— Господи… — в ужасе прошептал я. За то время, пока Джош говорил, я успел позабывать, что такое звук: не только собственный голос, наполнивший горло, меня удивил, но и возобновившийся стук сердца, тихий, робкий, боящийся прервать Джоша, отвлечь. — Мне очень жаль…
— Да… Мне тоже… Он… — кратко рассмеялся Джош, и я повторил его эмоцию против воли, как бездумное зеркало. — …поцеловал нас перед уходом, сказал маме: «Отдыхай!» А мне: «Веди себя хорошо!» После его смерти я прикладывал максимум усилий, чтобы мать и правда отдыхала, а я — был хорошим человеком. Когда скудные финансовые запасы стали иссякать, я устроился на подработку, совмещал со школой. Денег не хватало. Я бросил школу и подработку, выискал вакансию — ночной бармен — с подходящей оплатой, но я был еще несовершеннолетним. Нашел выход: сделал фальшивое удостоверение личности и устроился по нему; взвесил «за» и «против» и понял, что материн отдых важнее моего законопослушания… Самостоятельно подготовился к выпускным экзаменам, сдал — получил аттестат. По просьбе мамы я не плюнул на высшее образование, поступил и даже проучился какое-то время, естественно, не бросая барменство. Ночью работал, на занятиях порой отсыпался, готовился к экзаменам каждую свободную минуту — и только так сдавал, но вскоре сдал уже мой организм! Потому что не спать совсем — так себе идея. Я отказался от обучения по «надежной специальности», как это называла мать, стал уделять больше времени работе. В один прекрасный день я осознал простую закономерность: чем дороже бар, тем больше денег. А чтобы в такой бар попасть, надо быть лучше конкурентов. С тех пор я, как только узнаю о курсах повышения квалификации, записываюсь. Это не бесплатно, но вложения такого рода окупаются! — что доказывают эта квартира (пусть маленькая, небогатая, но своя), специализированный пансионат, в котором мать получает первоклассный медицинский уход, — туда, в общем-то, и уходит бóльшая часть денег… а остальное Люси тратит на одежду! — усмехнулся Джош и, наконец, сделал глоток, промочил пересохшее горло.
Он не подавал виду — может, тоже забылся, — а моя рука по-прежнему лежала на его бедре. Я знал, как нелепо это выглядит теперь, спустя столько минут, однако не хотел отдергивать ладонь. Еще хоть одну секундочку… И еще одну… И еще!.. Тяжело сглотнув, я поставил коктейль поверх карточек. Зашуршала диванная подушка: я пододвинулся неторопливо к Джошу, прижимающемуся спиной к подлокотнику, медленно обнял его вокруг шеи, припал щекой к щеке.
— Мне ужасно жаль, что тебе пришлось пройти через все это… — вымолвил я, чувствуя грудью его сердцебиение. Джош не двигался. Конечно же, не обнимал меня в ответ. Замер с «Лаймовым Коблером» в руке. Я ненавидел себя за эти объятия, за новый приступ тугоумия, не позволивший подобрать слова менее шаблонные, чем тупое «мне жаль»!.. — Ты выполнил желание своего отца: ты — невероятно хороший человек, Джош… добрый… отзывчивый… — Кончик моего носа касался короткой иссиня-черной пряди у виска, губы — уха, едва-едва!.. — Я надеюсь, на пройденном для тебя и закончатся трудности…
— Линн… — многозначительно прошептал он, и я вздрогнул. — У меня… Я женат… И я не люблю мужчин… Прости…
— Я знаю, — беззвучно рассмеялся я. Дрожь от смеха была похожа на содрогания немого плача, и, надо думать, только поэтому Джош погладил меня по спине. — Я просто не умею иначе утешать: только флирт и приставания… Кирен частенько говорит мне об этом…
— Все в порядке, — вполголоса ответил Джош. — Раз так, веди себя со мной как хочешь.
Хороший… Слишком хороший человек…
========== Часть 4 ==========
Комментарий к Часть 4
Читающие меня леди, с 8 марта вас!=3
Как появляется работа с элементами кроссдрессинга, мне приходится нырять в женскую моду и разбираться в понятиях. Уверен, кому-то из вас эти два тоже в новинку:
1) бралетт — бюстгальтер без косточек, застежек и плотных вставок; выглядит как укороченный топ; надевается через голову;
2) халтер — стиль женского ремешка, который проходит от передней части одежды вокруг задней части шеи и оставляет бóльшую часть спины открытой.
