Жители совхоза, помимо работы в полях и уходом за скотиной, занимались кто чем, кто во что горазд. В одном из подворьев старик — литовец с совсем малыми внуками плёл канаты из берестовой коры. Эти канаты, как поведал мне Овчинников, закупались местным отделением Сельхозуправления, они были весьма прочны и хорошо свиты. А в зимнее время года, когда в полях и огородах совсем нечего было делать, люди переключались на различные подсобные занятия. Женщины изготовляли какое — то сукно из шерсти овец, кто — то плёл верёвки из прошлогодней конопли, плели из коры лапти, корзинки, короба.

Но прежде прядения и тканья, лён с коноплёй подвергались предварительной обработке. Сначала стебли замачивались в больших корытах или прямо в канавах в течение одной — двух недель. Эта операция производилась прямо в деревнях, по месту сбора. Главной целью этой замочки было размягчение клейкого вещества и отделение волокна от древесины стеблей. Далее волокно мялось, для этого из брусьев сколачивался ящик, на стене которого закреплялась планка, заканчивающаяся ножом. Нож ударял по пучку стеблей, лежавшего в ящике, разламывая древесину и способствуя тем самым, выделению из стебля волокон. Окончательно костра удалялась во время «трепания». «Чёска льна» велась на больших деревянных греблях, имевших несколько рядов железных зубьев, сквозь них чесальщица продёргивала несколько раз зажатый в руке пучок льна, с целью упорядочивания волокон и отделения от них очёсов и пакли. После чего лён можно было использовать в прядении и ткачестве. Конопля, служащая для производства пеньки, подвергалась точно таким же «процедурам», как и лён. Конопля, обладающая наркотическими эффектами, в России не произрастала, «весёлые» её сорта, насколько я знал, вроде бы как росли только в Индии. Заготовку сырья и её первичную обработку осуществляли в совхозах в основном дети и подростки.

Полотно, изготовленное из льняной пряжи, шло, главным образом, на производство одежды, а из пеньковой пряжи изготовлялись грубые холсты, парусные полотна, скручивались верёвки и канаты. Почти вся производимая полотняная продукция использовалась для внутренних нужд, а сукно, так и вообще приходилось постоянно ещё и закупать со стороны.

После того, как мы с Василием пообедали в доме старосты, я завалился спать в подвесном гамаке, удачно найдя две близко расположенные березины. Ночёвке в незнакомых домах я по возможности избегал, из — за опасности подхватить каких — либо кровососущих насекомых. От комаров меня отлично спасала москитная сетка, ну, во всяком случае, её местный аналог. В это время Овчинников вместе со старостой и управляющим собирали народ на общесовхозный сход, для общения на какие — то профессиональные агрономические темы.

Ещё в течение двух дней мы объезжали с Овчинниковым, в сопровождении неотлучных от меня телохранителей окрестные совхозы. Выслушивали от местных разное — жалобы, благодарности, «рационализаторские» предложения, ценные и не очень. Подобные ознакомительные поездки я решил совершать ежегодно, меняя только всякий раз инспектируемую область.

На третий день вернулись в Полоцк. Напоследок, в культурную повестку дня мною было включено посещение Полоцкого Спасо — Евфросиниевский женского монастыря основанного более ста лет назад. Его возникновение связано с именем святой преподобной Евфросинии. Первоначально на месте нынешнего монастыря находилось архиерейское поместье с храмом — усыпальницей Полоцких епископов и деревянным Спасским храмом. В 1125 году сюда вселилась преподобная Евфросиния Полоцкая и около 1128 года здесь зародилась монашеская обитель. В середине XII века на месте деревянной церкви преподобной был воздвигнут каменный храм во имя Всемилостивого Спаса. Также, по заказу святой в 1161 году был изготовлен Воздвизальный крест — крест — ковчег с множеством святынь: частицами Древа Креста Господня, камней Гроба Господня и Гроба Божией Матери, мощей первомученика архидиакона Стефана и великомученика и целителя Пантелеймона.

