Однако, надо понимать, закрутилось всё по-взрослому. События чередовались стремительно, без долгого «конфетно-букетного» периода. Своей жизнерадостностью, умением веселить окружение, отец быстро покорил девушку, что закончилось шумной свадьбой, а там, вскорости, случилось моё пришествие в мир.
Мне было лет пять, когда отца перевели в другую часть, дислоцирующуюся под Ивано-Франковском. Ехали долго, через пол страны. Честно говоря, совершенно не понятно, зачем военных так часто перекидывали с одного конца государства в другой. Только успели привыкнуть, приспособиться, понеслись куда-то, срывая жен с работы, детей со школ, заставляя адаптироваться к новым коллективам, новым природным условиям. Хоть я особой разницы по малолетству не заметил (поменяли одни горы на другие), но мама заметила сразу: начались проблемы со здоровьем.
Через год новый переезд, теперь уже практически в Подмосковье. Войсковая часть и военный городок располагались в нескольких десятках километров от Загорска (ныне Сергиев Посад). Пока отец не получил служебной квартиры, жили на съемных. Походил немножко в старшую группу детского сада и, в сентябре 1967 года – в школу. Принял её радостно, но быстро заскучал. Начались эксперименты по исправлению леворукости на праворукость, а это довольно болезненно коснулось моей детской психики.
Учиться начал плохо, так как эксперименты проводились довольно жестко. Брал ручку в левую руку – по руке, начинал шагать с левой – по затылку. И постоянные нотации. Это была настоящая война. И в этой войне «педагоги» победили, перековеркав моё «я» – ведь в сознании что-то свихнулось, что и отразилось на восприятии школьных предметов.
Метаморфозы, происходящие со мной, родных просто потрясли, и это вполне понятно. Вроде бы совсем недавно ребёнок проявлял недюжинные способности, с лёту запоминал сказки из книжек и потом по картинкам всё услышанное воспроизводил наизусть. Все умилялись и пророчили мне великое будущее, уверяя, что непременно стану светилом науки, не ниже профессора. Все – это друзья родителей, друзья друзей родителей. В общем, все те, кто каким-либо образом попадал к нам в гости, и перед кем приходилось блистать, стоя на стульчике, своими талантами. А это, как помнится, случалось хотя бы раз в два месяца, но с завидной регулярностью. Родители любили собирать друзей. Не могу стопроцентно сказать это насчет мамы, но батя – железно. Ей, в общем, деваться-то было некуда. Судя по ее характеру, с трудом, но смирялась. А может, я и не прав. Возможно, по молодости, ей тоже нравились весёлые компании. Это с возрастом мама перестанет их воспринимать и начнет огораживать отца от застолий и гостей. Причина банально простая: Анатолий Александрович веселился от души и, по всей видимости, иногда «перегибал палку». Какой женщине это будет нравиться!
В общем, не могли понять, что за напасть со мной произошла. Такие надежды подавал, а тут непроходимая тупость. Много времени спустя все стало становиться на свои места, но в мозгах что-то перевернулось. В первом классе остался на осень. Ну, а потом, всегда учился посредственно. Как я понимаю, и совершенно в этом не сомневаюсь – это и есть показатель эксперимента переучивания врожденного левши. Любой современный психолог однозначно подтвердит мою правоту.
Смотришь, как многие современные студенты лихо выводят левой рукой в тетрадках, причем чуть ли не шиворот навыворот. И ничего, учатся, и нервы никто им не трепет. Помню даже дискуссию по этому вопросу в прессе. В журнале «Крокодил», номера которого я с удовольствием всегда просматривал, встретилась впечатлившая меня картинка. Стоит школьник у доски, а к его левой руке привязана гиря. И вид у него такой несчастный-несчастный. А статья называлась «В защиту левшей». По всей видимости, те нормальные люди, которые пытались нас тогда защищать, проиграли эту битву.
