— Нет, — положив голову на руку, тихо сказал Канцлер, словно ему стало плохо, и он устало практически прошептал. — Давай к сущности.

— Хорошо, — инспектор нашёл ещё один лист, став уже осторожно, прочитывать его содержимое, разнося ужас по кабинету. — Цитирую: «Господин жрец, это было в среду вечером, когда мы собрались на один из диспутов, только провёл я его в одном саду. Туда я пригласил гетер и девушек, служащих телом, позвал философских мужей, которых хранил от ока Канцлера, ибо мысли их о старых богах, вине и жизни вольной — ересь для Императора. Создал надлежащую обстановку — зажёг благовония, с частицами конопли, разлил вина и возложил яства — мясо и фрукты. Они пришли и возлегли рядом со мной, а девушки и мужи философские нас обслуживали — одни подобно губительным украшениям всё собой заполнили, сверкая в глаза и маня, а вторые напевали сладкие песни о свободе и любви, разрушительной философией. Вино, мясо и благовония сделали своё дело, и они пали, все четверо предались утехам и сладострастию, да ещё и с учётом, то, что собрал приспособлений для утех различных, пали они настолько низко, что мне самому стало стыдно».

— Хватит! — оборвал рассказ Канцлер. — Не нужно этих подробностей. Подведите итог.

— Да господин. В сообщениях, нами собранных и других данных говорится, что затем они продолжили подобные различения, а Фемистокл стал вкладывать им в умы, что вы, господин император, препятствуете их свободной жизни и что только свободный «клочок земли» как он называл Грецию, может дать им свободу.

— То есть всё началось с одного фильма, где женщина похабно станцевала обнажённая на шесте, а закончилось… оргиями, блудными мистериями, жертвоприношениями и целым восстанием?

— Получается, что так. Боюсь, господин Канцлер, наши предки настолько углубились во всё это, настолько растлились, что и мы ещё четыре поколения будем нести «печати развращения», — вмешался Данте.

— Почти, — начал инспектор. — Фемистокл многих подбивал на восстание. Основной силой среди народа стали тайные движения и секты, которых он наплодил немало, и подогревал их деятельность постоянными саботажами и уничтожением гражданской инфраструктуры. Через них он вёл пропаганду и создавал то, что впоследствии станет ополчением и вооружёнными силами. А так же, через Консулов он вёл пропаганду среди орденов, втягивая их в сладострастие предательства. Кого-то во власти он подкупил, кого-то запугал, — инспектор положил руку на огромный свод документов и прочих бумаг, которые были похожи на массивную книгу, говоря. — Это только первый том основного дела, а их не менее тысячи, если не считать второстепенных.

— А что касается предательства в органах государственной власти. Ведь без чётко скоординированных действий при поддержке всех регионов не получилось бы такого.

— Да, так же, — инспектор обратился назад, быстро схватился за стол, чтобы взять ещё один лист. — Я приведу только общие данные. Он начал продвигать в парламент и на места градоначальников и руководителей своих людей, которые бы поддержали его дело, а те в свою очередь зачищали весь лояльный Рейху аппарат управления. Заключённый, бывший генерал-губернатор Балканской Автономии при допросе инквизиторами сознался, что Фемистокл лично обещал ему должность царя, множество денег и неприкасаемость при любых действиях.

— Так в чём же причина? — вкрадчиво спрашивает император, уставив холодный устрашающий, вселяющий страх взор на инспектора. — Этого восстания.

Данте сморит на происходящее. Канцлер даже не собирался изменять Рейх, не собирался делать его свободнее, нет… после этого восстания он только ещё сильнее закрутит гайки, механизмы Империи и церкви станут более всеобъемлющими и проникающими во сферы жизни. Морс не специально, но очень удачно рассказал о падении тех людей, которые были ближе всего к Канцлеру, давая ему пищу для принятия новых решений. Ему нужен веский повод, железный довод, которым он убедит всю элиту страны, что они могут выжить только тоталитарными методами управления. И нарушая хрупкую тишину, инспектор начинает ответ, вкладывая в руки императора инструмент, который станет решающим в становлении новой политики Империи:

— Господин Канцлер, причинами восстания стала недостаточная надзорная деятельность со стороны Рейха. Предоставление Балканам автономии было ошибкой, так как игра в протофедерализм в условиях окружённости врагами и недостаточной морали граждан может привести к развалу страны.

