Я хмурюсь, но все-таки встаю и иду к двери, когда стук повторяется. Кого там черти?..
— С РОЖДЕСТВОМ! — обрушивается на меня прямо из-за двери.
Не успеваю я рта раскрыть, как целая орава детишек кидается меня обнимать. Я словно оказываюсь в центре неистового вихря. Я едва успеваю хлопать их по маленьким спинкам и каждому говорить: «Привет». За всей этой толпой я с трудом замечаю ухмыляющегося Блэка и улыбающегося Рона. Только тут я вспоминаю про «оплату» и улыбаюсь в ответ.
Последними ко мне подходят Чарли, Догги и Анни. Чарли и Догги обнимают меня, а Анни — ещё и целует в щеку.
— А мы тебе подарки принесли! — выпаливает маленький Луи.
— Мы все сами сделали! — говорит Кай, вскидывая цветастый сверток. — Прям все-все!
— Ох, да мои вы… — растроганно улыбаюсь я. Я и правда тронут. — Проходите. Раздевайтесь и идите…
Я осекаюсь. В гостиной сейчас Джери. Детишки его побаиваются. Но куда мне ещё их посадить? В кабинет?.. Ну нет! Сегодня я даже думать не хочу о работе. Я улыбаюсь.
— Идите в гостиную, — говорю я. — И ждите меня там. Рон, Бобби! А ну-ка!
Я обнимаю ребят на улице и тут же разъясняю порядок вещей. Блэк, как оказывается, в курсе того, что Джери живет у меня. «Твоя работа?» — щурясь, спрашиваю Рона. Тот только лукаво улыбается. Когда мы входим в дом, ребятишки уже в гостиной — стоят и, выпучив глазенки, смотрят на Джери. Я с опаской поглядываю на старика — хер знает, как он отреагирует.
Джери спокоен. Его глаза слабо поблескивают из-под густых бровей.
— Неужели все твои, Кайл? — подтрунивает он меня.
— Не преувеличивай мою выносливость, — говорю я, и Рон прыскает.
Джери издает короткий смешок.
— Значит, — повышает он голос, — это и есть ваша команда, мистер Блэк?
— Так точно, — кивает Бобби.
— Приличный выводок, — замечает Джери с ухмылкой. Быстренько подсчитывает их, тыча в каждого пальцем — детишки немного сжимаются. — Добрая дюжина. А вы тринадцатый?
— Уже нет, — говорит Блэк. — У нас пополнение.
Он отступает назад, пропуская Анни. Та невероятно хороша в своем воздушном лазурном платье с открытыми плечиками. Старик с улыбкой склоняет перед ней голову. Анни делает легкий реверанс.
— Такая орава… Кайл, — Джери смотрит на меня, — у нас ещё остался плов?
— Целая кастрюля, — говорю я. — Большу-у-ущая.
— Отлично. Не мог бы ты?.. — просяще смотрит он на меня.
Я, готовивший озорной ответ, от такого взгляда невольно теряю нужную мысль и только киваю. Мы с Роном убегаем на кухню, а старик остается наедине с напуганной малышней. Еды, на самом-то деле, не так много, и мы понимаем, что нужно «доготовить» ещё. Останавливаем выбор на пасте и пироге с кремом и черносливом (благо, этого дерьма у меня аж два мешка).
Попутно я рассказываю Рону все, что происходило за последние недели. Я жуть как соскучился по живому общению.
— Сейчас он вроде неплох, — замечает Рональд, когда я заканчиваю.
— Да, ему лучше, — киваю я. — Дрожь и слабость все никак не проходят, и он жалуется, что горло иногда саднит. Но, в целом, все хорошо. Спасибо доктору Чертеру… И одному милому рыжику.
Я толкаю его бедром в бедро, и он смеется.
— Друзей бросать нельзя, — пожимает он плечами, и у меня теплеет в груди. — Как он тебе? На вид вроде бы хороший дядька.
— Приятный, — киваю я, стараясь не краснеть слишком сильно. — Свой в доску. Все вестерны знает. Тащится от «Judas Priest». Любит конькобежный спорт… Прикольный мужик.
— «Judas Priest»? — свистит Рон. — Неплохо… Знаю я одного мудозвона, который их терпеть не может.
— Не говори Джери. У него по всему дому растяжки, а в гараже — ружье. Не удивлюсь, если на чердаке ещё и гранаты припрятаны, — предостерегаю я, и Рональд хохочет.
— Опасный мужик, — хихикает он, забирая у меня поднос с едой.
