- Подземелья, - бормотал он с угрюмой усмешкой. – Сначала подземелья Лебенберга, теперь подземелья Лебединого замка… Все время приходится иметь дело с подземельями. Но я выйду на свет, я обязательно выйду, и тогда…

Если бы ярость, которая в этот момент была в его глазах, превратилась во вспышку, то, наверное, подземный коридор оказался бы залит ярким светом.

Фабиан неудачно шагнул и правую половину тела пронзила острая боль. У него вырвался сдавленный крик.

- Ничего… ничего… - прошептал он, тяжело дыша и опираясь рукой о холодную, влажную стену. – Я выберусь!

Где-то недалеко слышалось журчание. Очевидно, рядом протекал ручей.

Но в это монотонное журчание вдруг ворвался новый звук, похожий на звук осторожных шагов. Фабиан замер, но больше ничего не услышал. Он продолжил путь, и опять ему показалось, что по коридору движется кто-то еще. Снова он остановился. Нет, ничего. Слышалось лишь журчание ручья, который как будто протекал прямо за каменной стеной справа.

- Эхо, - прошептал Фабиан. – Просто эхо. Или галлюцинации.

Но вновь он услышал осторожные шаги, и ему показалось, что впереди, во мраке виден чей-то силуэт. На мгновение Фабиану стало не по себе. Он вспомнил, как однажды нечто подобное случилось с ним в парижских катакомбах. Тогда он заблудился в подземных лабиринтах, полных холода и мрака. И тогда он тоже услышал шаги. Шаги, которые изменили всю его жизнь.

Фабиан улыбнулся и, высоко подняв голову, двинулся навстречу неведомому существу, которое, должно быть, обитало в этом подземелье. Однако это существо больше не подавало признаков жизни, и Фабиан начал уже думать, что ему все это лишь показалось. Но глаза его уже привыкли к темноте, и вот, он увидел впереди фигуру в длинном одеянии.

Фабиан остановился. Что это? Статуя, какой-нибудь каменный идол, принесенный сюда столетия или тысячелетия назад? Таких идолов время от времени находили в окрестностях Лебединого замка. Может быть, этот подземный ход был прорыт в незапамятные времена и вел в какое-нибудь позабытое всеми языческое святилище.

Но нет, это был не идол. Фабиан заметил, как фигура чуть заметно шевельнулась. Кроме того, несмотря на темноту, Фабиан чувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. В его душе шевельнулся страх. Но опять на помощь ему пришла память о парижских катакомбах. Чьи-то шаги в глухих подземельях, пугающие шаги, каждый звук которых, казалось, был полон враждебности, а потом… Потом все изменилось внезапно и стремительно. Кошмар, мучительный и долгий, отчаяние и безысходность обернулись холодной радостью, силой, уверенностью. И он, Фабиан, стал другим. Навсегда.

Рука его время от времени инстинктивно тянулась к поясу, где в маленьких ножнах он прятал кинжал. Но ножны были пусты. Должно быть, кинжал выпал из них, когда Фабиан рухнул в подземелье.

Фигура впереди по-прежнему была неподвижна, но вдруг она шевельнулась, и до Фабиана долетел звук кашля – сухого старческого, щелкающего кашля. Фабиан улыбнулся и пошел вперед, позабыв о мучившей его боли.

Странное существо при ближайшем рассмотрении оказалось старухой с изборожденным морщинами лицом и маленькими глазками, взгляд которых казался цепким и острым даже здесь, в темноте подземелья.

- Кто ты? – спокойно спросил Фабиан. – Что ты здесь делаешь?

- Жду тебя, - услышал он надтреснутый старческий голос.

И вновь в душе Фабиана шевельнулся страх. Детские сказки о ведьмах, бродящих по таинственным подземельям и поджидающих путников…

А старуха, как будто угадав мысли Фабиана, тихонько захихикала, явно довольная впечатлением, которое сумела произвести на гордеца.

- Идем, - сказала она, и из голоса ее вдруг исчезла старческая надтреснутость, он стал молодым и властным.

Фабиан открыл было рот, но ничего не сказал и двинулся за старухой сквозь темноту.

***

Его преосвященство стоял возле окна и с милостивой улыбкой смотрел на замершего в напряжении адъютанта его величества.

