Его высокопреосвященство нашел выход, который, однако, также мог завести в тупик: он протянул руку к церковному имуществу. Король издал декларацию, напоминающую, что решение о том, кто может распоряжаться выморочным имуществом, принимает лично он. Владения церквей, не уплативших положенных пошлин, присоединяются к королевскому домену; пошлиной облагается всё церковное имущество, приобретенное до 1620 года.
Утешало лишь то, что и противник испытывал похожие затруднения. 9 октября Филипп IV писал своему брату кардиналу-инфанту: «Император, так сказать, ни на что не употребил деньги, что были ему переданы. Сколько ему ни давай — считай, всё пропало».
После взятия Брейзаха испанцы могли доставлять подкрепление в Бельгию только морем. Очередная флотилия, на которой было 20 тысяч солдат, наткнулась в октябре в Ла-Манше на голландский флот молодого адмирала Мартина Тромпа. Испанцы предпочли не ввязываться в морское сражение и укрылись в английских портах. Карл I сохранял нейтралитет, но потребовал, чтобы Испания вернула его племяннику положение курфюрста Пфальца. Между тем Тромп, не дожидаясь окончания переговоров, напал на испанский флот неподалеку от Дувра — в английских водах. Этот разгром можно было сравнить разве что с гибелью Непобедимой армады в 1588 году: только шесть тысяч испанцев из двадцати смогли добраться до Дюнкерка, владения Испании. Войска в Испанских Нидерландах оказались в полной изоляции.
Прилагая усилия, чтобы взять под контроль положение в стране, Ришельё упустил момент, когда его креатура Сен-Мар решил оборвать ниточки, делавшие его марионеткой кардинала, и повел свою роль без суфлера. Король теперь не расставался с ним и называл «дорогим другом». Летом, сопровождая Людовика в Лион, Дофине и Савойю, маркиз еще следовал указаниям Ришельё и нашептывал королю на ухо, что тому давно пора избавиться от мадемуазель де Отфор. Но затем щенок показал зубы. Когда при раздаче бенефициев кардинал отдал аббату д’Эффиа, младшему брату маркиза, какое-то незначительное аббатство, Анри немедленно нажаловался королю, тот разгневался и потребовал для «маленького кардинала» лучшее из аббатств. Ришельё был вынужден подчиниться. Затем Сен-Мар решил, что должность первого конюшего (которой довольствовались Баррада и Сен-Симон) ниже его достоинства, и пожелал стать главным конюшим. Людовик пошел и на это: упросил герцога де Бельгарда подать в отставку и выкупил его должность. 15 ноября Сен-Мар принес присягу королю в новом качестве, и с тех пор его стали называть «господин Главный».
Мари де Отфор на дух не переносила Сен-Мара, «прихвостня кардинала»; ситуация осложнялась тем, что молодой маркиз был влюблен в ее подругу мадемуазель де Шемеро, которую называли при дворе «прекрасной нищенкой», и даже имел «серьезные намерения». Нелестные высказывания фаворитки о «дорогом друге» были услужливо переданы королю его камердинером Лашене. 8 ноября ей было предложено покинуть двор, однако «склонность» и не думала уезжать. Но почва была удобрена, и когда кардинал сказал королю, что мадемуазель де Отфор состоит в переписке с Месье и что она не менее опасна, чем герцогиня де Шеврез, отставленная фаворитка получила письменный приказ удалиться от двора. Мари не поверила и подстерегла короля в коридоре, чтобы переговорить с ним лично; она была еще уверена в силе своих чар… Увы, чары развеялись. 25 ноября Отфор и Шемеро отправились в Париж, чтобы поселиться там в одном из монастырей. В январе последовал новый приказ: Мари де Отфор выехать в Ле-Ман, а Шемеро — в Пуату[57].
Но, избавившись от своей мучительницы, Людовик вовсе не приобрел верного друга. Сен-Мар тяготился не только ролью соглядатая, которую хотел ему навязать кардинал, но и ролью наперсника короля, вынужденного «скучать» вместе с ним в Сен-Жермене, вместо того чтобы посещать парижские салоны и предаваться развлечениям. Первая серьезная размолвка между Людовиком и «дорогим другом» произошла 26 ноября. Король излил душу кардиналу, которому, помимо всех прочих обязанностей, приходилось быть своего рода психотерапевтом. Ришельё прекрасно умел лицемерить: написав королю, что «невозможно быть юным и притом благоразумным», он вызвал Сен-Мара к себе в Рюэй и устроил ему разнос. Но это был лишь первый в долгой череде подобных эпизодов.
