- Любовник принца! – с отвращением выплюнул начальник гвардии. – Король не такой уж сумасшедший, он знает, о чем пишет!

- Да полноте, барон! Франция…

- Черт с ней, с Францией! - раздраженно бросил начальник гвардии. - Плевать на Пруссию и Австрию! Тамошние венценосцы сами хороши. Трусливые вырожденцы! Они мало меня волнуют. Куда больше заботит другое: король слишком увлекается разными новомодными штучками. Он выписывает похабные картины, и они выставляются на всеобщее обозрение. Он наводнил столицу смутьянами и революционерами. Один Ветнер чего стоит… Эти ублюдки именуют себя поэтами, писателями, музыкантами, а на самом деле это просто мерзость, гнусная мерзость и нечистоты, которым место в сточной канаве! В королевстве началось брожение умов, уже открыто насмехаются над особами королевской крови. А королю нет до этого никакого дела. То он занят обустройством нового замка, то покупает себе новые наряды, то пьянствует с какими-то проходимцами! Власть все более расшатывается. Черт раздери! Может быть, у короля и открылись, наконец, глаза, если он действительно писал те письма, которые вы сочли бредом сумасшедшего, но уже поздно. Слишком поздно. К тому же, завтра у короля снова помутится рассудок, он выпишет откуда-нибудь новую партию смутьянов или начнет строить очередной замок… Пора решаться, господа. Надо покончить с этим раз и навсегда!

- Покончить раз и навсегда? - с кротким видом переспросил архиепископ.

Канцлер хранил молчание.

- Да, покончить раз и навсегда, - тщательно выговаривая каждое слово, произнес начальник гвардии. - Вы боитесь произнести эти слова, господа, ходите вокруг да около, а я скажу прямо: король должен быть отстранен от власти.

Канцлер по-прежнему был невозмутим, архиепископ недобро улыбнулся.

- К чему говорить то, что и так ясно всем, - проронил он, пожав плечами. - Да, король Людвиг должен быть отстранен от власти. Весь вопрос в том, как это сделать.

- Я опять скажу прямо, - произнес начальник гвардии, ерзая на стуле и нервно ощупывая чуть оттопырившийся карман. - Если для устранения короля потребуется пуля или яд, это не должно нас останавливать.

Канцлер нахмурился, лицо архиепископа стало каменным.

- Так что же? - произнес начальник гвардии, испытующе глядя на своих собеседников. - Так что же, господа? Хватит ли у нас решимости?

- Все в руках Всевышнего, - с отрешенным видом произнес архиепископ, - все в руках Всевышнего, а значит, все будет так, как ему угодно.

- Это не ответ, - отрезал начальник стражи. – Впрочем, иного ответа от попа и не стоило ожидать.

Прелат ничего не ответил на эту неслыханную грубость. Зато заговорил канцлер.

- Нет, господа, нет! Я и слышать не хочу об убийстве короля. Мало того, что это стало бы преступлением перед Богом и перед государством, это также несет в себе опасность грядущей революции. Король должен быть устранен, но королевство должно быть спасено, - канцлер говорил с твердостью, которую трудно было заподозрить в этом рыхлом, добродушном человеке.

- Если королевство можно спасти только ценой смерти короля, значит, нужно заплатить эту цену, - отрезал начальник гвардии (его рука теперь нервно двигалась в кармане, в котором что-то лежало).

- Но нужно ли ее платить? - канцлер поднял белый пухлый палец. - Может быть, можно заплатить цену поменьше?

- Мы с вами не на рынке! – с досадой воскликнул начальник гвардии, поймав насмешливый взгляд архиепископа, устремленный на его карман. - Я вижу, что вы просто трусите. Но если мы будем всего бояться, тогда уж лучше просто сидеть и ждать, когда все рухнет само собой.

- Учтите, господин начальник гвардии, - голос канцлера звучал по-прежнему спокойно и твердо, - учтите: члены королевской семьи не простят нам убийства монарха. В этом случае для нас с вами будет все кончено.

- Члены королевской семьи! - презрительно фыркнул начальник гвардии. – Кого вы называете членами королевской семьи? Этого безумца Отто? Да он занимается лишь тем, что бьет поклоны у гробницы Себальда и скачет по деревьям как обезьяна! Ах да, он же стал лезть в политику… Но его можно будет запереть хоть в чулан, а регентом объявить его дядю, принца Лютпольда. Вот тому уж точно ни до чего нет дела. Он уже три года живет во Флоренции, шлет оттуда племянничку похабные картины и не думает возвращаться!

