Василий Кириллович, бывший княжий судебный тиун, занимавший эту должность при двух прежних полоцкий князьях, объявил своим густым басом, обращаясь к пёстрой толпе собравшегося народа:

— По повелению нашего государя Владимира Изяславича, зачнём, с Божьей милостью, суд!

— Молот деревянный тебе, Василий Кириллович на кой чёрт даден? Молотком этим об дощечку надобно стукать для пущего эффекта! — злясь на судью, начал тихо выговаривать ему Угрим.

Василий Кириллович недобро покосился на контролёра, но стукнул деревянным молотком.

Приставы подвели к помосту крупного мужика, сдёрнули с него шапку, обнажив лысую макушку.

— В чём твоя вина, тать плешивый, говори как на духу! — с угрозой в голосе зарычал судья.

Угрим со злостью стукнул по столу, было похоже, что этот судья «Новой Русской правды» не читывал ни разу.

— Не так ты, Василий Кириллович, ведёшь дело, как заповедано нашим государём в его Правде! Спроси у этого мещанина, кто он таков есть, в чём и кто его обвиняет.

Судья прямо на глазах багровел, но перечить столичному контролёру не стал.

— Слышал, что тебе сказано? Ответствуй!

— Кузнец я, зовусь Гойником.

— Дальше толкуй, что за татьбу ты совершил?

— Ничёх я не свершал, — буркнул мужик.

— Отдал я ему рукоять меча починить, — к помосту подошёл тучный боярин, страдающей одышкой, — так этот тать меч починил, но в оружейной, когда я с ним расплачивался, стащил мой кинжал!

— «Видоки» есть у тебя, боярин?

Боярин картинно развёл руками, в толпе тоже молчали.

— Ежели нет видока, то спытать кузнеца каленым железом! — расцвёл улыбкой судья, и, вспомнив про молоток, с удовольствием стукнул по столу.

Кузнец с испуга заметался в руках крепко державших его приставов, истошно закричал:

— Украл я! Украл, сознаюсь! Люди добрые, спасите! Они ж мне руку опалят, какой я после этого кузнец буду?

Приставы уже начали оголять кузнеца, срывая с него кафтан, а судья, словно не слыша эти вопли несчастного, продолжал рокотать своим басом:

— Сроку тебе, Гойник, три дни. Ежели через три дни рука заживет, значит, ты не виновен и тогда отпустим тебя с миром. Ежели не заживет, то вина твоя доказана. Тогда оплатишь боярину стоимость кинжала и гривну за нанесённую ему обиду, а ещё судебные пошлины.

— А ну цыц всем! — со своего места поднялся Угрим. — Не по Правде Владимира ты судишь! — указательный палец контролёра обвиняюще упёрся в голову, сидящего в кресле судьи. — Отпустите Гойника! — повелел контролер, обращаясь к приставам. — Пытать разрешено токмо государевых преступников. Видоков нет? Нет! Боярин, может, кинжал сам припрятал или по пьяни, где утерял, а теперь кузнеца хочет ввести в разор, а потом и похолопить, кто знает? Кинжал боярина у кузнеца нашли? — обратился Угрим к приставам.

— Нет, господин контролёр, не нашли!

— Видоков по этому делу тоже нет. Значит, по всему выходит, что кузнец невиновен! Кузнеца отпустить, а с боярина взыскать штраф за наговор и клевету в размере десяти латунных копеек!

— А ты, судья, отстраняешься от должности, пока не выучишь статьи Новой Русской Правды Владимира! Сгинь отсюда!

Судья поспешно, ни проронив, ни слова, выбрался из — за стола, чуть его не опрокинув.

— Зовите другого судьи, пусть он продолжит суд! — приказал Угрим приставам.

Площадь ахнула в унисон, собравшийся народ стал восторженно переговариваться, делясь своими впечатлениями от праведного суда.

Новый, спешно вызванный судья оказался более компетентным, но свои судебные решения он выносил по часу, внимательно сверяясь с текстами Закона, чуть не заморозив весь народ на площаде. Но витебчане расходились довольные, прямо как с праздника. Больше половины подсудимых были отпущены, а остальным вменили куда более мягкое наказание, по сравнению с тем, что им грозило бы в прежние времена. И даже, неслыханное дело, нескольких бояр обвинили в клевете и взяли с них виру!

