Капитан Монтеро, как приглашенный гость, в свое время довольно часто читал лекции в их колледже. Так и познакомились, так и сдружились. Он одним из первых понял, что «воняет от всего этого, как от сдохшего неделю назад скунса». За ним это поняли и многие господа, непосредственно участвовавшие в расследовании. Результаты экспертизы, а также некоторые вещдоки ярко продемонстрировали правдивость слов Джери и «лукавство речей невинного путти». И, казалось бы, все прекрасно и замечательно, если бы не одно огромное «но».
Фицрои. «Весь их гребаный мафиозный клан». Эта старая и уважаемая фамилия, владеющая «весьма приличным» состоянием и разветвленной сетью связей почти во всех городских структурах. В том числе, судебных, правоохранительных и образовательных. Тогда их невозможно было побороть, имея даже железобетонные доказательства и армию лучших адвокатов страны. «Вечнозеленые бумажки и сладкие обещания творили чудеса».
У Джери не было шансов выкрутиться законным путем. Фицрои не могли допустить позора, не могли позволить своему «дражайшему отпрыску хлопнуться миленькой мордочкой прямиком в лужу с дерьмом». А потому оставался один выход — «играть по-черному». Монтеро поднял всех своих «верных amigos» и надавил на всех «старых deudores». Здешний домяка был выкуплен им давным-давно и стоял тут заброшенным все это время — оставалось только использовать его по назначению. Линия компании «Розан и Братья» находилась под его патронажем ещё с тех времен, когда он ходил в лейтенантах — нужно было только «оформить рейс». Словом, обстоятельства сложились наилучшим образом из всех возможных на тот момент.
В итоге, мы получили, что Джери виноват в том, что по глупости, из-за слабости и неспособности сказать своему либидо «нет» ввязался в отношения с малолеткой, не подумав о последствиях ни для себя, ни для людей, что его окружали. За это он расплатился почти тридцатью годами затворничества в старом разваливающемся доме на другом краю континента, потерей семьи, работы и, как следствие, средств к нормальному существованию. Он едва-едва сводил концы с концами, подрабатывая там да сям в городке и получая небольшое пособие от местной администрации.
Но самое большое наказание он вынес себе сам — одиночество, полное и безукоризненное… сводящее с ума. Он признается, что на пятый год начал постепенно осознавать, что теряет связь с реальным миром. Он смог выкарабкаться только благодаря немногочисленным книжкам, разговорам с самим собой и редким визитам в город. И то — в последний год, как раз перед моим приездом, он начал понимать, что и это перестало спасать. Когда он это говорит, то незаметно переплетает мои пальцы со своими. Этот жест заставляет мое бешено колотящееся сердце сделать тройное сальто.
А вот в чем Джери точно не был виноват, так это во всех приписываемых ему зверствах, воровстве чужого имущества… и лжи о своем имени. На мой вопрос: «А почему именно Джери?» Флетчер хмыкает, а мой старик объясняет, что это имя его отца и — по совместительству — его собственное. «Старик его только так звал, — добавляет Флетчер и ухмыляется. — Ну либо мелкий… то есть младший! Младший, младший, Джери, всё!.. Полож вазу!»
Для Нормана Фицроя у старика-дикаря лестных эпитетов не нашлось… а вот оскорбительных и резких — до упора. По его нескромному мнению, пацан с самого начала показался ему напыщенным, избалованным и заносчивым — как и полагается архитипичному представителю «золотой молодежи». Флетчер признает, что юноша обладал приличной долей обаяния, сдобренной истинно юношеской пылкостью и генетической необузданностью… но и это не покрыло все его изъяны, число которых год от года только росло. В конце концов из капризного тщеславного мальчишки вырос эгоистичный беспринципный мудак, не умеющий ни жалеть, ни прощать, ни любить.
Гнилые соки сгубили его… и его семью. После смерти главы семейства, отца Нормана, их влияние сильно поубавило в весе. Молодой наследничек промотал половину состояния, отказался жениться «на перспективной дамочке из перспективной семейки», чем свел родную матушку сначала с ума, а потом и в могилу. Многочисленные дальние родственники «расхапали» все, что оставил им молодой повеса. «Так что можешь смело возвращаться, дружище, — с широченной лыбой заявляет Флетчер. — О тебе вряд ли кто вспомнит… Ну или хотя бы просто заедь, навести старого доброго Ордона Флетчера. Он тебе когда-то рефераты давал списывать, помнишь?.. Сходим в парк при колледже, к старым ученикам… проведаем старину Монтеро, да будет мир ему периной из пуха… Что скажешь, а?»
