор на зеленоватых обоях.

- Возможно… Но тогда у меня было бы несколько часов, чтобы выспаться. Все эти бесконечные скачки по большим дорогам со стрельбой, пожарами и прочими милыми вещами изрядно меня утомили. Кстати, почему с вами нет начальника гвардии? Он вам стал больше не нужен, не так ли, ваше преосвященство?

- Подумайте о его судьбе, ваше величество, - елейным голосом произнес прелат, - подумайте!

- Подумать о его судьбе? Иными словами, ваше преосвященство, вы предлагаете мне догадаться, каким способом вы собираетесь умертвить своего короля? И каким же? Ядом? Ударом кинжала? Удавкой? Или решили приготовить для меня более изысканный способ? Что ж, это, возможно, прославило бы наше королевство, ведь оно все еще остается безнадежно провинциальным, несмотря на все мои многолетние старания, - из-под балдахина долетел вздох.

- И это речи короля! – канцлер внезапно перешел с колоратурного сопрано на бас. – Королю нет дела до того, что его королевство рухнуло в пропасть, в котором завтра, может быть, начнется голод…

- Вы правы, господин канцлер. Это речи короля, канцлер которого прозевал мятеж, а ведь мятеж этот готовился под носом у правительства. Это речи короля, канцлер которого вступил против него в заговор…

- Это речи короля, который и знать не хотел, что творится в его королевстве, короля, который думал не о нуждах государства, а о собственных удовольствиях, короля, который погряз в пороке, короля, который потратил государственную казну на театры, оперы и прочую дребедень…

- Кого вы называете дребеденью, господин канцлер? Разве пристало так отзываться о даме, которая преподала вам уроки … гм, колоратурного пения? Но если вы думаете, что ваше пение услаждает слух окружающих, вы, право, чуточку заблуждаетесь…

Канцлер в ярости затопал ногами, из глотки его вылетел хрип.

- Вот видите, - заметил король. – Колоратурное пение бывает не только неприятно для слуха, но и опасно для голоса. Именно поэтому я и предпочитаю меццо-сопрано.

- Ваше величество, - золотой крест на мантии архиепископа качнулся, - вы, должно быть, не знаете, что здание Оперы, столь вам дорогое, ибо было построено по вашему приказу, выгорело дотла. Теперь в столице возвышается лишь остов этого здания, огромный черный остов.

Рука короля сжалась в кулак.

- Я не знал этого, - произнес Людвиг дрогнувшим голосом. – Я не знал… Господин архиепископ, вы можете быть довольны, ваши слова попали точно в цель.

- Но музей изящных искусств, - вдруг произнес граф фон Плетценбург, взгляд которого продолжал нервно шарить по золотистым узорам обоев, - но музей изящных искусств ничуть не пострадал от огня. Все бесценные полотна целы.

Рука короля оставалась сжатой в кулак. Король молчал.

- Возможно, что музей постигнет участь здания Оперы, - сухо произнес архиепископ. – Если вспыхнет новый мятеж. А он обязательно вспыхнет, если король Людвиг Вительсбах не отречется от власти.

- Не сомневаюсь, что вы попытаетесь разжечь новый пожар, господин архиепископ, - голос короля звучал глухо и горько. – Мне кажется, у вас это хорошо получается.

- Довольно с нас пожаров, - вмешался канцлер. – Подпишите акт отречения, государь. Так будет лучше и для вас, и для ваших несчастных подданных. У вас нет выбора.