Минский боярин Борис Баженович проснулся от того, что его кто — то аккуратно тряс за плечо. Боярин с трудом разлепил глаза, на коленях стоял слуга:

— Вставай, господине, вои наместника во дворе и тебя кличут!

— Почто я им сдался?

— Бог ведает! Зовут тебя, зачем — не говорят.

Минского наместника Рядку, командующим ещё целым батальоном и двумя тысячами набранных в округе пешцев боярин побаивался. А потому долго ждать себя не заставил. Он быстро, при помощи слуги, натянул портки, кафтан и выскочил на крыльцо.

Во дворе на конях сидели трое дружинников, точнее говоря на новый лад, они звались ратьерами. Двух из них он знал, то были люди, погибших осенью бояр.

— Слушай приказ наместника боярин! Собирай всю свою дружину и немедля езжай в детинец!

— Всю собрать не смогу, больше половины у меня в моём селе.

— Сбирай всех, кто у тебя сейчас под рукой, — ответил ратьер и уже начал заворачивать коня к воротам.

— Погоди ты малость, куда торопишься, — остановил ратьера боярин. — Почто наместник меня кличет?

— Не только тебя, всех бояр минских. Новый Указ государя будут вам зачитывать!

— Что за Указ?

— Нам про то не говорено. Приедешь — узнаешь!

Ратьер довернул коня и поскакал прочь из двора вместе с двумя другими конными. А боярин распереживался, не зная, что и подумать. Осенью боярина Бог миловал, отсиделся он в своём селе от смоленской напасти. А сейчас, если какой поход наместником намечается, подобный трюк уже не повторишь — глазом не успеешь моргнуть, как объявят клятвопреступником и при всём честном народе вздёрнут на виселице прямо посреди площади. Но думай не думай, а явиться в детинец с дружиной надо, иначе дело петлёй закончится.

И пару часов не прошло, как явился Борис Баженович на бывший княжий двор. Перед выездом придирчиво оглядел полтора десятка своих воев и остался увиденным доволен. В его дружину были набраны не какие — нибудь хилые людины, а все как на подбор рослые, здоровые мужи. И облачены они на загляденье — в добротные дощатые кольчуги, шлемы, в руках копья и мечи, у иных за спинами тугие луки и тулы полные острых стрел.

Сам Борис Баженович тоже принарядился: одел бронь с серебряной насечкой, червленый щит на руке, меч на боку в дорогих посеребрённых ножнах.

Во дворе детинца уже собрались боярские дружины во главе со своими предводителями. Хотя добрая половина минского боярства не пережила минувшую осень, но всё равно приехало их довольно много. Стояли шум и гвалт, собравшиеся громко делились своими домыслами, пытаясь догадаться о причинах столь внезапного их созыва наместником. Большинство склонялись к мнению, что в округе объявились разбойничьи литовские отряды.

Внезапно все замолкли, на гульбище второго этажа хором появился Минский наместник Рядка. А застывший рядом с ним командующий одного из минских полков Вертак стал громко зачитывать новые законы и указы, пришедшие из Смоленска.

Новости о создании Минской области, о новых службах и управлениях бояре восприняли спокойно, но после прочтения Указа государя, ограничивающего численность боярских дружин, во дворе поднялся гам и тарарам.

— Замолкли все, петухи горластые! — рявкнул с гульбища Рядка, мигом успокоив всех крикунов. Затем он степенно оглядел столпившийся у гульбища народ.

— Что неясно, разрешаю спрашивать, но только по одному! Вот ты, боярин, — палец наместника указал на торгового гостя Бояна, — чего так вскипятился?

— Знамо чего! Как же мне без дружины торговлю в той же Литве вести? Пограбят караван, как пить дать? Да и в русских княжествах ухарей хватает …

Вместо наместника ему ответил молодой полковник Вертак

— Я же вам зачитывал указ. Нужна тебе охрана — нанимай её в Минском отделении ГОПа! А в Смоленской земле свой товар можешь застраховать в банковском филиале РостДома, в Минске он ещё два месяца назад открылся. Всего и делов — то!

— Да — да! — спохватился один из пайщиков минского банка, — страхуй, Боян, свой товар в нашем банке! Ежели в пути ограбят, так всю стоимость ком — пен — сируем!