Все затихли. Аллег затаил дыхание. Молчание понемногу начало сводить с ума…
Долго, впрочем, Томми молчать не стал — да и с чего бы? Не за этим пришел.
— Привет, — дружелюбно обратился он к парню. — Я знаю, что ты будешь упорно делать вид, что меня тут нет. Не переживай, я уже давно к этому привык. Как и к тому, что ты не выдавишь из себя ни словечка. Ты не хочешь со мной говорить… что, впрочем, никак не мешает мне говорить с тобой, верно? — Так и не дождавшись ответа, Томми продолжил. — Буду откровенен — я пришел не из праздного любопытства. Я пришел расставить все точки над «и». Объяснить всем — в том числе и тебе — что ты такое есть, с чем тебя надо есть и почему все твои понты и закидоны не больше, чем жалкие кривляния.
Пауза. Перманентная звенящая тишина. Серебристые глаза все так же пусты и незаинтересованны. Стройная длинная нога в обтягивающих кожаных брюках слегка покачивается в такт чертовым мыслям. Аллег невольно засмотрелся на нее…
— Перво-наперво напомню, что тебе кабздец, — все тем же легким, крайне приятным и располагающим к себе тоном произнес его Черт. — За двенадцать человек, замученных самыми что ни на есть жуткими способами, тебя ждет пожизненный. Может, даже два. Так что все твои мечты об открытых дверях, дорогах под луной и новых жертвах — больной бред шизофреника, отчаянно желающего верить, что он ещё может вылечиться. — И в этот раз не дождавшись реакции, Томми заговорил, размеренно и обстоятельно: — Меня вообще поражает твоя упорная, почти тупая убежденность в собственной исключительности. Ты так искренне веришь, что можешь всех переиграть, что все вокруг — полные дураки, непонимающие истинной сути вещей, а вот ты, Сент-Джон, — обладатель особых знаний о мире!.. Полученных не иначе, как через сообщения, переданные трансцендентным путем прямиком от лучей Космоса. Которые тебе присылали, видимо, между отсосами в придорожном туалете за бутылку пива и убийством очередного убеленного ранней сединой бедняги обувной ложечкой — или, может быть, даже зубочисткой! — Томми весело фыркнул. — Весьма самоуверенно для такой мелкой сошки, тебе не кажется?
В ответ — молчание. Серые глаза даже не шевелились. Аллегу не хватало воздуха. Томми сел удобнее, склонившись к Феликсу поближе.
— Неужели ты не понимаешь, как жалко смотришься со стороны? — произнес он вкрадчиво, напористо, твердо. — Неужели не видишь, что все твои поступки не имеют цены? Что твоя личность ничтожна, убога, скучна?.. Друг мой, очнись! Оглядись вокруг, загляни внутрь себя как можно глубже и пойми — это история не о тебе. Это история о людях, которых ты убил. Они — главная суть всей драмы, они — центральные персонажи. Нам всем гораздо интереснее наблюдать за ними и их судьбами, оплакивать их печальный конец. А ты… А что ты? — Томми махнул рукой. — Ты так, сила извне. Элемент, сделавший их сюжетную арку более интересной, влекущей. Сам по себе ты — ничто. Ноль без палочки и без дырочки, эй!..
Томми пощелкал пальцами перед глазами Феликса. Тот дернулся и моргнул, но продолжил упорно делать вид, что ничего не слышит и не замечает.
Ложь. Аллег видел, как тонкие пальцы стиснули тюремную рубашку.
— Ты даже модель для себя выбрал отстойную, — заявил Томми и всплеснул руками, воскликнув: — Вампир! Вампир, чтоб меня!.. Какой демон тьмы? Какой сын тени? Обыкновенный паразит, цепляющийся ко всему, что можно сожрать или выпить. А знаешь почему? — Его мальчишка повернул голову набок. — Потому что он — пустышка. Он — безвольная жертва собственных желаний. Манекен. Остаток человека. Ты никогда не был сильным. Никогда не был чем-то выдающимся. Ты просто… был. — Томми развел руки в сторону, как бы в бессилии. Виновато изогнул брови. — Ты просто есть. Ты — обычный пустотелый человечек. Ну да, возможно, у тебя какие-то особые отклонения, комплексы — это я понять могу, сам немного двинутый. Но твою невероятную крутизну и гордыню они не подпитывают — только ущемляют. Твое безумие не дарит гениальность — она приносит деградацию. Ты несамостоятелен от слова совсем. Ты, как пиявка, присасывался к уже прожившим жизнь и набравшим опыта людям и старался высосать из них столько, сколько только позволяло твое хиленькое склизкое тельце. Забирал ли ты их силы? Не думаю. Скорее ресурсы. Обманывал ли ты смерть? Конечно же, нет. Никто не способен ее обмануть. Ты играешь во всемогущество, ты смотришь очередное дрянное кинцо про очередного зубастого бледнорожего и отчаянно делаешь вид, что он — это ты и есть. Ты хочешь быть часть первородной Тьмы. Ты хочешь остаться на подкорке истории. Ты хочешь жить вечно — с осознанием, что о тебе будут помнить ещё сотни лет после.
