Приезд инфанты (вернее, уже королевы) в Бордо был назначен на 22 ноября, но Людовик, изнывавший от нетерпения, приказал как-нибудь устроить, чтобы их встреча произошла на день раньше. Утром 21-го числа он поскакал верхом в Кастр, в пяти лье (20 километрах) от Бордо, там вошел в заранее выбранный дом и стал ждать. Через какое-то время перед домом остановилась карета; Людовик смог рассмотреть свою жену, и вправду оказавшуюся хорошенькой, но она не видела его, хотя знала о его присутствии. Решив, что так выйдет неприлично, Людовик сел в карету и поехал следом за Анной. Через два лье кучеры придержали коней, и новоиспеченные супруги увидели друг друга в окошки. Людовик приложил палец к губам и сказал: «Io son incognito, io son incognito[22]; трогай, кучер!» Через некоторое время он вышел из кареты и верхом прискакал в Бордо, в резиденцию архиепископа, где остановился. Часом позже туда же приехала юная королева, которую встречали супруг и свекровь.
На следующий день около часа Людовик отправился к жене с визитом. Та была занята своим туалетом: ей нужно было красное перо в пару к белому; король галантно подал ей свою шляпу, на которой имелись оба, и предложил взять с нее любое перо, попросив взамен алую ленту, которую повязал на оставшееся. (В те времена лента была залогом любви; Генрих IV писал Марии Медичи, с которой еще не был обвенчан, что прикрепит полученную от нее ленту на своей шляпе, когда пойдет в бой, чтобы она вела его к победе.)
В День святой Екатерины, 25 ноября 1615 года, в соборе Святого Андрея состоялось венчание.
Мать Анны Маргарита Австрийская была дочерью эрцгерцога Карла и племянницей императора Максимилиана, а мать Марии Медичи Жанна Австрийская — его сестрой. Значит, Людовик и Анна были троюродными братом и сестрой. Гены Габсбургов проявлялись в выступающей вперед нижней челюсти и пухлой нижней губе: эта общая черта была у Марии Медичи, у ее старшего сына и невестки. На этом сходство заканчивалось: Анна была больше похожа на фламандку, чем на испанку: русые волосы, зеленоватые глаза, молочно-белая кожа (в 1613 году она заболела оспой, но не стала рябой, потому что не расчесывала гнойнички); она была небольшого роста и, чтобы скрыть это, носила туфли «на платформе». Людовик же уродился ни в мать, ни в отца: черноволосый и кареглазый, с небольшой ямочкой на подбородке. Но присутствовавшие на венчании в один голос уверяли, что юные супруги похожи — в том смысле, что в равной мере очаровательны и так лучезарно улыбаются.
Людовик был в шитом золотом костюме из белого атласа с брыжами и широкополой шляпе. Королева-мать была во вдовьем черном платье, однако ее шею трижды обвивало жемчужное ожерелье, а на груди висел бриллиантовый крест. По окончании службы она лично сняла с Анны корону и королевскую мантию, покрыла ей голову платком и проводила к носилкам[23], причем сама поехала сзади (это очень понравилось испанцам).
Из церкви Людовик вернулся таким усталым, что сразу лег и ужинал в постели. А ведь оставалось еще самое главное — брачная ночь. Брак должен был «свершиться», иначе его могли признать недействительным. Юным супругам недавно исполнилось четырнадцать, никакого опыта в интимных делах они не имели, и скабрезные шутки, которыми сыпали молодые вельможи в окружении короля, скорее напугали его, чем успокоили. (После смерти отца Людовик избегал разговоров на сексуальные темы, говоря, что «это грех».) В восемь вечера он решился: надел халат и туфли и пошел к королеве. Впереди шли Мария Медичи, господин де Сувре, распорядитель королевского гардероба Рамбуйе, обер-камердинер Беринген и кормилица. «Дочь моя, я привела к вам вашего мужа, примите его и любите, прошу вас», — заявила королева-мать. Анна ответила по-испански, что единственное ее желание — угодить супругу. Королева уложила их в постель, задернула шторки и выпроводила всех, кроме двух кормилиц — Дундун и испанки Эстефаниллы, которые должны были стать «свидетельницами». Два часа спустя, успев как следует вздремнуть, Людовик вернулся к себе, заявив Эроару, что исполнил супружеский долг «два раза». Но первый опыт вряд ли был удачным; во всяком случае, желания повторить его у короля не возникло.