Джери обещает подумать, а Ранг благодарит Флетчера за помощь. Я тоже благодарю, искренне, от всей души. Флетчер тепло прощается с Джери, желает нам успехов и отключается, а мы резюмируем все, что получилось насобирать. Ранг замечает, что психологический портрет Нормана кажется ему несколько… не адекватным. Я заявляю, что сам подумывал об этом. Мы дискутируем несколько минут и приходим — не без помощи дополнений от Джери — к определенному консенсусу, который Ранг обещает облечь в правильную форму для… личной встречи.
Да, мы решаем поговорить с Фицроем. Причем, предлагает это Джери, говоря, что он «уже устал бегать от своего прошлого… тем паче, что оно уже совсем не такое жуткое, каким я его запомнил». Кроме того, нужно понять, чего конкретно хочет Фицрой. Так как ни мне, ни Джери ничего путного по этому поводу он не сказал. Бла-бла про справедливость, возмездие и прочую пафосную муть — в топку. Мой старик также подчеркивает, что дело не должно дойти до суда. Во-первых, «я в этой лодке уже плавал — больше не надо, спасибо». Во-вторых, это лишние хлопоты и траты. Я спрашиваю про «сверток с доками», на что Джери морщится и говорит, что хранится он в тайнике и что «ничего такого в нем нет». Я было настаиваю, но Ранг меня мягко осаживает: «Не сейчас». Я стыдливо целую хмурого Джери в висок.
Мы прощаемся с Рангом, и я вызываюсь проводить его до двери. Уже на выходе я спохватываюсь и начинаю допрос. Как нашел Флетчера? По воспоминаниям знакомых и из городских архивов. Мы с ним — и мистером Кантом, к слову, — из одного города. Что ты ему сказал, чтобы убедить сотрудничать? Назвался сыном Розмари… они с мамой были очень близки когда-то. Сказал, что одному его старому приятелю нужна помощь, и он не посмел отказать. А как ты здесь оказался? Как так быстро доехал? На чем? «На велосипеде, — с улыбкой отвечает Ранг. — Двухколесном. Опасная машина — калории сжигает только так». Я продолжаю недоумевать, и он признается, что гостит у «того самого» дяди из Хрен-Пойми-Откуда, набирается опыта.
Я киваю было… но тут мой взгляд скользит по его рыжим волосам, останавливается на ярко-голубых глазах и… мне будто простреливают башку из дробовика. Дяди значит… А дядю не Патрик случайно зовут? Эм… Да. А фамилия у него часом не Чертер? Как бы… Да. Откуда ты?.. Я крепко обнимаю Ранга и, прощаясь, прошу передать доктору Чертеру огромный привет… и благодарность. «За ровную осанку, летящую походку и голливудскую улыбку», — говорю я, запихивая банкноты охреневшему Рангу в карман.
После я возвращаюсь наверх. Джери сидит, глядя в пустой монитор пустым взглядом. Я с полминуты разглядываю его со стороны и только после этого даю о себе знать. Он оборачивается, и в глазах… много всего. Но больше, конечно, — вопросов. Ну? Как ты относишься ко мне теперь? Я тебе не противен? У нас все ещё так, как прежде? Ты… ты мне веришь?..
Я подхожу к его креслу и, взяв Джери за руки, помогаю ему встать. Я обхватываю его за пояс. Я беру его руку в свою. Я улыбаюсь, хихикаю, смеюсь. Он улыбается в ответ, удивленно приподняв бровь. Я прикусываю губу… и делаю шаг. Я веду его в танце. Мы делаем пару кругов по комнате, и я со смехом чмокаю его в щеку. А потом в нос, а потом в бороду, а потом в губы… Я смеюсь во все горло, я прижимаюсь к нему всем телом, я утыкаюсь носом в его мягкое плечо. Я прикрываю глаза и тихо скулю, когда он обнимает меня в ответ. Я такой счастливый, что мне в пору кричать.
— Ну все… Все, все, Кайл… Остановись, — хрипит Джери, касаясь моих плеч.