— Стоп, — оборвал Канцлер инспектора. — Хорошо, сформулируйте это в официальном отчёте, который пуская предоставит ваш Генеральный Инспектор. Я к вам зашёл за тем, чтобы попросит вас, как человека, участвовавшего с сборе данных ещё до начала войны придать им… особой остроты, дать мысль, что свобода для регионов стала ярмом с которой они не справляются.

— Да, господин император, — инспектор пытается не смотреть в глаза Канцлеру, всё время уводя взгляд от его пронзительного взора. — Мне нужно сейчас собрать моих оперативников, чтобы разобрать с ними ситуацию вокруг расследования пропажи средств из банков Рейха накануне восстания.

— Хорошо, — поднялся Канцлер и все вместе с ним. — Мы удалимся на балкон, если вы не против; император сделал шаг в сторону небольшой белой дверцы, пока в кабинет заходили люди, которых Данте не видел.

Уходя на балкон, Данте слышал, как инспектор раздаёт приказы в своих полномочиях:

— Мне нужны данные на генеральных директоров и учредителей банковских организаций, не являющихся государственными. Соберите всё о них и пробейте, кто мог бы быть заинтересован в восстании. С них мы начнём в первую очередь.

Данте, на мгновение обернувшись, увидел людей, одетых почти так же, как и охранников повелителя, которые смотрят на экран, с которого инспектор демонстрирует возможную схему, как Фемистокл сначала подкупил учредителей банков, их работников и потом парализовал медленно финансовую систему на территории Балкан, а затем вывел все средства со счетов и взломал ячейки с накоплениями.

— Мне нужно собрать так же все сведения, которые касались бы возможностью связи между этими лицами и другими странами ближнего востока. Я готов предположить, что Фемистокл использовал деньги Империи, чтобы оплатить помощь союзников.

Данте и канцлер вышли на балкон, который оказался простым, бетонным продолжением строения. Валерон почувствовал, как его лицо слегка обдувается ветром, как свежесть вечера была приятой, если бы эмоции дали о себе в нём знать.

— Данте.

— Да, господин Канцлер, — поднял голову Валерон.

— Ты видел, к чему всё привел недостаточный контроль, но всё же, я знаю, что можно дать немного свободы тем, кто ею сможет мудро распорядиться, — Канцлер не смотря на Данте продолжает говорить, а взгляд его блуждает среди домов. — Всё меняется, сын, ещё семьдесят лет назад мир лежал в руинах, ещё не так давно от Лиссабона до Владивостока горели кострища бесконечных воин, в сотни, если не тысячи группировок боролись за власть, государства рассыпались или возникали одно за другим. Но знай, пришёл новый порядок, и я всё отдам, чтобы он сохранился, чтобы старые догмы того, морально-распущенного мира сгорели в огне.

— А как же Либеральная Капиталистическая Республика и Директория Коммун? Они явно не поддержат ваших идей.

— Это так, они пока служат нашей общей цели — поддержание континентального порядка, но знай, и их время придёт, — зловеще говорит Канцлер и холодный порывистый ветер подхватил его волосы, словно бы в так всё крепнущему голосу. — Придёт время, и Господь сокрушит их мышцей своей, а их земли станут нашими. Польша и Россия нас в этом поддержат.

— У вас есть какой-то план?

— Данте, я хочу объединить все оставшиеся ордена в один, хочу создать не просто государственную службу или министерство, а тех, кто будет стоять вне системы, тех, кто будет выше закона ради великой цели. Они станут самыми лучшими среди всех, преданными не просто государю, но великой цели порядка и стабильности. Железная воля, броня веры и клинок холодного расчёта станут их орудиями, у них не будет пороков, а верность их станет непререкаема. Они станут теми, кто даже пойдёт против Рейха, если тот встанет на путь ложный и гибельный, — голос Канцлера не дрожал, его холодное сердце выдаёт только мерный крепкий голос. — Я хочу, чтобы ты — Данте, возглавил то, что станет единым орденом. Ты пошёл в огонь войны ради своих идеалов, да и кто другой сможет взять на себя такую роль? Практически все офицеры орденов мертвы, а выжившие на реабилитации и только ты в строю. Решайся Данте, но знай, что твоя история может повториться с кем угодно, ибо у государства, в котором на душах людей шрамы прошлого, может появится не один внутренний враг.