Голова забита тоской и дискомфортом. Я уже успела привязаться к своему дому в Александрии, к белоснежной, как в снегу, комнате. Каждый раз, когда я моргаю, а затем открываю глаза, ожидаю увидеть знакомый вид, но вижу только чужую кровать и другую не менее непривычную мебель.

— Только почувствовала себя как дома, пришел любимый папаша и все разрушил, — ворчу, не сводя глаз с Мэгги. Тема моего отца вызывает у нее ничего, кроме борозд на лбу и в уголках губ. На собрании она была более буйной. — Ты выглядишь слишком спокойной.

— Я пытаюсь не срываться на тебе или остальных. Всем сейчас тяжело.

Комок подступает у меня к горлу. Я вспоминаю о небольшом подарке Карла, который я запрятала под кровать. Я его уже просмотрела раз сто. Чувствую себя не в своей тарелке, и сюрприз от Граймса лучший способ отпустить все тревоги на неопределенный срок.

Я достаю сложенное втрое письмо и черный материал, гипотетически, кожу, с застежкой. Я ему частенько капала на мозги своей любовью к мрачной атрибутике, и всякие подвески и браслеты мне только в радость. Сердце так щемит, что в этом месте хватает судорога. Шмыгаю носом, стоит мне развернуть бумажку и узреть почерк Карла. Не очень разборчивый, но писал он не второпях — видела пару его заметок вроде списка дел или выписанных из комиксов реплик героев, которые он считал слишком крутыми, чтобы оставлять без должного внимания; я уже тогда приметила, как грязно он пишет. Так что письмо еще слишком аккуратно написано.

Мэгги будто парализована, ничего не спрашивает, просто ждет моих дальнейших действий.

— Рик тоже получил такое?

— Не совсем, у него только письмо.

— А Энид?

— Тоже только письмо, — она мнется, не зная, как бы корректно узнать. Однако прямолинейность, как мне кажется, почти всегда лучший вариант. И я рада, что Грин не терзает меня своим молчанием: — Что он написал?

Просить дважды не приходится.

«Дорогая, Челси.

Прости, что не сказал сразу. Я не мог. Не знал, как. Не хотел тебя расстраивать. За то время, что мы знакомы, ты стала мне родным человеком. Хотя бы из уважения к тебе я должен был признаться, но оказался слишком слабым. Я сам не знал, как справиться с этой болью. Мне было страшно, но я уверен, если бы ты узнала раньше, то, как всегда, поддержала бы. И, может, то время, что я пытался смириться с собственной кончиной, было бы менее напряженным. Наверное, мне было бы не так страшно, а заодно у нас было бы больше времени.

Ты сильная, вероятно, самая сильная выжившая, которую я когда-либо встречал. Ты воспитаешь Клэр, позаботишься о том, чтобы Дэрил хотя бы после войны помылся, и вы доживете до мирных времен. Сейчас тебе нелегко, но ты сама прекрасно понимаешь, что так будет не всегда.

И еще кое-что… Тебе может показаться, что Ниган ужасный человек. Но это не так. Знаю-знаю, дурында, сам когда-то был другого мнения, каюсь. Каким бы плохим, безалаберным отцом он ни казался, он любит тебя. И поверь, все еще есть надежда достучаться до него. Просто попробуй. И дело не в том, что он мне так запал в душу. Я вижу, как он тебе дорог. Несмотря ни на что, ты переживаешь за своего отца, и не отрицай этого. Ты делаешь хуже только себе. Прости его. Не держи зла, отпусти все плохое и прости.

Спасибо за то, что ты такая отличная подруга. Спасибо за поддержку и время, проведенное вместе.

С любовью,

Карл».

Изнутри вырывается сдавленное рыдание. Смыкаю веки, зарываясь в горе. Меня поглощает не только хандра, но и тепло от объятий Мэгги, успокаивающе поглаживающей меня по спине. К ноге также примыкает что-то, заставляющее выйти из отчаяния. Джудит.

Лед на сердце тает, когда я вижу, как девочка тоже обвивает меня руками. Выходящая из глаз в виде жидкости досада перетекает в умиление, которое я не знаю, как выразить. Усаживаю девочку себе на колени, прижимаю к груди и не могу избавиться от чувства, что частичка Карла сохранилась во всем окружающем; не только в письме, браслете или шляпе — Джудит, его сестра, его кровь… она еще совсем ребенок, но так напоминает Карла. Наверное, своей непоседливостью: даже в такой трогательный момент не может спокойно посидеть на коленках и пытается найти удобное положение.

