Лишь когда Роберт закончил рассказ, я снова вгрызся в бургер. Конечно, от осознания хрупкости человеческой жизни стало совсем уж не по себе; вдобавок, выходит, я несколько раз серьезно рисковал двинуть кони — пугающе… И все же занимательного в этой беседе было куда больше, чем трагичного. В любой из тысячи наших бесед. Уроки первой помощи незаметно отошли на второй план, если не на последний, а совместные походы за вкусной едой заняли все наше свободное от изнуряющей работы время.
— Мне нравится думать, что это свидание, — произнес я, прожевав последний кусочек бургера. На мгновение я представил, как Роберта смутят мои слова, но, серьезно, я что, какой он человек, не знаю…
— Значит, ты склонен быть ближе к реальности, чем к иллюзиям, — со сдержанной улыбкой ответил врач.
Слово «иллюзия» в его ответе сперва выбило меня из колеи, но когда смысл сказанного все-таки выстроился в ровную прямую, где-то у сердца к заглянувшему в витринное окно солнцу повернулся полностью распустившийся цветок.
Время обеда подошло к концу. Расплатившись, мы вышли на парковку, где меня ждал спортбайк, а также начинался пеший путь Роберта до детской клиники.
— Я могу тебя подвезти, — в сотый раз «намекнул» я, и Роберт взглянул на меня с осуждающей иронией. — Когда-нибудь я уговорю тебя прокатиться со мной!
— Да, и, видимо, это будет мой последний день на земле. Будь осторожен, — бросил он на прощание.
— Как и всегда.
Присев на мотоцикл, я провожал его удаляющуюся спину теплой улыбкой, природу которой немногочисленные прохожие никак не могли понять. Да и я сам, в общем-то, тоже: дело не в том, что я до последней клеточки тела наполнен пылкой влюбленностью в этого человека; любое его слово, любой жест, любой взгляд ощущаются на удивление близкими мне, родными, естественными! Как будто средь бессчетных миллиардов людей я нашел того единственного, кто способен стать мне лучшим другом, слышащим, понимающим и принимающим, и данное не имеет никакого отношения к любви и страсти, которые тоже, разумеется, есть. Никогда прежде я не чувствовал другого человека как продолжение себя самого. И это, бесспорно, пугало, но пути назад уже не было.
Вставляя в ухо один наушник (ведь я должен слышать, что происходит вокруг, посему даже в этой одинокой черной капле делаю звук едва различимым), я ненароком вспомнил все прошлые романтические отношения и ту единственную и оттого, вероятно, такую болезненную безответную влюбленность, что испытывал еще недавно. Когда в последний раз я думал о Кэмероне?.. А мы ведь вместе работаем. Я полагал, будни рядом с тем, кто отверг меня, да еще так жестоко, превратятся в сущий Ад, но… все мои мысли были заняты Робертом. И сердце не кровоточило так давно…
Задевающий струны сознания мужской голос, уподобляясь срывающейся на крик электрогитаре, напел из наушника:
«You can’t always get what you want!
You can’t always get what you want!
You can’t always get what you want,
But if you try sometimes you just might find
You get what you need!»
И я от всей души порадовался последним, надеюсь, пророческим словам.
***
Выдох нависшей над нами ночи колыхал траву на газонах, что раскинулись с обеих сторон от нас, неспешно ступающих по узорчатой каменной парковой тропе. Среди деревьев затерялись фонарные столбы; искусственный свет окрашивал мой белый реглан в персиковый. Прогулка «для улучшения пищеварения», предложенная Робертом, изрядно затянулась — буквально на пару часов. Самым сложным в наших встречах была необходимость из раза в раз прощаться. Ежедневно я боролся с неукротимым желанием заключить Роберта в объятия, проявить свойственную мне настойчивость, отчасти наглость, — при помощи языка прямолинейного тела подтолкнуть наше общение выше на ступень!.. Но все те разы, когда я получал в той или иной форме отказ с его стороны, выдрессировали меня держать себя в руках. Я бился лбом о стену, которая, да, стала тоньше после случая с обреченной маленькой пациенткой, но все ж по-прежнему была непрошибаема. Увы. Возможно, и в этот раз я снова останусь ни с чем… Видать, вслед за серией любовных побед началась череда глубоких сердечных трещин… Потому я наслаждался тем, что имел: звуками его шагов, дыхания, голоса, редкого смеха, — уже немало!