Томми пристально вгляделся в бледное лицо напротив. Его тон стал ниже, голос — проникновеннее. Аллег не видел, но прекрасно знал, что его глаза сейчас загорелись ярко-зеленым огнем — огнем самой Преисподней. Сердце забилось чаще.
— Вот только для того, чтобы быть частью Тьмы, — произнес Черт нечеловечески тягучей интонацией, — мало просто убивать и скрываться в тени. Тень должна быть твоей сутью, твоей кровью и плотью, а убийство — инстинктивной обыденностью. Это не акт жертвенности, неуклюжее воровство или невозможно сложный ритуал. Это простой факт твоей жизни, как то, что глазами ты смотришь, а во рту у тебя — два ряда зубов. Кста-а-ати, о зубах. — Он улыбнулся — Аллег видел, как приподнялся один уголок его губ. — Ты себе ещё и этот муляж сделал, да? О-хо-хо! Как ми-и-ило… И жалко. Опять. Помнится, ты удивлялся, почему Анку всегда веселился, когда ты был рядом. Пф! Я бы удивлялся, если бы он не веселился — ты же просто смешон. Ты похож на щенка чихуахуа, клацающего своими крохотными зубенками на дикого волка. Ты верещишь, стараясь выглядеть больше, ты скалишься, надеясь казаться страшнее. В этом все дело, Аллег, — неожиданно громко обратился к нему его Чертенок, обернувшись. — Он, как заправский фокусник или лицедей, использует как можно больше приемов, чтобы запугать свою жертву. Он, как павлин, распушает перья, чтобы казаться ярче и привлекательнее. Чтобы засесть в твоей голове. Но на самом деле это лишь фикция, фальшь, обыкновенная маска — он такой же человек. Он — не монстр, не демон. Он — мальчишка, разрядившийся в криво слепленный хеллуинский костюм. Помнится, ты говорил, — обратился он уже к Феликсу, — что ты — черт в его омуте… Уж прости за честность, мой дорогой, — снова к Аллегу, — но это явно тот самый случай, когда Черт в твоем Омуте — Дешевка. Дешевый демонозаменитель. Ты заслуживаешь большего, поверь…
Я верю, ответил ему Аллег, тяжело дыша. Я верю тебе, мой Чертенок. Верю.
А Феликс, тем временем, ожил. Стоило Томми только упомянуть его, Аллега, имя, как паренек судорожно вскинул глаза. Зрачки, ставшие размером едва ли не с головку булавки, заметались по матовому стеклу.
Томми моментально этим воспользовался.
— Ты возомнил о себе не по чину, — склонившись чуть ли не прямо к его лицу, произнес он ледяным тоном. — Вот это больше всего меня вымораживает — у тебя наглости хватает придавать своей фигуре ценность. Лепить из себя чуть ли не кинозвезду — только в масштабах криминальной хроники, естес-с-сно… Хер тебе. Не дождешься. — Тонкие губы медленно растянулись в едкой ухмылке. — Таких, как ты, — не помнят, таких, как ты, — презирают. Место в истории? Воспоминания?.. Не смеши. Даже Аллег тебя забудет. Медленно, но верно ты сотрешься из его памяти, твой облик потеряет краски. Не ухмыляйся мне тут, — неожиданно рявкнул он, стоило только иссохшим потрескавшимся губам чуть дернуться, — мне есть, что ему предложить. Чем тебя заменить. Это не так-то сложно, поверь. Ты — та ещё посредственность. Впрочем, прилипчивая и настойчивая, это не отнять. Много голосишь, а голосок больно звонкий — надо бы связки тебе подрезать. Что такое? — поднял Черт брови. — Ты чего побледнел? Не ожидал? Ну, уж прости, милейший. С такими, как ты, разбираются быстро, четко и не цацкаясь. Ты всеми силами стараешься показать, что этот мир не для тебя. Значит, для самого мира ты, фактически, бесполезен. Бесполезная гниль. А бесполезные гнилые ветки — рубят.