«Опасный мужик», когда мы заходим в гостиную, сидит на кресле, закинув одну ногу на мягкий подлокотник. Я торможу на пороге, и Рон вместе со мной. Вокруг старика кружком расселись малявки. Джери тихо рассказывает им что-то, а они слушают, раскрыв рты. Анни сидит на подлокотнике его кресла. Догги — у ее ног на полу. Чарли стоит поодаль — ему как будто неловко здесь находиться. Блэку, как предводителю, отвели почетное место на диване, поближе к Джери. Мы приходим как раз под конец истории, когда произносится последнее слово и на всю компанию опускается дрожащая тишина, полная оттенками только что пережитых эмоций.
Детишки «остывают» после рассказа, перешептываясь и переглядываясь. Ребята постарше смотрят на Джери с немым восхищением. Пара совсем маленьких детишек жмутся к его ногам. Одна девочка обнимает его руку. Джери поглядывает на них с легкой улыбкой. Ну точно любимый добрый дедушка в Рождественский сочельник. Я чувствую стеснение в горле. Да он их всех просто околдовал!..
Джери поднимает на нас глаза. Его улыбка становится шире. Я чувствую, как нарастает жар в груди.
— А вот и наши шеф-повара, — говорит старик, кивая на нас.
Мелкие разом оборачиваются, жадно впиваясь в нас блестящими глазенками. Джери втягивает носом воздух… немного закашливается, но очень быстро выправляется.
— М-м-м… Вкусно пахнет, а? — подмигивает он мелким и спрашивает у нас: — Что это?
— Шедевры кухни «За пять минут», — отвечаю я, ставя глубокие большие блюда на низкий стол перед мелкими. Я почти чувствую исходящее от них голодное возбуждение. — «За пять минут»! Когда шеф-повару невероятно лень!
— Налетайте, — машет старик, и мелкие набрасываются на угощения.
Мы с Джери поели до этого, а Рон — прямо во время готовки, поэтому мы остаемся в стороне от пиршества. Анни ест медленно и аккуратно, Догги с удовольствием уплетает все подряд. Чарли выпивает пару стаканов сока. Блэк откусывает всего понемногу и отходит, оставляя большую часть еды своей дикарской шайке. Разваливается на диване и поглядывает на них из-под прикрытых век. Настоящий вождь.
Тем временем, мы с Роном и Джери переговариваемся о том да сем. Джери благодарит Рона, Рон только машет рукой и улыбается. Несколько раз к нам подходят маленькие, чтобы предложить кусочек чего-нибудь с тарелки. Чаще суют мне, чуть реже — Джери. Девочки подлаживаются к Рону. Блэк зорко следит, чтобы не возникало ссор и склок, так что поздний ужин проходит хорошо.
Когда все наелись и напились, Джери садится повыше и выпрямляет спину. Все глазенки тут же обращаются к нему. Старик задумчиво чешет бороду.
— Чего-то здесь не хватает… — протягивает он и тут же хлопает себя по лбу. — А! Точно! Музыки! — Он с улыбкой оборачивается ко мне. — Кайл, помнится, у тебя есть гитара?
— И отменный слух, — кивает Блэк.
— И прекрасный голос, — добавляет Рон.
У ребятни моментально загораются глаза, и мне ничего не остается, кроме как бежать наверх за инструментом. Когда я сажусь на свое место и начинаю настраивать гитару, в комнате образуется потрясающая тишина. Я давно не выступал на публике и уже успел забыть, как она ласкает слух. Пока мои руки подтягивают струны, я продумываю «концертную программу».
Времени у нас мало — вечер уже поздний, и малыши скоро должны быть дома. А потому я играю всего три песни, а точнее три длинные баллады.
«Битва Первого Утреннего Луча» рассказывает о победе добра над злом, дарит надежду и поднимает боевой дух. После нее в комнате нарастает возбуждение и воодушевление. Мальчишки возбужденно переговариваются между собой, девчонки картинно откидывают волосы назад. Старик с Роном улыбаются, глядя на них.
«Дорога по берегу Ручья» — грустная история о любви и обиде, об ошибках и пустых обещаниях. Начинаясь как траги-комедийная зарисовка, в конце она распускается цветком боли и пронзительной драмы. Тишина накрывает комнату. Мальчишки и девчонки сидят близко и молчат. У Анни глаза на мокром месте. Рон печально смотрит в окно. Глаза старика пусты.
Я хорошо знаю, как обращаться с аудиторией. А потому даю им немного выдохнуть и только после этого пою «Предрассветный Час». Это самое опасное время: свет еще не пришел в мир, и обозленная тьма, чуя свой скорый конец, стремится насытиться вдоволь. Герой баллады бесстрашно борется с ней на протяжении всего повествования. Он теряет все, что у него было, и всех, кого он любил, он страдает и мучается как физически, так и духовно, но он продолжает идти, продолжает жить, усмехаясь в лицо врагу. Заканчивается баллада хорошо, но конец этот выстрадан, а потому к сладости счастья примешивается толика горькой грусти… отчего общий вкус блюда кажется богаче и интереснее. А потому запоминается лучше.