Наши дружеские посиделки наедине давным-давно превратились в традицию, и хотя обычно Джош звонил или писал СМС, назначая время (сперва всегда вежливо осведомляясь о моих планах — как будто в этом мире могло существовать что-то важнее встречи с ним), я все равно пришел к его квартире, впервые не получив формального приглашения. Я был на улице, бездумно бродил, вслушиваясь в потрескивание снега под подошвами, и ноги сами провели меня по изученному вдоль и поперек маршруту. «Он, наверное, просто забыл позвонить либо проспал по вине ночной смены…» Вот только я ошибался, а осознал это слишком поздно, чтобы уважить чужое стремление к деструктиву и одиночеству…
Входная дверь была приоткрыта, на коридорную ковровую дорожку падала вертикальная полоска света. Я огляделся по сторонам, словно где-нибудь могла б висеть многословная записка, в полной мере объясняющая происходящее, говорящая, разумно ли вообще переступать порог. Боже, его ведь не ограбили?.. Вдруг взломали квартиру?..
— Джош?.. — неуверенно позвал я, толкнув податливую дверь.
Неторопливо она открылась, и я — с вытаращенными глазами и несомкнутыми губами, — дыша в такт испуганным шагам, прошел в заметно опустевшую комнату. Привыкший бывать здесь до неприличия часто, я сразу вспомнил, какие вещи оставили свои насиженные места: пропали телевизор, ноутбук с неаккуратным мотком зарядки, тостер, миксер, блендер, док-станция для смартфона Люси, которая, понятное дело, всегда пустовала в моем присутствии. Вещам не только «приделали ноги», но над частью оставшегося поизмывались! Фоторамки были слепы, парочка валялась на полу в осколках собственных стекол и клочках фотографий. Эти снимки я любил и ненавидел: мог любоваться часами, поцеживая алкоголь, ведь на фото был Джош, но в то же время сам был не против распополамить их, а части с Люси — изорвать или сжечь. Увы, опередивший меня вандал не только исполнил мою маленькую мечту, но и лишил меня улыбки Джоша, запечатленной на матовой фотобумаге. Мебель в комнате была сдвинута, как если бы ее на первых порах норовили тоже унести, но после нескольких неудачных попыток энтузиазм был перекрыт реализмом с горчинкой смирения. Диванные подушки выпотрошили: маленькие облачка застилали пол перед диваном.
Осторожно, перешагивая через весь этот мусор, пусть и с половинным успехом, я дошел до двери ванной, сунул за нее нос. На зеркале застыли подтеки бальзама после бритья, в раковине валялся крупный открытый недодавленный тюбик. Полочки, ранее ломящиеся под тяжестью десятков пузырьков Люси, облегченно красовались глянцевой поверхностью, непривычно белой, режущей глаз. Под распахнутыми дверцами тумбочки валялись немногочисленные вещи Джоша, поблескивали осколки флакона одеколона, а сам парфюм залил пол. Запах, конечно, приятный, но в таком количестве он прямо-таки атаковал ноздри.
«Посторонний грабитель, следивший неделями за квартирой, не стал бы, наверное, глумиться и повышать риск быть найденным… — думал я, с тяжестью на сердце подходя к двери спальни. — Это личная месть. Сложно представить, что такой милый, вежливый, отзывчивый человек, как Джош, мог перебежать кому-то дорогу, однако сумасшедших в наши дни пугающе много…»
Я открыл дверь в небольшую спаленку. Практически все место в комнате занимала средняя по габаритам кровать. Единственное окно за ней было занавешено, оттого строгие сизые обои смотрелись темно-серыми, мрачными, угнетающими. Из стен торчали голые гвозди, ранее горделиво демонстрирующие совместные фото Джоша и Люси, в том числе и свадебные. На полу возле кровати стояли две бутылки, а третья укатилась к двери, тихо звякнула, когда я вошел в спальню.
Джош лежал поверх покрывала, лицом уткнувшись в подушку также не особенно радостного — грифельного цвета. По той малой части щеки, что была мне видна, можно было сделать вывод, что он не брился пару дней, а это для вечно ухоженного Джоша — небывалая редкость. Я подступил на цыпочках, словно боялся его разбудить, хотя ведь именно это и намеревался сделать. Осторожно потрепал его по крепкому горячему плечу, смяв черную тенниску.
