Спали с отцом в «темнушке» на деревянных лежаках. Матрацы набиты соломой, подушки – гусиным пухом. Те же самые, на которых дрыхли мы со Славиком четыре года назад. Под одну из них, поддавшись на Славикову авантюру, мы однажды подсунули поросячьи косточки.

Над головой широкий лаз на чердак. Там живет сверчок, из-за которого я проснулся посреди ночи. Батя заливисто похрапывает на соседнем лежаке, сверчок не менее заливисто скворчит над головой. Послушав минут пятнадцать эту какофонию, встаю и, держась за стены, чтобы на что-нибудь не налететь в темноте, выхожу через заднее крыльцо во двор, соединенный с домом крытой галереей.

Не так давно здесь ютилась скотина, сейчас только куры. Они, плотно прижавшись друг к дружке, тихонько сидят на жёрдочках. Тревожно кококнул петух, предупредив меня, что дальше проходить нельзя, мол, дела свои свершать иди на огород, что я благоразумно и сделал. На небе помигивают звезды, на деревне изредка полаивают собаки. Задрав голову, отыскиваю глазами созвездие Большой Медведицы, четким ковшом распластавшейся в черноте ночи. Яркой полосой поблескивает Млечный Путь. Одновременно облегчаюсь на угол сарая. Пахнуло предутренней свежестью, и в этот миг громогласно заорал наш петух, да так, что я даже подскочил от неожиданности. Моментально последовал ответ со двора дяди Володи, тут же заголосил у тети Грани, и пошла петушиная перекличка волной по всей деревне, от дома к дому. Первые петухи, значит время где-то часа три ночи, может чуть больше.

Передёрнувшись от озноба, спешу назад, на свою лежанку. Пробираюсь также ощупью, потому что знаю: где-то по пути стоят два ведра с водой, которые вчерашним вечером притащил с колонки. Не дай Бог зацепить, весь дом перебужу однозначно. Накрываюсь одеялом, стараясь согреться, и медленно проваливаюсь в сон, попутно осознавая, что сверчок наконец-то заткнулся. Наверное, дождался первого «кукареку» и с чувством выполненного долга отправился спать, паразит.

После нехитрого завтрака, состоящего из поджаренной на квадратной сковороде картошки, сижу на крыльце. Через дорогу огромная ветла с расщепившимся стволом, которую помню ещё с первого приезда десятилетней давности. Стоит размашистая, в окружении непроходимых крапивных зарослей. Сколько не пробовал подступиться, совершенно бесполезно. По рассказам бабули, полвека назад на этом месте стоял дом её отца, Сергея Степановича Николашина, и получалось, что нынешнее бабушкино жилище расположено всего в двадцати метрах от места, где она родилась.

Всё это как-то волнительно. Решившись проведать Школьный пруд, перехожу через грунтовку и неспешно двигаюсь по ивовой аллее, тянущейся вдоль заросшего крапивой довольно внушительного бесхозного участка. А ведь когда-то здесь был прадедов огород, и бабушка моя, будучи еще малолетней девчонкой, бегала в сарафанчике, может быть даже по этой аллее, по которой сейчас иду я. В 19 лет её выдали замуж за Александра Семёновича Гагина. По её рассказам, особо не спрашивали, так было надо9. Венчались в Летово, там и жили, пока не грянула война. Дед ушел на фронт, вернулся в 43 году по инвалидности, но не к бабуле. Женился и жил на станции Фруктовая, недалеко от Луховиц. Бабуля осталась одна и поднимала троих сыновей. Найти бы его, да спросить, почему он так поступил, что подвигло его оставить жену с тремя малолетними пацанами в трудное военное время. Найти теперь можно только его могилу, да и то навряд ли.

Рукотворный пруд располагался как раз за этим участком. Бульдозером сгребли землю, которая сейчас возвышалась в виде небольшого вала, а бившие ключи заполнили котлован. Я сидел на берегу, между двумя ветлами и вспоминал, как мы со Славиком ловили здесь карасей. Брючины моих штанишек завязали узлом и мы, растопырив наше произведение в виде сачка, таскали импровизированный бредень вдоль заросших осокой берегов. Ничего тогда не поймали, только в тине извазюкались, да напоследок штаны утопили. Сколько по илистому дну ногами не шарили, сколько не ныряли, бесполезно. Так в трусах домой и заявился. Лида, наша со Славиком старшая сестра, долго потом смеялась, вспоминая эту историю.