И сейчас в монастыре кипела стройка — вместо прежней деревянной воздвигалось новое кирпичное здание монашеской обители. Первый этаж был почти полностью выстроен. Перемещаясь по строительным лесам, рабочие укладывали кирпич, на верёвках поднимали носилки с камнем и известковым раствором в бочках.

Монастырю торжественно передали в дар новые ткацко — прядильные станки и пару «воздушных двигателей». Всё оборудование быстро собрали и настроили. Так образовались и вполне себе подходящее для монахинь занятие в свободное от молитв и служб время и дополнительный источник дохода для монастыря. Расщедрился я так потому, что в старых деревянных кельях с этого года стала размещаться школа для отроковиц. Вот я и поддержал ценным и высокодоходным оборудованием прогрессивную игуменью здешнего монастыря. Помимо оборудования монастырю были переданы школьные доски, мел, учебники и бумага с чернилами.

Посещение монастыря стало моим последним делом в Полоцке, в тот же день флотилия отбыла из города. Спустились вниз по Двине до городов Риги и Усть — Двинска (бывшего Дюнамюнде), сейчас активно заселяемых латышскими и русскими переселенцами. Порешав там некоторые организационные вопросы, суда повернули назад, начав обратный путь в Смоленск, но уже без длительных заходов и стоянок в городах. Я же, попрощавшись с большей частью сопровождающих, прихватив с собой свой конный охранный эскадрон, прямиком от Риги, проездом через Псков, направился в Новгород.

Наместник Торопецкого уезда Михаил Иванкович, происходящий из древнего рода смоленских бояр Ходневых, поднялся на свежесрубленные городницы плотно забитые камнем и землёй. Прошёлся мимо замерших у забралов и зорко всматривающихся вдаль земгальских воинов. 64–й Торопецкий полк размещённый загородом, в конфискованных и выкупленных казной дворах посада, наполовину состоял из местных уроженцев, а на вторую половину из прибывших сюда весной земгалов и куршей. Этот участок крепости, вместе с башней разрушенный смоленским войском минувшей зимой, был полностью восстановлен только седмицу назад.

Мирная жизнь вернулась в Торопец: люди немного попривыкли к новым порядкам, пашут землю, сеют, рождаются дети, в полях пасётся скот, торгуют, ругаются с соседями, в праздники поют песни и водят хороводы.

Со стены наместник смотрел, как на поле, превращённым в учебный плац, под звучные команды, пехотинцы сначала бегут, потом все разом останавливаются, затем принимаются вышагивать в ногу, под ритмичный барабанный бой. Рядом с ними на конях, во главе с самим полковником, скакала приписанная к полку сотня ратьеров, состоящая в основном из бывших боярских дружинников, поверстанных в государевы войска. Командир полка Юрий Ратьшич происходил, также как и сам Михаил, из настоящих, исконных смоленских бояр, в отличие от большинства других государевых скороспелых, так называемых «ратных бояр», вознесённых вверх иногда даже из бывших холопов. Михаил большинство начинаний молодого государя поддерживал, но умаление древних боярских родов, уравнивание их в правах с некоторыми вылезшими из грязи простолюдинами, хоть и принимал, но скрепя сердцем.

На этом мысли Михаила резко оборвались. Он заметил, что к полковнику подскакал какой — то ратьер на взмыленном коне, похоже из десятка конной разведки. На поле все разом засуетились, а учения были прерваны. Одного всадника полковник направил в город. «Похоже, что — то стряслось» про себя подумал наместник и тут же зычно прокричал своему человеку, стоявшему в тени крепостного вала:

— Бакул!

— Тута я, господин, — поднял голову вверх растрёпанный слуга. — Что прикажешь батюшка?

— Беги к воротам, узнай, что там случилось!

Бакул не медля ни секунды, бросился выполнять приказ своего боярина. Но слугу опередил пронёсшийся через ворота на коне ратьер, сразу завернувший к вновь выстроенному участку стены.

— Михал Иванкович, полковник велел тебя упредить! К городу идёт государь со своей сотней всадников. Поторапливайся, если хочешь его на стене встретить!