- Рад приветствовать вас в этой благословенной обители, граф, - елейным голосом произнес прелат, вертя в пальцах крупный, холодно поблескивавший бриллиант.

- Что всё это значит? –Карл высоко поднял голову и старался говорить уверенно и надменно. – По какому праву меня схватили? Почему привезли в этот монастырь?

- Думаю, вы сами прекрасно всё понимаете, граф. А если не всё, то, уж во всяком случае, многое… Присаживайтесь, - архиепископ указал Карлу на большое удобное кресло, а сам сел в кресло напротив, продолжая вертеть в пальцах бриллиант.

- Я жду объяснений, - Карл устало откинулся на спинку кресла, его изнеженные руки бессильно свесились с подлокотников. – Почему меня привезли сюда?

- Понимаю… Вам не дает покоя семейная легенда. Конечно, этот монастырь должен вызывать у вас не самые приятные чувства, - архиепископ пожал плечами, по-прежнему увлеченный бриллиантом. – Но всё же это лишь легенда, суеверие. А доброму христианину не следует быть суеверным.

- Почему меня сюда привезли? – Карл смотрел в стену, обтянутую гобеленами с сюжетами, чересчур фривольными для монастырской обители. – Неужели вы не могли встретиться со мной в столице?

- Вы же видите, граф, что я сейчас нахожусь не в столице. А мне с вами необходимо было встретиться как можно скорее, причем так, чтобы о нашей встрече никто не узнал. И Гармштайн, хоть он вам и не нравится, самое подходящее для этого место. Никогда ни одна тайна не выходила за эти древние стены… Ах да, граф, я, конечно же, приношу вам извинения за не совсем деликатный способ, к которому пришлось прибегнуть, чтобы доставить вас сюда. Но, надеюсь, вы понимаете: у меня не было выбора.

У Карла начинала болеть голова. Тусклым взглядом он осматривал комнату архиепископа. Стены, обтянутые французскими гобеленами, мраморный стол с великолепными золотыми часами, итальянские полотна – все это кружилось, мелькало перед его глазами словно картинки калейдоскопа. Но за мельтешением цветных пятен таилась холодная тьма.

И тут взгляд его упал на мраморную статуэтку святого Себальда, стоявшую в дальнем, самом темном углу комнаты. Сутулая, хрупкая фигурка смотрелась неуместно в этой огромной, роскошно обставленной комнате. На губах святого была улыбка, и Карлу показалось, что эта улыбка адресована именно ему.

- Должно быть, вы очень голодны, - с самым любезным видом произнес архиепископ, оторвавшись, наконец, от разглядывания бриллианта.

- Ничуть, - хрипло ответил Карл.

- Тогда бокал вина. В здешних погребах есть великолепное вино, сейчас вы сами убедитесь. Монахи – отличные виноделы, свои секреты они не открывают никому. Даже мне.

Тонкий аромат рубиновой жидкости коснулся ноздрей Карла, и у него закружилась голова. Вино оказалось великолепным, душистым и чуть терпким. Страх, терзавший Карла, стал понемногу растворяться в легком хмеле, и багровое закатное небо за окном уже не казалось зловещим.

- Дорогой граф, - архиепископ по-прежнему был сама любезность, - дорогой граф, прежде всего я хотел бы поблагодарить вас за то, что вы ставите нас в известность о том, что делает король. А главное, - тут архиепископ с многозначительным видом поднял указательный палец правой руки, – а главное, о том, что король говорит. Не скрою, душевное состояние его величества вызывает у нас серьезные опасения. Поэтому мы придаем большое значение сообщениям, которые поступают от вас.

Карл и вправду регулярно отправлял архиепископу зашифрованные послания, в которых сообщал о происходившим в Лебедином замке. Архиепископ принадлежал к враждебной Карлу придворной партии, но Карл, как всякий временщик, хорошо понимал, что эта враждебная партия однажды может прийти к власти. Потому он и боролся с партией архиепископа и канцлера, и одновременно шпионил для неё, опасаясь за свое будущее. В этом был весь Карл фон Плетценбург.

Но сейчас, в этом проклятом монастыре, на Карла напало странное безразличие к собственной судьбе. Как будто он устал бояться, устал прятаться от тысяч страхов, которые назойливыми мухами осаждали его всю жизнь. В нем росли злость и раздражение, которые он не в силах был сдержать.