- Возможно. Но смерть короля все изменит. Нас будут считать слишком опасными людьми и сделают все, чтобы от нас избавиться.

- Кто захочет от нас избавиться? Семейка Вительсбахов? Да они все безумны, все! Впрочем, покойный король Максимилиан отличался великолепным душевным здоровьем.

- Да, подобным здоровьем обычно отличаются законченные болваны, - заметил архиепископ. – Что до нынешнего короля, то пусть свое слово скажут медики. Если король болен, то его нужно лечить, и он излечится, если будет на то воля Божья.

- По вашему мнению, ваше преосвященство, сколько времени может занять такое лечение? И увенчается ли оно успехом? - осведомился канцлер таким тоном, как если бы речь шла о ничего не значащих вещах.

- Я не врач, а священник. Я врачую души, а не тела, - отвечал архиепископ. - И могу лишь смиренно возносить мольбы Господу о скорейшем выздоровлении короля.

- Иными словами, ваше преосвященство, - произнес начальник стражи, глядя в упор на архиепископа, - иными словами, вы предлагаете официально объявить короля безумным?

- Я ничего не предлагаю, - с улыбкой отвечал прелат. - Пусть свое слово скажут медики.

- Пусть так. Но если король будет объявлен безумным, он должен быть отстранен от власти, разве не так?

- Это было бы весьма прискорбно, - отвечал прелат. - Весьма прискорбно. Но не трагично.

Рука начальника гвардии снова вцепилась в оттопыренный карман.

Наверху, в соборе не было ни души, во мраке, заполнившем огромное пространство собора, одиноко догорала свеча, которую в спешке забыл погасить служка. И в неверном свете свечи было видно, как по лику святого Себальда на барельефе гробницы скользнула грустная улыбка.

***

- Фабиан! – воскликнул Карл.

За его спиной стоял высокийчеловек, на вид которому былолет тридцать с небольшим, с тонкими чертами надменного лица, большими серыми глазами и темными волнистыми волосами, свободно падавшими на плечи, хотя мода и предписывала носить более короткие прически. Осанка его была очень прямой, напоминая офицерскую выправку.

- Тише, - презрительно бросил Фабиан. –И не вздумай бросаться мне на шею на виду у всего театра.

Действительно, в ложах напротив уже перешептывались. Фабиан фон Торнштадт был слишком скандальной фигурой, чтобы его появление в ложе начальника королевской охраны осталось незамеченным.

Фабиан фон Торнштадт носил титул барона, то есть был знатного происхождения, но все же не принадлежал к высшему кругу аристократии, в отличие от Карла фон Плетценбурга, носившего титул графа. Впрочем, как и Карл, Фабиан рос при королевском дворе. Решительный и целеустремленный, он всегда болезненно воспринимал любые указания на то, что он не так знатен, как сыновья графов, герцогов и принцев. Всего лишь барон! Фабиан был слишком горд, чтобы признать, как уязвлен тем, что при дворе ему доставались вовсе не первые места, которые занимали его более знатные приятели. Он делал вид, что ему это безразлично, но Карл фон Плетценбург знал правду. Знал, потому что именно Фабиан – высокий, сильный, красивый, дерзкий – однажды банально изнасиловал его – слабого, болезненного, изнеженного, трусоватого. Произошло это прямо в галерее королевского дворца, в нише, за статуей Милона Кротонского. Вообще-то Карл, тогда еще юный королевский паж, уже давно тайком заглядывался на дерзкого красавца, в котором надменности было больше, чем во всей знати королевства. Своего влечения к юноше Карл стыдился и даже боялся, потому что знал: это порок, грех, это неправильно! Наверное, сам он никогда и ни за что не решился бы. За него всё решил сам Фабиан, от которого не укрылись влюбленные взгляды юного пажа. Фабиан действовал напористо, решительно, внезапно. В тот раз Карл испытал боль. Дикую боль. Он, не знавший прежде даже, что такое царапина, тогда едва не лишился чувств. А Фабиан, удовлетворив свою похоть, лишь презрительно рассмеялся ему в заплаканное лицо и сказал: