С той девушкой он попробовал в первый раз и был поражен тем, с какой силой откликнулось его тело. Девушка тоже была под впечатлением… хотя и не таким сильным. Она, мурлыча, через «не хочу», научила его некоторым приемам, игнорируя его возмущение и адский стыд. Ведь это неправильно, отвратительно, грязно! Разве может он называться мужчиной, если желает, чтобы ему… чтобы в него… Джери закрывает руками лицо.

Повисает пауза. А я громким хриплым шепотом говорю: «Ранг, переходи к другой теме. А то я за себя не ручаюсь». Джери поднимает на меня не понимающий взгляд… и тяжело сглатывает, видя мои глаза. Ранг, под шумок, внятно и четко говорит, что предпочтения в сексе, как и в любой другой интимной сфере, целиком и полностью являются личным делом каждого отдельно взятого человека. Если это не причиняет вред другим и не противоречит закону, то ничто и никто не имеет право диктовать, что и как индивид может или не может делать. Ранг добавляет, что понимает, что Джери, как человеку с весьма специфическим психологическим портретом и устоявшимися жизненными принципами, очень трудно перебороть себя и сломить внутренний барьер. Но он также выказывает надежду, что Джери примет себя таким, какой он есть… при поддержке близких ему людей.

Он кивает в мою сторону, и Джери автоматом поворачивает голову ко мне. Теперь я понимаю, зачем я вообще здесь сижу. Я обнимаю моего старика и целую его, глубоко и обстоятельно. Отстранившись, я выдыхаю ему в губы, что гель в тумбочке «не просто так валяется». Джери прерывисто выдыхает и быстро целует меня ещё раз. Я мягко поворачиваю его голову обратно к терпеливо ожидающему нас Рангу.

Тот держит на коленях мой ноут. Подслеповато щуря глаза, он внимательно смотрит в экран. Хмыкает, кивает. А потом вновь обращается к нам. Его интересует дело Джери, а конкретно его юридически-правовой аспект. Как продвигалось следствие, какие выдвигались обвинения и требования, и, наконец, как так вышло, что Джери смог выйти «сухим из воды».

На этой фразе Джери кривит губы в сардонической ухмылке и рассказывает, что расследование длилось недолго, показания собрали быстро, доки особо искать не пришлось. Джери повторяет все, что говорил мне и на допросах, упомянутых в статье. Он добавляет только историю своего «чудесного спасения». Разумеется, ему помогли и, разумеется, не просто так. В дело вмешался тот самый капитан, Сезар Монтеро. Он смог «своими способами» надавить на «кого надо», тем самым «замяв дело». Он же помог Джери с побегом, найдя для него безопасный маршрут и укрытие «у черта на рогах».

Я расспрашиваю о мотивах, и Джери объясняет, что Сезар был его старым другом, университетским товарищем… и одним из немногих, кто сочувствовал ему — ему, а не «ребенку зажравшихся буржуев». Я прошу его пояснить последний термин, но меня перебивает Ранг. Он встает, пододвигает кресло к столу и просит Джери на него сесть. На стол он ставит мой ноут и поворачивает его так, чтобы экран был виден нам всем. Джери выполняет его просьбу, растерянно поглядывая то на монитор, то на меня, то на Ранга. Я тоже смотрю на друга. Тот напряженно смотрит на часы.

Минут через пять на всю комнату раздается звук видео-звонка. Ранг опрометью бросается его принять. Изображение гаснет… чтобы через миг выдать на весь экран мордатую заросшую физиономию. Из-за густых седых волос едва проглядываются большущий сломанный пятак и пара лучистых ореховых глаз. Мужичара с секунду хмуро вглядывается в экран, а после, растянув губы в зубастой улыбке до ушей, громовым басом выдает: «ДЖЕР! ТВОЮ МАТЬ! ЖИВОЙ!»

— Дон?! — шокировано выпаливает Джери, подаваясь всем телом вперед. — Это… Это, правда, ты?!

— А-ХА-ХА! — запрокидывает голову мужик. — Я знал! Зна-а-ал, что ты жив, сукин сын! ЗНАЛ!..

— Как ты?.. — лепечет Джери и истерически смеется. — Откуда ты?.. Как?..

— О, да не похер ли! — машет огроменной ручищей мужичара и нетерпеливо елозит на месте. — Рассказывай! Все рассказывай! Как здоровье? Как живешь?.. Уж про место не спрашиваю, но… Что там у тебя с?..

— Мистер Флетчер, — вежливо перебивает Ранг, — боюсь, на это нет времени. Как я уже упоминал, у вашего друга большие проблемы.

— Ах, да… Тьфу! Прости, Джер, — морщится Флетчер и тут же серьёзнеет. — Мне тут сказал пацаненок, что ты опять в беду попал. Чем могу помочь?

— Ордон, ты… — выдыхает Джери и снова смеется. — Ты прости за прямоту, но один вид твоей страшенной морды уже неплохо помогает.

— А то как же. По-твоему, зачем я её на первый план вынес, — ухмыляется Флетчер. — Но я же не только это могу. Я, знаешь ли, много че могу. Только скажи, че надо делать…

— Будьте добры, мистер Флетчер, — говорит Ранг, и я вижу, как он достает диктофон, — расскажите нам о деле мистера Канта с вашей точки зрения. А также, прошу, выскажите ваше личное мнение о господине Нормане Фицрое.

— Ох, как заливает малец, — цокает языком Флетчер. — Какой вуз?

— Армарский, сэр, — с достоинством отвечает Ранг. — Кафедра психологии.

— А Розмари, упокой Господь ее душу, молодец девка, — улыбается мужичара и подмигивает Джери. — Знала, куда сынка отдавать, а Джер? Эх, что ж за красотка была… Помнишь? Ну ещё бы! Мы ж с ней часто… Кхм. Так. Про Фицроя, говоришь, рассказать?

— Да, сэр, — кивает Ранг.

— Детей в комнате нет? Че это там за шнобырь за тобой прячется, Джер? — щурится Флетчер.

— Шнобырь — хозяин дома, — откликаюсь я, выходя на свет. — Кайл Раунф, сэр. Армарский университет города L. Кафедра журналистики.

— Ты гля! Какой впечатляющий дуэт… — хмыкает Флетчер и лукаво добавляет: — Твой, Джер?

— Его, — отвечаю я.

— Не твое… — начинает Джери и хмурится, услышав мой ответ. Свирепо смотрит на хихикающего Флетчера: — Помнится, тебе задали вопрос. Отвечай, профессор.

— Ща, дай с мыслями собраться, — гудит Флетчер.

Шмыгает носом, вытирает его рукой, причмокивает губами… и начинает.

Ордан Сент-Луис Флетчер оказался заслуженным профессором все того же злосчастного Шаттенбергского колледжа, правда, уже не физики и механики, а — внезапно! — биологии и химии. «Разве по нему не видно? — хмурит брови Джери. — Вылитая зверюга.» Как я понял из диалога «зверюги» и моего старика, тонкой прожилкой проходящего через толстый слой монолога старого профессора, когда-то они были закадычными друзьями, вполне возможно, как мы с Рангом. Флетчер был мужиком простецких — почти грубых — манер и незаурядного ума, а потому рассказ о «деле Джери» и «психованном малолетнем манипуляторе» вышел весьма экспрессивным, но содержательным.

Флетчер поведал нам то, что утаили журналисты и полисмены, но о чем уже давно догадывалось мое сотое чутье, — дело было не таким простым и «чистым», как казалось на первый взгляд.

Во-первых, показания потерпевшего не были подкреплены доказательствами. Сам мальчик и его родители наотрез отказались делать экспертизу и сдавать соответствующие анализы… а вот Джери уломать все-таки получилось. Как следствие, у «законников» возникли серьезные вопросы и подозрения относительно «строптивых бонз и их нежной фиялки».

Во-вторых, поведение потерпевшего за пределами полицейского участка и камер фоторепортеров вскоре начало наводить на мысль, что «не так много он и потерпел». Дело даже не в отсутствии слез, пустоты во взгляде и выражений стыда, отчаяния и страха на хорошенькой мордахе — эти признаки характерны далеко не для всех реальных жертв насилия. Нет, дело было в постоянном нервозе, вспыльчивости, а позже — абсолютной уверенности в благополучном исходе следствия. Слово «когда» весьма быстро заменило «если». Фицрой верил, что суд он выиграет и не стеснялся этим бравировать… и язык его в таких случаях часто подводил. Случай, когда он ляпнул что-то про «недалекого профессора-тряпку, не умеющего говорить слово «нет», скрыть получилось с большим трудом.

И в-третьих, на стороне Джери было гораздо больше людей, чем об этом можно судить из газет. Разумеется, большая часть обывателей была за «поруганного агнца» и против «растлителя-тирана», но были и те, кто, если и не оправдывали моего старика полностью, то хотя бы соглашались, что вина его сильно преувеличена. В частности, весь старый преподавательский состав колледжа, некоторые студенты и вдумчивые граждане, почерпнувшие информацию не только из «татуированной сортирной бумаги». «Ну, и ещё мы с Сезаром, — добавляет Флетчер. — Как без нас-то?..»