«Так, значит?» — приподнимает бровь капитан.
«И никак иначе, — тихо, но твердо припечатывает «аптекарь». — Ради своих детей я, mio capitano, готов лечь к вам третьим».
Вопрос был исчерпан — а изнанка души экстравагантного торговца «пряностями» оказалась не менее пленительной, чем его взгляд, жесты и голос. Капитан Джаспер в последнее время часто после официозных па остается испить чашку-другую фирменного чая семьи Сориано. Исключительно в эстетических целях.
У Гриммара в его квадратике четыре на четыре, как всегда, умеренный бардак. Немудрено — хозяин роскошных пластико-панельных апартаментов появляется в них только, чтобы, как он сам выражается, «поспать и пожрать». Ну, хоть негрязно — Гримм терпеть не может грязь. С бежево-красных стен давно начали отлипать обои, тяжелые желтовато-белые жалюзи рассохлись и кое-где отошли от рамы — закрыть их полностью невозможно. Коврики, правда, новые — из ближайших магазинов с хозтоварами. И плакаты на стенах тоже — те, что прикрывали дырки от пуль раньше, не пережили последнего потопа от соседей. Мебель простая, покоцанная, но вполне удобная и прочная. Декор — без изысков. В стиле, давно пользуемом самим капитаном, — «надо ж хоть чем-то разнообразить, а то, как в ночлежке». Стандартная однушка с неплохим санузлом и сносной планировкой. Для такого бродяги, как Гримм, вполне себе ничего.
Джаса она не смущает — и не в таких по молодости жить приходилось. Он даже чувствует какое-то странное сродство с этим жильем, подспудное меланхолическое удовлетворение — стойкое ощущение «нормально-реальной» действительности, без излишнего лоска и гиперболизированных прикрас. Босоногий Гриммар в зеленовато-серой растянутой футболке с дырками и черных застиранных трусах-плавках с красными сплошными швами этому только помогает.
— Жрачка стухла, — ворчливо замечает он, заглядывая в холодильник и морща свою и без того кислую рожу. — И вода кончилась. Надо набрать.
— Давай, сгоняю, — машет рукой капитан. — Заодно гандоны куплю. И яблок. Тебе какие, красные или зеленые?
— Бутылки в коридоре, — говорит на это Гримм. И добавляет, бросив на Джаса острый насмешливый взгляд: — Красные. И яблоки, и гандоны.
Гриммар Хьердсон родом из Скандинавии, хотя в контексте его личности это, наверное, не так важно. Их знакомство произошло во время на редкость занимательного, можно даже сказать, романтичного события — полицейской погони. Хьердсон и ещё парочка господ, не обремененных понятиями чести и законопослушания, затеяли самую настоящую гонку с полицейскими по ветвистым улочкам Мусорного района города Z. На счастье вторых и на несчастье первых, авангардом операции по поимке нарушителей в тот день выступал капитан Рэйгер и ещё парочка его высокопрошареных коллег, выросших в этих трущобах и знающих их, как свои пять пальцев. Неудачливых стритрейсеров задержали, а там уже пошло-поехало.
Вообще-то, он должен был просто скрутить этой мразоте руки, допросить и упереть в каталажку к подобным ему девиантным, а подчас и делинквентным субъектам. Но по ходу второго пункта возникли определенные обстоятельства, заставившие изменить типичный порядок ведения дела.
Во-первых, у мразоты оказались ядовито-сладкий язык и кристальные, просто пробирающие до самой печенки глаза. Во-вторых, он был напрямую связан с морморами — и это моментально повысило его себестоимость чуть ли ни в несколько раз как потенциально полезного союзника в расследовании, давно уже повисшем в воздухе и изрядно портящем пищеварение всему отделу характерным запахом нестиранных уже два месяца носков и чесночной отрыжки. Как итог, тех додиков отправили на нары — почивать до лучших времен, а Гриммара уболтали сотрудничать взамен на обещание заменить срок штрафом или общественными работами. К концу этой истории, на место штрафа и работ пришли денежное вознаграждение в кругленькую сумму вечно зеленых и место внештатного сотрудника на низкой должности в известном полицейском участке левого берега города Z под патронажем всеми обожаемого капитана Рэйгера. Неплохой скачок по карьерной лестнице.
