Мы ещё немного разговариваем о том да сем, и он отключается. Я как дурак пялюсь в телефон, не понимая ни хрена. В моей голове начинают было рождаться зачатки мыслей о том, чтобы это вообще значило… но тут Джери всхрапывает и просыпается. Я тут же иду к нему — поделиться.
На что потратили бы два дня нормальные думающие люди, желающие в неравном бою сразиться за свою правду, честь и свободу? По идее на то, чтобы подготовиться к «битве»: накопать бумаг, составить компромат, прошерстить законодательство, заготовить пафосные речи, полные намеков, подтекстов и двойных смыслов…
Мы смотрели «Самурая Джека». Все два дня. Попутно мы слепили три отизирифирительных пиццы и смешали ошехмуительные смузи из чернослива, меда, молочного мороженого и черешневого сока. Весь вечер второго дня Джери был взвинчен, как всегда… и я, как всегда, занялся его «развинчиванием». Процедура затянулась до трех часов ночи и выжала из меня все жизненные соки… ну, как минимум одну их разновидность.
Из-за этого я едва не прошляпил звонок Ранга. Точнее, как бы прошляпил… два раза… но на третий я-таки успеваю нажать на кнопку и приложить телефон к уху. На той стороне голос Ранга — отчего-то веселый — попросил меня посмотреть, «какая нынче погода на улице». С искренним «на кой-хер тебе это?» я слезаю с кровати, разбудив Джери, и шлепаю к окну. Рывком отодвинув занавеску, я с сонным прищуром выглядываю наружу, всматриваясь в зеленеющие поля.
И широко распахиваю глаза, видя внизу, перед домом, знакомую конопатую физиономию с ярко-голубыми глазами и лукавой улыбкой на губах.
«Впустишь? На улице прохладно», — просит голос Ранга, и губы на физиономии повторяют его слова.
— Я не верю своим глазам! Я просто, блять, не верю своим!.. ХА-ХА! РА-А-А-АНГ! ДРУЖИ-И-ИЩ-Е-Е-Е!
— Тих-хо, ох… Кайл, задушишь…
А мне плевать! Я, кто со скоростью спидстера слетел вниз, чуть не выбил дверь и в два прыжка преодолел расстояние в добрый десяток метров, уже ничего не боюсь. Я стискиваю бока старого друга, прижимаясь щекой к его щеке. Ранг хихикает и хлопает меня по спине. У него руки тонкие, длинные… и теплые.
— Ранг, — выдыхаю я, отступив и заглянув ему в глаза. — Боги, не изменился ни чуть!
— Ты тоже, — улыбается он. — Все такой же… талантливый раздолбай.
— Поговори мне тут, — грожу я кулаком и с хохотом хлопаю его по плечу. — Черт, ты бы знал, как я рад тебя видеть! Но… ты как здесь оказался? Я думал ты дома…
— Догадываюсь. Позволь, мы войдем, и я… Доброе утро, мистер Кант.
Я оборачиваюсь. Джери стоит на пороге в домашнем халате и взгляд у него слегка… нервный. Ранг, улыбнувшись, идет к нему и, поднявшись на веранду, протягивает ему руку.
— Энрих Ранг Соранн, практикующий психотерапевт, — представляется мой друг. — К вашим услугам, сэр. Я надеюсь, они вам нужны.
— О да, — хрипит Джери, слегка покраснев, и пожимает его руку. — Вы представить себе не можете, как сильно.
Мы садимся в моем кабинете. Ранг спрашивает, работает ли интернет в ноуте и, получив утвердительный ответ, просит моего стально-пластикового ублюдка на время. Натыкав там чего-то важного, он отставляет его в сторону… и садится в кресло, взяв в руки чистую тетрадь и ручку — из моих запасов, но плевать. Он просит Джери сесть на диван напротив, расслабиться и принять «максимально комфортную позу».
Помедлив, Джери слушается. Он двигается заторможенно, угловато, как игрушка на шарнирах. Он нервничает, оно и понятно. Я собираюсь было по-тихому слинять, так как уважаю правило конфиденциальности между врачом и пациентом… но Ранг — внезапно! — меня останавливает и просит сесть рядом со стариком. Мой вопросительный взгляд он игнорирует и сразу же переходит к делу.
