После короткой, но сердечной беседы со Стэном меня не сжирала с потрохами совесть за то, что сегодня я решил изменить привычке. Однако пока я следовал традиционному плану и, прижавшись телом к рычащему коню, миновал улицу за улицей, перекресток за перекрестком — покидал город. Светофоры танцевали с электрическими лунами высоких фонарей, под ними, словно языки костра, мигали поворотники и фары. Этот вальс электронных светляков завораживал. И все-таки хотелось другого: свежего воздуха и тишины.
На шоссе удалось развить приличную скорость. Посадка в позе эмбриона приближала к полету, ощущение тела от неподвижности порой отказывало: я переставал чувствовать под собой мотоцикл, всецело игнорировал собственные руки и ноги. В такие моменты спутать реальность со сном чрезвычайно легко! — неимоверно опасно. Особенно если мыслями ты где-то далеко. Особенно если не спишь нормально уже которые сутки… Я возвращал себя в тело усилием сознания, напрягал мышцы конечностей и торса, чтобы вновь нормализовать схему тела и перестать быть нематериальной головой, летящей на бешеной скорости по опустевшей дороге навстречу ветру, небесной синеве и чернилам деревьев.
Шоссе, наконец, свернуло влево, и я съехал с него к небольшой автозаправке. На этом свободном от густого леса пятачке рядом располагался продуктовый магазинчик под громадным козырьком заправки, а чуть поодаль — бургерная. Свет ее вывески плясал по крышам заезжающих за бензином авто; в такой поздний час двери открывались редко. Припарковав под окном «Ducati», я с шлемом под мышкой зашел в теплый зал. Под ногами сменялись желто-красные клетки. Миниатюрные столики, будто на одного, пустовали, лишь над одним склонился работник в красном фартуке поверх желтой формы да в вишневой шутовской пилотке. За кассой стояла девушка с подобранными в низкий хвост волосами и овальными стеклышками очков, спущенных чуть ниже глаз.
— Добро пожаловать! — приветливо улыбнулась она не столько из-за правил заведения, сколько потому, что узнала меня, постоянного посетителя. — Чего желаете?
— Привет! Как обычно.
Долго простаивать у прилавка мне не пришлось: в хрустящий бумажный пакет нырнула пара куриных бургеров — с чесночным соусом и солеными огурчиками, — а рядом с ним у кассы быстро приземлился картонный стакан газировки. Я расплатился наличкой, без сдачи — так проще для продавца. К слову, я часто встречаю ее: это Надин, подрабатывает через день в ночную смену, а днем изучает английскую литературу в местном ВУЗе. Столы же протирает Тед: у него большие проблемы с социальностью, психотерапевт посоветовал устроиться на ночную работу — туда, где клиентов будет поменьше; это один из этапов его трудоемкого лечения, вполне успешная попытка влиться в социум после многолетнего затворничества и сугубо домашнего обучения. Тед явно делает успехи, раз все это я узнал от него, пусть на то, чтобы разговорить его, и ушло много-много визитов сюда. Люди такие интересные, правда же? У каждого — своя история, целая жизнь!.. И может в любой момент оборваться…
Я покинул заведение с чувством вины: как если бы мои опасения не были просто мыслями, а могли притянуть беду к Надин или Теду… Усевшись боком на мотоцикл, я вгрызся в бургер, сочный, похрустывающий панировкой, в меру острый, немного соленый. Вокруг колыбельную (всем, но не мне) нашептывал ветер, сдержанно кивали друг другу верхушки деревьев. Темное небо светлело, словно в емкость с темно-синими красками художник добавлял все больше воды и потому они голубели. Язык защипала сладкая ледяная газировка; лесной прохладный воздух поигрывал короткими прядями волос, проверял призрачными пальцами, тесно ли прилегает застегнутый на кнопку воротник к шее. Блаженство… Ради таких моментов и стоит жить!..