Особенно для бывшего браконьера. Гриммар был из бедной семьи. Мать — сука по жизни и шизоидная по диагнозу, отец — моряк дальнего плавания и заядлый охотник. В свое время маленький Гриммар многому у него научился. А потому, когда отец отошел в мир иной от воспаления легких после очередного затяжного плавания (которыми не только кормил семью, но и обеспечивал болезненного Гримма жизненно необходимыми лекарствами), подросший мальчонка твердо решил заниматься тем, что у него получалось лучше всего — только в более серьезных и… обширных масштабах. Как он избавился от влияния матери-психички и дожил до дееспособного возраста, Гримм рассказывал скупо, и это понятно — Джасу тоже неприятно было вспоминать время, когда они жили с Джимом в пропахшем плесенью и стухшим луком клоповнике метр на метр. Судя по всему, соизволил подсуетиться его дед — которого, кстати, тоже звали Гриммар. Он вытянул личинку любимой кровинушки из того дерьма, в котором она ненароком увязла по самые маленькие аккуратные ушки.
Любви между ними, похоже, не было — Гримм обронил как-то пассаж про «разочаровавшую ветвь семьи», причем с таким выражением на лице и таким тоном, будто кто-то в этот самый момент наворачивает на кулак его кишки. Джаспер не лез — не видел нужды, да и доверие со стороны Гриммара можно заполучить, только позволяя ему самому все рассказывать. Пытать его — уговорами, пивом или сексом — однозначно дохлый номер.
Так или иначе, все пришло к тому, что уже к двадцати годам Гриммар Хьердсон, он же Гриммар Жуткий, зарекомендовал себя, как подающий большие надежды охотник на диких тварей, преимущественно крупных пресмыкающихся и птиц. Он стал настоящим мастером в этом деле, преуспев как никто другой. Настолько, что уже к тридцати пяти годам совершил невероятное — под корень истребил целый вид пятнистых аллигаторов в бассейне реки J близ залива Арннас. Поначалу это считали лишь слухами — хвастовством молодого браконьера, лихо подхваченным его дружками. Однако вскоре гринписовцы обратились в правоохранительные органы, предъявив железобетонные доказательства и
неутешительные выводы фундаментального анализа. Как бы парадоксально — и во многом забавно — это ни звучало, на охотника Гриммара началась самая настоящая охота. Впрочем, он был не единственным «любителем зверей» в округе — таких была целая группа.
Морморские Охотники, по названию городка Мормор, что близ притока P реки J. Беспринципные ублюдки, жаждущие легких денег, красивой жизни и, порой, совершенно не прочие перейти с «мелкой» дичи — вроде леопардов, тигров, крокодилов и прочих «ж» — к дичи «крупной». Ну там, бизнесмены породы миллионеры-миллиардеры, медийные личности продажного подвида, политические деятели всех мастей… Помнится, Кранго Стальная Длань, который в прошлом едва не организовал вооруженное восстание в трущобах, долгое время был лидером этой шайки. После того, как его план провалился с оглушительнейшим треском, на его место пришли его заместители. Пройдя мучительный период «авторитетной чехарды» — а по сути, простой борьбы за визитное красное кожаное кресло — главными стали трое менее известных, чем Кранго, но не менее прожжённых ветеранов браконьерского дела — Тимучин, Хадор и Гриттель. Гриммару повезло тем, что он, несмотря на формальное членство в этой банде, всегда оставался в стороне, будучи убежденным одиночкой, не забывшим ещё, к тому же, что такое человеческая порядочность и достоинство. В противном случае, драил бы сортиры за компанию с двумя из этой троицы — Гритта скончалась смертью храбрых во время вооруженного захвата.
Помогло ещё и то, что Гримм их сдал — причем, без особых мук совести. «Жалкие шакалы, — выплюнул он как-то по ходу дела. — Кранго был тем ещё кретином, но яйца у него были до колен и из стали каждое. А эти — трусливые цесарки. Разве что Гритта может хорошенько цапнуть. Тимуч чуть прикусит — зубы поломает, а уж Хадор…»
Джаспера это забавляет — и заводит донельзя. Мысль, что Гриммар — мудак в крови по самую макушку, но при этом принципиальный черт до мозга костей, придает всей этой истории тонизирующе-пикантную нотку. Капитан время от времени просит бывшего охотника пересказать некоторые детали уже давно прошедшего дела. Гримм шипит, скалится, морщится, но послушно повторяет что-то особенное — то, что приятнее всего вспомнить. Звуки ли это выстрела, превратившего вот эту вот стену в решето, мат ли это Хадора, намочившего штаны от осознания того, что ему светит «два десятка по два», черная ли это густая лужа на потрескавшемся кафельном полу, расползающаяся от зияющей дыры в хорошеньком белом лбу «фройляйн» Гритты…