Начинает издалека. Спрашивает про детство, и тут ничего интересного не встречается: полноценная семья, школа с математическим уклоном, друзья, кружки механики и прочее. Ранг интересуется отношениями в семье, и Джери говорит, что все было хорошо, царила полная гармония и идиллия. Я не совсем понимаю, зачем Ранг останавливается на не особо примечательном отрезке жизни Джери… пока не замечаю, какие изменения произошли с моим стариком: он расслабился, повеселел, ему стало намного проще говорить. Ранг, ты — хитрый сукин сын… или просто хороший специалист.
Дальше идет юность, и вот тут Джери заметно напрягается. На поверхности здесь — все также, как в детстве, но если копнуть глубже… Ранга интересуют межличностные отношения. С кем Джери заводил знакомства? Почему с ними? Что привлекало его в людях? Джери отвечает, что в основном дружил с мужчинами, девушки его смущали и… немного пугали — что вполне нормально для его тогдашнего возраста. Он говорит, что искал людей надежных и верных… на что Ранг просит его быть более открытым, не стесняться быть откровенным и не бояться признавать, а после и произносить вслух все то, что сокрыто внутри него. Пусть это «всё» и не очень приятное.
Джери чуть краснеет и какое-то время молчит. После чего тихо признается, что его всегда влекло к людям «нестандартного ума и неудержимого нрава». Сам он по характеру был скромный, тихий и… не очень уверенный в себе. А потому люди, обладавшие сильной волей, не признававшие отказа и готовые без раздумий кидаться «в пекло жизни», вызывали у него жгучий интерес… во всех возможных смыслах этого словосочетания.
Ранг осторожно спрашивает, есть ли кто-то конкретный, кого он мог бы привести в пример. Помолчав (и неловко глянув на меня), Джери рассказывает об одной девушке. Она была родом с юга, мулатка, с черными глазами, густой гривой вороных тугих кудрей и пышной фигурой, которую она подчеркивала откровенными до неприличия нарядами. Её не интересовало мнение людей, она вела себя так, как хотела, и всю жизнь жила только для себя. Они познакомились случайно, на стоянке перед кафе, где Джери с друзьями отмечал какой-то праздник.
Ранг ещё осторожнее спрашивает о характере их отношений. Джери молчит. Я вижу, как краска переползает ему на грудь и уши. Я понимаю, что мое присутствие смущает его. Я беру его за руку и прошу дорассказать «об этом южном цветке». Я изо всех сил стараюсь показать интерес — для этого не требуется много усилий: мне и правда интересно. Джери слегка улыбается…
И говорит, что влюбился, как дурак, но был так напуган и смущен ее красотой и манерой поведения, что просто-напросто сбежал. Он не верил, что у них вообще может что-то получиться. Зря — вскоре она нашла его сама. Они встретились несколько раз, поговорили… и она пригласила его к себе. Он был молод, наивен и глуп. Он даже не думал, что… Она предстала перед ним в полупрозрачной сорочке и шелковом халате до пят. Она затянула его, застывшего от шока, в свою квартиру и заявила, что он не выйдет отсюда, пока не станет «настоящим мужчиной». Он, лепеча, недоумевал, что такого она в нем нашла… а она, прикусив ему ухо, выдохнула лишь: «Ум и скромность — вот все, чем ты меня покорил». Он провел у нее все выходные. Они не расставались дольше, чем на двадцать минут, и именно с ней он…
На этом моменте Джери краснеет. Краснеет точно также, как тогда на кухне, когда я спрашивал его про Нормана. Он бормочет что-то себе под нос, просит не заставлять его признаваться, говорит, что это унизительно, мерзко, не по-мужски… Ранг мягко прерывает поток сумятицы, напомнив, что слово Джери здесь стоит очень много и что, если он захочет, они всегда могут остановиться. Но тут же замечает, что выздоровление, в той или иной форме, напрямую связано с уничтожением очага зарождения болезни, для чего, порой, приходится прибегать к серьезным мерам. «Здесь, как с бубоном или загноившейся раной, часто необходимо вскрытие, — говорит Ранг. — Чтобы вышел гной, чтобы не возникало осложнений… чтобы зараза не попала в чистую, незараженную кровь».
Джери смотрит на свои ладони. Одна из них все ещё сжата моей. Он поднимает на меня затравленный взгляд. Я дарю ему ласковую улыбку. Джери судорожно выдыхает, отводит глаза в сторону… и выпаливает все как на духу. Ему нравится анальный секс. Сам процесс, само действо. Он получает от него удовольствие… огромное удовольствие, несмотря на все неудобство и неприятные моменты, какие с ним связаны. Причем, неважно парень или девушка, он никогда не привязывал влечение к полу партнера. Он всегда исходил из привлекательных внешних и приятных личностных черт.