…но кто-то при всех стараниях не сумеет…
Долго находиться наедине со своими мыслями я не смог и, как только доел, надел шлем, завел спортбайк. Я не знал, во сколько может открываться детская клиника, ко скольки придет на работу тот самый врач и будет ли сегодня вообще, но поиски или ожидание перед зданием клиники лучше, чем мучительное кипение в бурлящем котле. Надеюсь, сегодня я смогу разобраться со всем… А то ведь я чертовски устал… безбожно хочется спать…
========== Часть 2 ==========
В просторном коридоре детской клиники — без ребенка — я смотрелся не к месту, но это не могло меня остановить. Я сидел у кабинета, в котором меня принял врач в прошлый раз, барабанил пальцами по шлему, будто мне было назначено и вот-вот должен подойти мой черед. Разок ко мне подошла медсестра, женщина среднего возраста, в теле, с добрыми темными глазами, но суровым, не дающим спуску голосом.
— А у Вас — кто?.. — спросила она, подразумевая «А где Ваш ребенок?..»
— У меня — я сам, — кивнул я и оставил лишь больше вопросов в ее голове.
Недовольно скосив плотно сжатые губы, она зашла в кабинет, вероятно, пожаловалась на странного типа, чем сыграла мне на руку, ведь теперь — если охрана меня не выведет и если мой доктор вообще там — он знает, что я здесь.
…Помнит ли он меня?.. В тот раз, когда мы столкнулись в супермаркете, он меня признал, но те шальные события и само время могли запросто стереть меня из памяти человека, ежедневно видящего новые лица в рабочие часы. Мне не понять работу врача: я — гордый протиратель офисного кресла, утром встречаю тех, с кем пересекался вчера — позавчера — неделю назад — месяц — бесконечность с тех пор, как устроился в этот офис. У докторов же множатся пациенты, у педиатров в ментальный список влезают еще и их родители. «Каждый новый день так или иначе спасать жизни» — описание, подходящее врачам и супергероям. Невероятная профессия…
Ночные кошмары вперемешку с реально пережитым ужасом лавиной в тот миг таки нагнали меня, и я вдавил побелевшие подушечки пальцев в прижимаемый к животу шлем. Ему мои переживания покажутся мелочью, потому что каждый будний его день состоит из чужой борьбы за жизнь. Не стоит говорить напрямую о том, что мучает меня, иначе буду смешон, точно жалующийся на мозоль человеку, потерявшему ногу… Тогда зачем вообще я пришел?..
Трусость — или разумность (это как посмотреть) — подняла меня с нагретого дивана, но первый же шаг, который я сделал, совпал с открытием двери за спиной. В коридор вышли провожающая меня недоверчивым взглядом медсестра, молодая коротковолосая женщина и маленькая девочка лет трех-пяти. Сущий ангел! — ребенок подпрыгивал, одной ручкой держась за мамину ладошку, а другой — сминая пузо желтого плюшевого медвежонка со шприцем в лапках. Золотистые кудри пружинили, покрасневшие от слез глаза сверкали, несомкнутые пухлые кукольные губы растягивала наисчастливейшая улыбка!
— Было не больно! — в прыжке поведала матери девочка. — Не больно! Представляешь?
— Вот видишь, доктор правду говорил. А ты не верила и плакала…
— Ларри.
Я обернулся с шлемом под мышкой. На пороге кабинета стоял Роб в медицинском халате поверх серого бадлона и черных брюк, ткань коих все равно не могла превзойти его шевелюру по приближенности к черной дыре, не выпускающей наружу свет, — настолько черной.
— Проходи.
Глубоко в душе я был рад такому стечению обстоятельств, но что сказать Роберту — не знал и потому начал нервничать. Подумать только… Обычно я трудностей в общении не испытываю, но, видимо, этот человек — исключение.
В кабинете было все так же светло, свежо и стерильно, как при первом моем посещении. У стола стоял стул для пациентов, однако я, недолго думая, по памяти, уселся на низенькую кушетку. Врач подметил этот, с моей точки зрения, промах с невесомой улыбкой на губах, пока закрывал дверь, и занял компьютерное кресло, повернутое спинкой к столу, ко мне передом.
— Как нога? — тепло спросил Роберт, поигрывая автоматической ручкой в тонких длинных пальцах.
— Отлично. Уже совсем не болит.
— Это хорошо. Но тогда, выходит, ты здесь по другому поводу?
Молчание вселилось в потолок, и он начал опускаться мне на плечи. Очень неприятное, тяжелое чувство, сдавливающее голову и грудь, неуклонно прижимающее к полу… Но подобный букет ощущений испытывал я один: Роберт привык быть терпеливым и ожидать ответа пациента хоть целую вечность; без этого хорошим доктором не стать.