На все сто переделать сознание, конечно, не получилось: по мячу стучал и стучу исключительно левой, гвозди заколачивал и заколачиваю тоже левой, но ручку и ложку держал и держу только правой. Вроде бы ерунда, но нет. Лево-право путаю до сих пор. Помню, стоя в армейском строю, всегда начинал паниковать, ожидая команду «нале» – или «напра–во», зная, что могу и ошибиться, повернувшись в противоположную сторону.
Как-то, совсем недавно, лет с десять тому назад, едем с братом Славкой по рязанским проспектам. Он за рулем, я рядом, за штурмана.
– Куда сейчас? – спрашивает.
– Сейчас налево, – говорю я твердо и отмахиваю рукой в нужную сторону.
– Так налево, или куда показываешь?…
Осенью 1969 очередной переезд. Отца переводили в гарнизон под Брянском. Здесь мы остановились уже надолго, без переселений и сопутствующих им проблем. Городок со всех сторон окружен лесом. Главная улица, громко называемая проспектом Ленина, тянется от школы, где мне предстояло учиться, до гарнизонной поликлиники, а это метров восемьсот, не меньше. С двух сторон жилые четырехэтажные блочные дома, причем крайние сразу утыкаются в лес. Приблизительно в центре – площадь, справа от нее, если смотреть со стороны школы – ГДО, или «Гарнизонный дом офицеров». Здесь библиотека, концертный зал, являющийся одновременно кинозалом, куча всевозможных помещений, в которых проводились кружки по разным культмассовым интересам.
Мне здесь определенно нравилось. Как выше сказано, за домами начинался лес, который тянулся до проволочного ограждения, по периметру окружавшего территорию гарнизона, и уходил в кажущуюся бесконечность. Необозримое пространство для игр.
В апреле 1970-го, на 100-летие со дня рождения Ленина, меня принимали в пионеры. Репетировали долго, потому что мероприятие это должно было состояться на торжественном собрании, в присутствии практически всего личного состава городка. От всего этого становилось даже волнительно. А через месяц мне стукнуло 10. За стадионом устроили огромный пионерский костер. Мой день рождения, по счастливой случайности, совпал с днем рождения Пионерской организации Советского Союза. А так как это был год столетия Ленина, мероприятие было грандиозным. Ребята в белых рубашках с красными галстуками, пионерские речёвки, песни не умолкали до позднего вечера. Костер пылал высоченный, прямо в черное небо выбрасывая снопы искр. А мне казалось, что все это для меня. И я был по-настоящему счастлив.
В шестом–седьмом классах пристрастился к чтению. Пристрастился – слабо сказано. Доходило до того, что на художественную литературу (учебная, надо понимать, в эту категорию не входила по умолчанию) накладывали запрет. Тогда я шел, как бы, спать, залезал под одеяло, доставал из-под подушки книгу, из-под матраса фонарик и читал до упоения, пока в один прекрасный вечер не был застукан за этим увлекательным занятием. Слишком восторженно погрузился в мир персонажей книги. Родителям стало подозрительно, что я ухожу спать в десять, даже не досмотрев кино по второй программе и, как видно, решили проверить. В комнате, как полагается в вечернее время суток, темно, но одеяло, по всей видимости, предательски просвечивало. Я так увлекся, что обратил внимание на фактор её (одеяла) отсутствия не сразу, а по истечении чуть ли не минуты, когда батя, отойдя от столбняка, сказал что-то для меня малоприятное. Пододеяльные чтения были прекращены, но зрение себе испортить я все-таки успел.
В это самое время увлекся индейцами. Самозабвенно. Перечитал все, что можно было найти в гарнизонной библиотеке. А началось все с того, что в книжном магазине города Рыбное совершенно случайно на одном из стеллажей увидел книгу Фенимора Купера «Последний из могикан» и уломал маму эту книгу приобрести. Она тоже очень любила читать, книги ценила, поэтому отказывать не стала, хоть книга по тем временам была довольно дорогая: целых 3 руб.50коп.
Вторая книга, захватившая без остатка, повесть индейца-полукровки Сат-Ока «Земля Соленых Скал» о жизни и приключениях индейских мальчишек из племени шеванезов. Мы в наших играх стали шеванезами, да и ландшафт соответствовал: леса, болота – та же романтика.