Довольно долго сидел на берегу пересыхающего пруда, слушал лягушек и вспоминал. Благо, было, что вспомнить. Вот по этой тропинке я бежал, весь в слезах, после прощания с моим конем по кличке Привет. По этому полю скакал с Толяным наперегонки, схватившись за конскую гриву и мечтая только об одном: не свалиться. Это был первый мой опыт верховой езды. Тогда Привет, сорвавшись с мерного шага, припустил в галоп за Весёлым, на котором лихо гарцевал Толька Кабанов. Как удержался, ума не приложу. Потом, обвыкнув, уже не боялся загреметь с этой несусветной высоты. И падать приходилось пребольно, и на ногу конь по кличке Буян встал всей своей массой, но всё равно каждое утро бежал к конюшне, тащил угощение своему Привету.

Возвращаюсь домой. У калитки соседского, тёти Грани Кудрявцевой дома, стоят двое: молодой темноволосый парень лет двадцати и миловидная девушка в цветастом халатике. Они оба пристально смотрят на меня, по всей видимости, делая неимоверные усилия понять, кто это шествует мимо. В облике парня что-то неуловимо знакомое и, кажется, я догадался, кто это стоит. Когда-то он дружил с Лидой и частенько катал её на мотоцикле. Однажды они и меня с собой взяли, и довелось пережить презанятное приключение, когда на окраине деревни Раменки у Толика заглох мотор, и мы еле успели завестись до подхода местной молодежи.

– Привет, Толь! – здороваюсь я, протягивая руку.

– Игорёк – это ты!? – ошарашено восклицает Толик Князев.

– Я!

– Ни за чтобы бы не узнал! Так вымахал! – Толька был чуть под хмельком, сразу принялся вспоминать, как мотались с ним на мотоцикле по лугам и весям. Четыре года назад, несмотря на разницу в возрасте, мы довольно плотно общались: ходили в лес за орехами, в дождливые дни коротали время за какими-либо играми. Ему тогда было столько же, сколько мне сейчас. Обняв одной рукой мои плечи, другой, плечи молодой жены, Толик выпалил с нескрываемой гордостью.

– Гляди, Игорёк, какая красавица! Надежда моя.

– Да, красивая. Ничего не скажешь.

Надя смотрела на него снизу вверх с неподкупной преданностью, он ласково гладил её плечо, прижимая к себе, будто опасался, что девушка возьмёт и исчезнет сейчас, растворившись, как привидение. Я в этот миг чуть не прослезился от умиления. Старше меня года на два, не больше. Вроде и не такая уж она, на мой взгляд, «супер-пупер», обычная девчонка, немного курносая, кареглазая, русоволосая, чуть-чуть пухленькая, но раз Толик смотрит такими влюблёнными глазами, она для него всегда будет и самой красивой, и самой желанной.

– Толик, рад за тебя! Уверен, вы будете счастливы, – искренне сказал я.

Толикова жена улыбнулась краешками губ, глянула искоса, чуть прикрыв глаза пушистыми ресницами, и личико её сразу из простецки-обыкновенного сделалось обворожительно-привлекательным. «Вообще-то, она ничего»! – подумалось вдруг.

– Надолго к нам? – Анатолий широко улыбался, ещё крепче притискивая к себе супружницу. От сих крепких объятий девушка в какой-то миг теряет равновесие, и молодожёны точно свалились бы, если бы другой рукой мой приятель не уцепился за меня. Я сам еле устоял на ногах, приняв этот не малый груз.

– Толь, прекрати! – просительно произносит Надежда. Голос грудной, глубокий, но лицо тут же теряет обворожительность и принимает обиженное выражение. – Чуть не уронил, паразит!

– Да ладно тебе! Ты куда? Игорёк, заходи как-нибудь.

Толик, пошатываясь, спешит за упорхнувшей женой. «Обиделась, наверное», – подумал я и поспешил домой.

На крыльце сидит Серёга, мой двоюродный девятилетний брательник. Увидев, как я захожу в калитку нашего палисадника, мальчишка скроил недовольную мину и сообщил, что меня давно ждут, чтобы ехать в Константиново, а так как я где-то болтаюсь, то до сих пор не уехали.

– Ну и ехали бы! – пожимаю недоуменно плечами.