Мария велела составить подробный «Рассказ о том, что произошло в ночь свершения королевского брака», который раздали членам дипломатического корпуса. Цель была достигнута: законность брака никто не оспорит[24]. Но в интересы королевы-матери вовсе не входило, чтобы Людовик и Анна по-настоящему стали супругами и уж тем более заимели детей — это подорвало бы ее позиции. Поэтому она прилагала все усилия, чтобы они не сблизились, а их общение ограничивалось протокольными визитами. И, конечно, спали они врозь.
Теперь новобрачным предстояло вернуться в Париж. Путь неблизкий и опасный: мятежники не дремлют; обоз большой. Анна везла с собой приданое: 12 огромных дорожных сундуков и 22 ящика, наполненных до краев. Там были 12 парадных платьев разных цветов, в том числе три сплошь расшитые золотом и жемчугом, платья с кружевами на каждый день, белье, обувь, плащи, шляпы, галантерея, туалетные принадлежности, посуда, церковная утварь, письменные приборы и, конечно же, драгоценности; золотые цепи и бриллианты, жемчужные колье, браслеты, диадемы и обручальное кольцо с плоским алмазом (их тщательно оценили и взвесили, чтобы они соответствовали приданому Елизаветы). Французская свита Елизаветы состояла из трех десятков человек, а с Анной приехали около шестидесяти дам и добрая сотня прочей челяди, что чуть не вызвало дипломатический скандал, который, впрочем, удалось замять.
В дороге молодожены не упускали возможности развлечься. Так, в Амбуазе губернатор Люинь устроил в их честь празднества. Пока двор находился в Туре, 15 февраля король танцевал в балете перед супругой, а та в ответ 21 февраля исполнила испанский балет со своими фрейлинами.
По пути в столицу Мария Медичи утвердила Ришельё духовником Анны Австрийской. Епископ Люсонский ответил пространным благодарственным письмом, обещая посвятить всю свою жизнь служению королеве-матери.
Париж встречал королевскую чету триумфальными арками, процессией колесниц с аллегорическими фигурами, прославлявшими Анну, несущую с собой мир. Купидон и Гименей попирали ногами Раздор. Купеческий старшина произнес цветистый комплимент, призывая новую королеву как можно скорее подарить Франции дофина. Коронации не было: все слишком хорошо помнили, чем закончилась предыдущая, да и королева-мать, мягко говоря, не настаивала на этой церемонии.
Анна заняла апартаменты в южном крыле Лувра, из которых пришлось выехать ее свекрови (Мария поселилась в Тюильри). И началась жизнь, регламентируемая этикетом. Людовик пунктуально приходил к жене каждое утро и после полудня, сопровождаемый свитой. Разговор не клеился: Анна не успела выучить французский, ее супруг не знал испанского, да еще и заикание от смущения усиливалось. В первый раз они пообедали вместе 16 апреля 1616 года, после чего Людовик проводил жену в ее комнату и вышел. Анна, привыкшая находиться в центре внимания и быть объектом обожания, была разочарована.
Она регулярно писала отцу. Ее письма не сохранились, но по ответам Филиппа можно догадаться об их содержании. Она расспрашивала родителя о здоровье, о том, что поделывают ее братья и сестры, жаловалась на унылую жизнь и невнимание мужа. Отец рассказывал про корриды, аутодафе, балы-маскарады и театральные новинки, давал новые инструкции касаемо политики и рекомендовал проявлять терпение и покорность: в конце концов Людовик вырвется из-под опеки матери, и тогда его жена по-настоящему станет королевой.
Людовику женитьба пока принесла только избавление от господина де Сувре и телесных наказаний. Люинь, приехавший в Париж, опасался, что по выходе из Лувра (он жил в Тюильри) его убьют из-за угла люди, подосланные Кончини. Безопаснее было бы жить прямо в Лувре, но для этого нужна была должность. Комендант Лувра де Фонтене уступил свою должность королевскому фавориту, чем очень потрафил Людовику. Теперь Люинь жил в комнате над королевскими апартаментами и мог незаметно спускаться туда по внутренней лестнице. Часто сам король перед сном ходил к нему наверх. Когда один из них заболевал, другой преданно сидел у постели больного.
