Глаза короля, до сих пор казавшиеся тусклыми и бесцветными, снова вспыхнули и засверкали как голубые карбункулы. Но вспышка эта длилась не более секунды, глаза Людвига вновь стали тусклыми, и музыканту происшедшее показалось наваждением или странной игрой света и тени.

- Да, - с усмешкой заметил король, - да, они действительно считают меня безумцем. Что это? Иногда мне кажется, что я правлю не людьми, а тупыми животными. Чем была моя столица раньше? Захолустьем, где жили ленивые бюргеры. Днем они сидели в своих конторах и лавках, по вечерам пожирали омерзительные сосиски и запивали их гнусным пивом, а затем несли свои тяжелые животы либо в постели к женам, либо в бордели, где забавлялись с дешевыми девками! И при этом все строили из себя святош!

- Они и сейчас занимаются тем же, - с досадой сказал Ветнер. – Но вдобавок они еще осмеливаются судить о моих операх, осмеливаются критиковать их! Поэтому я и хочу покинуть ваше королевство.

- Не говорите мне этого! Не говорите! Вы хотите оставить меня одного, в этом проклятом болоте среди гнусных жаб! Проклятое болото! – глухим голосом повторил король, глядя в окно, за которым шумел водопад. – Проклятые жабы! Что им нужно? Ходить с постными лицами к обедне, подсчитывать барыши, пожирать сосиски, забавляться с блудными девками и прославлять своего короля за то, что он время от времени ведет их на бойню! И больше ничего. Ничего!

- Люди неблагодарны, ваше величество, - вторил ему Ветнер.

- О да, увы, я это знаю. Я построил театры, где ставят оперы великие творцы, приглашаю лучших художников Европы, в королевстве, наконец, стали печатать книги… И что же? Театры неизменно полны, на выставки художников ходят толпы народу, книги раскупают, но при этом все продолжают меня поносить и считать безумцем! Почему? Почему?

- Они привыкли все измерять в деньгах. Поэтому ваше королевство так и не стало Королевством Красоты и Искусства, - изрек Ветнер. – Как оно может быть Королевством Красоты и Искусства, когда вместо моих опер ставят поделки бездарного д’Алемы, где визжат драные кошки, а директор Оперы, которого вы еще год назад велели уволить, до сих пор занимает свой пост!

Но король как будто не слышал этих слов оскорбленного маэстро.

- Деньги! - вскричал он, топнув ногой. - Деньги! Кто говорит о деньгах! Эти жмоты, тупицы, думающие только о собственном брюхе! Деньги! Да, я трачу много, очень много! И буду тратить еще больше! Я разорю их всех, разорю, ибо они этого заслуживают! О, с каким удовольствием я их всех разорю!

- Ваше величество, умоляю вас, успокойтесь, - проговорил Ветнер, испуганный этой вспышкой гнева.

- Право, маэстро, - тяжело дыша, произнес Людвиг, - я частенько сожалею о том, что в молодости не отрекся от трона и не уехал, например, в Париж или хотя бы в Зальцбург… Ах, Зальцбург, - вздохнул король, и на его лице появилось сентиментальное выражение, - Зальцбург! До него всего полдня пути, но там - все по-другому, не так, как в моем несчастном королевстве!

- Боюсь, это вам лишь кажется, ваше величество, - пробурчал Ветнер. - Зальцбургский архиепископ еще больший ханжа, чем ваш.

- Церковь… - пробормотал король. – Ах, маэстро, я всей душой стремлюсь к Богу, иногда мне кажется, что я всей своей жизнью исполняю волю божественного провидения, но почему я так не люблю церковь? Почему эти попы не вызывают во мне ничего кроме отвращения?

- Я атеист, ваше величество, - произнес Ветнер. – Я – атеист и мне трудно вас понять.

Лицо короля исказилось словно от внезапной боли.

- Замолчите! – крикнул он. – Замолчите! Я не желаю слышать подобных слов!

- Ах, маэстро, - помолчав, добавил он уже более спокойно, - я хотел бы вам рассказать об одном странном происшествии, случившемся со мной в кафедральном соборе. Это было очень давно, накануне моего восшествия на престол.

- О, ваше величество, я с большим интересом выслушаю вашу повесть.