Я про себя улыбаюсь и думаю, что не позволю девочке забыть брата. Кто-кто, а он тоже участвовал в ее жизни, не меньше Рика.

«Рик».

Не долго думав, я решила поговорить с Риком. Узнала, что сидит он под деревом на холме, возле того самого поля. Не встает и перечитывает письмо сына по десятому кругу.

Тяжело представить ту боль, охватившую Граймса-старшего. Потерять ребенка почти для любого родителя — трагедия на всю жизнь, и с ней не справится ни одно лекарство. Мне всегда казалось, что Рик слишком непробивной, его темперамент не позволял ни единому ранению стать у него на пути, а как же быть с душевными ранами? Сейчас этот человек припал к земле и растирает сопли по лицу.

Подхожу к нему. Рик морщится, чувствуя себя побежденным, бессильным, виноватым. Мне самой не хватает Карла, но сравнивать свою боль с той, что испытывает отец погибшего ребенка, бессмысленно.

— Я хотела узнать, что, — запинаюсь. — Что Карл написал. Если это как-то касается моего папы…

— Нет, — говорит он лаконично.

Не понимая, к какой части своего предложения принимать отказ, жалостно киваю и извиняюсь, что потревожила.

— Нет… Это касается не твоего папы, — утирает нос, глаза. — Спасителей в целом.

— Если он попросил не убивать их всех до единого, я поверю… Поверю, что писал он это еще не в бреду. Это так на него похоже. Но если ты чувствуешь, что должен, я пойму. И поддержу.

— Ты хочешь, чтобы я убил твоего отца?

И прежде чем призадуматься над его словами, я механически отвечаю:

— Нет. Не буду врать, я этого безумно боюсь. Но он этого заслуживает, и я в любом случае на твоей стороне.

Рик смеряет меня недоверчивым взглядом и напрягается. Первое, что мелькает в голове, когда он встает на ноги, вцепившись в рацию, — он ее разобьет! Граймс не изволит объяснить своих намерений, но мне это и не нужно, когда наперекор ожиданиям он настраивает частоту. «Позови Нигана», — после этой фразы все становится на круги своя.

Рик сплевывает кровь вытекающую из разбитой губы, которую он никак не может перестать кусать. На его руках и лбу распухают валики в виде вен, стоит голосу отца донестись до ушей.

— Рикки, не ожидал твоего звонка. Может, скажешь, где ты? Поболтаем лично.

Отец в хорошем настрое, весь такой задорный, в отличие от нас с Риком. Сперва Граймс вытаращивает на меня голубые глаза, будто ожидает, что я захочу отнять рацию и донести до отца все сама. Я вновь вспоминаю о Карле, не находя в себе сил отвести взгляд от светлых, как у его сына, радужек. На собственные глаза накатывают слезы, и опустошенная я прячу лицо в ладонях. Рик громко и с заметным усилием затягивает воздух в легкие, чтобы испортить настрой и моему отцу.

— Карл мертв. Он написал прощальные письма. Одно он написал тебе. Он просит тебя остановиться.

Голос отца не звучит потрясенным. Он берет момент, чтобы поверить в это; ждет, когда же раздастся: «Шутка!» А этого не происходит.

— Просит меня остановиться?

— Он просит нас о мире, — поясняет Рик, делая три шага вперед. Останавливается, поворачивается ко мне и следит за реакцией. — Но для этого слишком поздно. Возможности договориться меня не интересуют. Я убью тебя.

Не знаю, как реагировать. Его слова не вызывают у меня пока что беспокойства. Я ожидала, что буду встревожена или зла на такое скорое решение, но нет же. Я совершенна спокойна и скорее заинтересована в дальнейшем развитии диалога.

Папа понурым тоном вопрошает:

— Как это произошло?

— Что?

— Как он умер? Это были мы? Он погиб при взрыве? Или от пули?

Рик хмурится, закрывает глаза и беззвучно шепчет какие-то ругательства.

— Нет, не вы! — резко парирует он. — Карл пошел помочь человеку, и его укусили.

Папа снова задумывается, не произносит ни слова, и я слышу его сопение.