Миндальничать нельзя ни с аристократами, ни с простым народом. Отец Пьера Грельти был колесован в Бордо 8 декабря. Для подавления бунта в Нормандии с фронта отозвали войска под командованием маршала Гассиона, благо там на время зимы наступило затишье. 30 ноября 1639 года «армия страдания» была разгромлена под стенами Авранша, а 2 января пал ее последний бастион — Руан. Канцлер Пьер Сегье самолично судил — вернее, казнил — вместе с государственными советниками 300 захваченных мятежников. (Мнительный кардинал видел в этом восстании «руку Мадрида», но версия не подтвердилась, несмотря на всё усердие заплечных дел мастеров.) Он запретил парламенту Руана исполнять свои обязанности и отменил все городские вольности. Налоги были восстановлены, а в Нормандии еще и расквартировали войска. Руан должен был выплатить в казну более миллиона ливров штрафа, Авранш, Кан и Байё — несколько меньше. Хотя где их взять?..
В 1640 году беспорядки начались в Бургундии, Ренне, Анже и Мулене. Когда сюринтендант финансов Клод де Бюльон ввел пошлину в размере одного су с ливра на все сделки, в Оверни разразилась настоящая буря, и от этой меры в конце концов пришлось отказаться.
В те времена безналичных расчетов не существовало, бумажных денег тоже. Чтобы выдать жалованье солдатам, к линии фронта ехали тяжелые телеги, нагруженные монетами. Деньги чеканили молотом, у монет не было гурта, они имели лишь приблизительно круглую форму. Какой простор для жуликов! Монеты не только обрезали (лишь бы остался целым королевский профиль); достаточно было обработать золотые монеты царской водкой — смесью азотной и соляной кислот, чтобы уменьшить их вес при сохранении изображения, поэтому с 1639 года деньги принимали только на вес. Уличенным мошенникам отрубали голову, а фальшивомонетчикам по закону полагалось заливать в глотку кипящий свинец, которым они «разбавляли» серебро.
Франция не могла похвалиться большим количеством талантливых полководцев, но финансовых гениев там не было вообще. Интендант Корнюэль заявил, что для простоты лучше принимать монеты по номиналу, не взвешивая. В результате полновесные монеты оказались вывезены из страны, а в казну попали обесцененные деньги, стоившие вдвое меньше номинала. По настоянию Клода де Бюльона Людовик XIII издал эдикт от 31 марта 1640 года, который обязывал частных лиц в течение трех месяцев снести на монетные дворы облегченные деньги и обменять их там на монету, вес которой меняться больше не будет. Этой монетой был луидор («золотой луи»): его чеканили по усовершенствованной технологии, с применением балансира; он весил 6,75 грамма 22-каратного золота и равнялся десяти ливрам. На аверсе был изображен в профиль Людовик XIII в лавровом венке с латинской подписью «LVDXIII D•G•FR•ET•NAV•REX», то есть «Людовик XIII, милостию Божией король Франции и Наварры», и годом выпуска. На реверсе чеканилась монограмма: крест, образованный четырьмя зеркально отражающимися буквами L, увенчанными коронами и разделенными цветками лилии. В центре стояла буква в круге — шифр мастерской. Подпись гласила: «CHRS•REGN•VINC•IMP», то есть «Христос царствует, побеждает и повелевает».
Золотые монеты были трех видов: «луи», «полулуи» (равнявшийся пяти турским ливрам или старому экю) и «двойной луи». Луидор равнялся пистолю (так во Франции называли испанский золотой эскудо) и двойному дукату, чеканившемуся в Испании и Фландрии и имевшему широкое хождение в Европе; «двойной луи» соответствовал золотому дублону. Помимо этих расхожих монет была издана ограниченная серия из трех монет большого номинала: «десять луи», «восемь луи» и «четыре луи». Монета в «десять луи» весила 66,87 грамма. Это были экземпляры, предназначенные для подарков и не находившиеся в свободном обороте, штучный товар, изготавливаемый главным гравером Монетного двора Жаном Вареном из Льежа.