- Нет, - решительно произнес король. – Я ничего вам не расскажу. Ибо вы ничего не поймете. Быть может, господин Ветнер, - холодно добавил он, - быть может, вам и впрямь лучше покинуть мое королевство.

Тяжелая портьера колыхнулась, из-за нее на мгновенье показалась довольная физиономия королевского лакея.

***

Принц подошел к окну, за которым бушевала тьма, и прижался горячим лбом холодному стеклу.

- Двадцать лет назад, - заговорил он, - за несколько дней до коронации моего брата мы с ним пришли в собор святого Себальда.

Он замолчал, словно что-то увидев во мраке за окном. Фабиан фон Торнштадт стоял с каменным лицом. Карл фон Плетценбург напряженно смотрел на принца.

- О да, ваше высочество, - произнес Карл, чтобы вернуть принца к действительности. –Каждый король должен провести последнюю перед коронацией ночь полнолуния в соборе рядом с гробницей святого Себальда. Это древний обычай.

- Древний обычай, - повторил принц, - очень древний… Но Людвиг боялся оставаться в соборе один. Боялся, но, конечно, не мог в этом публично признаться. Он сказал об этом только мне. И я решил его поддержать. В тот вечер, незадолго до торжественного входа короля я незаметно проскользнул в собор, спрятался в одной из исповедален и стал ждать. И вот, Людвиг в сопровождении придворных прибыл в собор, его ввели внутрь и закрыли за ним двери, оставив одного. Я уже хотел выйти из укрытия, но тут сквозь щели исповедальни увидел лицо брата. И мне стало не по себе.

- Что же так испугало ваше высочество? – насмешливо осведомился Фабиан, видя, что принц снова умолк.

- Его лицо… Оно было очень странным. Наверное, во всем был виноват лунный свет, преломлявшийся в витражах. Наверное… не знаю. Но в лице короля было нечто пугающее. Это было лицо не человека. Мне показалось, что я вижу демона. Демона, которого неведомая сила пыталась вытолкнуть из собора…

- Как таинственно и романтично, - со скучающим видом бросил Фабиан.

- Вы излишне впечатлительны, ваше высочество, - пробормотал Карл, не зная, как реагировать на рассказ принца. – Конечно, оказаться в огромном, пустом соборе, да еще в ночь полнолуния – это должно быть, очень действует на нервы…

- Возможно, - принц теперь дрожал как в лихорадке. – Но послушайте. Мой брат вдруг застонал, как будто его пронзила боль, и упал на колени. Тут я, позабыв о собственном страхе, бросился к нему. Когда брат меня увидел, лицо его исказилось еще сильнее, он вскинул руки, выставив вперед ладони, как будто пытался меня остановить, но вдруг обмяк и зарыдал. Я обнял его и тоже заплакал. Сам не знаю, почему.

- Должно быть, это было уморительное зрелище, - заметил Фабиан.

Карл бросил на него укоризненный взгляд, но Фабиан лишь презрительно усмехнулся. Между тем замечание Фабиана оказало на принца неожиданно благотворное действие. Взгляд его прояснился, дрожь прекратилась.

- Да, - проговорил он тихо, - видимо, это было смешно… Мой брат рыдал, бился лбом о каменные плиты пола и кричал, что ему страшно.

- Чего же боялся ваш брат? – тихо спросил Карл. – Чего он боялся? Видите ли, ваше высочество, мне иногда приходится быть свидетелем подобных сцен. Прошло больше двадцати лет, а короля время от времени начинают мучить приступы страха, переходящие в рыдания. Я хочу понять, чем они вызваны.

- Если бы я знал! Впрочем, может быть, я догадываюсь, но объяснить вряд ли сумею. Объяснения будут звучать слишком нелепо, - принц искоса смотрел на Карла, как будто сомневаясь, можно ли быть с ним откровенным.

- Но что говорил вам в ту ночь его величество?

- Сначала кричал, что за колоннами притаился убийца. Я убеждал его, что кроме нас в соборе никого нет, но он кричал, что я и есть его убийца. Потом он стал твердить, что в соборе всё не так, как должно быть.

- Не так? – недоуменно переспросил Карл.

- Он рыдал и повторял: «Почему они заточили Себальда в этой гробнице?»

- Королю в ту пору было двадцать лет, вам – четырнадцать… А вы вели себя как маленькие дети, - презрительно заметил Фабиан.