— …Конечно, «Без лица» — абсолютная фантастика, — со снисходительной улыбкой вещал Роберт, ступая со мною в ногу и глядя на неухоженную живую изгородь. — Врачи сказали, что подключат мышцы и нервы после трансплантации лица, но все, что сделали, так это приложили лицо и при помощи сверхтехнологичного лазера «припаяли» его по периметру. Заживление под самой кожей занимает чертовски много времени, а появление чувствительности может в лучшем случае потребовать годы, в худшем же — не появиться вовсе. У тебя рука немела хоть раз полностью? Неприятно, да? А теперь представь, что онемело лицо, и ты не чувствуешь вообще ничего: ни прикосновений, ни боли, ни холода с теплом. Как толстенный слой пластилина, покрывающий лицевые мышцы! А уж про мимику и способность губами шевелить во время речи я вообще молчу… Но подобную нереалистичность с легкостью прощаешь! — ведь это, пожалуй, единственное кино, где главные актеры сыграли две роли по очереди. И как сыграли! Хотя ничего, кроме блистательности, от Уиллиса и Траволты не стоило ожидать двадцать лет назад…
Роберт шел дальше как ни в чем не бывало, я же встал как вкопанный, и только через пять шагов мой спутник заметил, что продолжает прогулку один.
— «Уиллис»? — повторил я с полуулыбкой вежливости.
— Ну да, Брюс Уиллис.
— Да ты шутишь, он не снимался в «Без лица». С Траволтой играл Кейдж.
— Хах, ну да, — с совсем иной интонацией повторил Роберт.
— Нет, я серьезно: Николас Кейдж. Траволта и Кейдж.
— Ларри, ты путаешь.
— Нет, это ты путаешь! И не надо на меня смотреть как на дурачка, который ест желтый снег, — задорно всплеснул я руками. — Спорим, что Кейдж?
— Я не буду спорить: я знаю, что я прав…
— На желание. Спорим?
— Ларри…
— Любое желание, — с напускной таинственностью проговорил я, подступив к Роберту вплотную. Тени друг друга скрыли наши лица от вездесущих фонарей, лишь глаза блестели в кофейной полутьме.
— Мне от тебя ничего не нужно… — практически шепотом произнес Роберт, глянувший ненароком на мои губы. Он так старался не отводить взгляд от глаз, ослабил силу воли всего на миг, но этого было достаточно для того, чтобы я прочел его мысли… Пылкие желания, плененные за непробиваемой стеклянной стеной.
— Зато я буду только рад, если ты не сможешь отказаться от выполнения моей просьбы… Ну что, по рукам?
Некоторое время он раздумывал, хотя явно доверял мне настолько, что готов был подписать любой контракт, не читая. Или это, или святая уверенность взяла свое, и он, отойдя на широкий шаг, достал из кармана брюк смартфон. Пальцы забегали по экрану, строка поиска заполнилась влет, и мобильный послушно высветил список актеров и постер, на котором, разумеется, красовались Джон Траволта и Николас Кейдж. Мои губы двинулись в по-кошачьи довольной ухмылке; Роберт нахмурился, скис, но не сдался.
— Да не может быть… — оспорил он ответ техники и полез на следующий сайт, который ответил ему ровно то же. Внутренне я торжествовал! Парадным блеском поздравлял меня спортбайк, терпеливо ожидающий возвращения любимого хозяина на небольшой стоянке справа. — …Я, наверное, другой фильм вспомнил с Траволтой и Уиллисом…
— В «Криминальном чтиве» они снимались вместе, — влет припомнил я. — В «Смотрите, кто заговорил!» Брюс озвучивал ребенка, но не появлялся в кадре. Возможно, еще какая-то кинокартина была; спутать легко.
Однако мои утешения были мимо кассы. С громким раздражительным выдохом Роберт спрятал предавший его смартфон обратно в карман, морально приготовился к казни. Не понимаю его: пусть не подтвердив это словами, он все-таки согласился на мое дурацкое, выгодное лишь мне условие — напредставлял, вероятно, что я попрошу поцелуй или еще что из той же «корзины ванильных десертов». А сейчас снова выглядит так, словно нет бремени хуже, чем мой любовный интерес. Три шага вперед, два шага назад. Нескоро мы так придем хоть к чему-то. Требовать же что-то от него — не в моих правилах. Как вообще можно. Нет ценности в том, что берут по принуждению.
