– На директрису пока не выпускаем, до нее семь километров. Обучаем экипажи в пригородной зоне, в основном по ночам. А ночное вождение самое трудное.
– Секретность соблюдаете?
– Так точно.
– Секретность дело святое. Но и стрелять надо уметь.
– Упражнения отстреливаем пока на Т-26. Наводчики у нас хорошие, заряжающие тоже не сплошают. Для себя растим.
Налюбовавшись маневрами стального исполина, генералы отбыли в столовую на обед, рассуждая по пути о главной слабости КВ-1 – о его трансмиссии: пятиступенчатой коробки. передач, планетарных бортовых механизмов, многодисковых фрикционов и ленточных тормозов…
– Все приводы механические, тяжелые в управлении, – подтверждал их выводы Никифоров. – Трансмиссия – это, увы, ахиллесова пята всех «климов».
Но за хорошо накрытым столом с польским бигосом, деревенской колбасой, салом, и, конечно же, с «бронетанковым борщом» под местную «зубровочку», технические темы сменились на охотничьи байки, за столом сошлись трое заядлых охотников – Голубцов, Ахлюстин и Никифоров… Удивляли друг друга бывальщиной, пока Дубровский не посмотрел на часы.
– Ого! Как бы нам на концерт не опоздать!
– Не опоздаем. Без нас не начнут, – успокоил его Ахлюстин, но вскоре поднялся и пригласил всех на Замковую гору.
На Замковой горе – плосковерхом холме, густо поросшем буйными травами, танкисты соорудили нечто вроде эстрадной площадки – из тех самых горбылей, из которых были построены боксы, только задрапированных кумачом. На арке, сбитой из тесовых досок, красовался портрет Вождя, увитый лентами и рюшами, чуть ниже шел транспарант: «От Белостока до Владивостока лети наша песня широко-широко!». Еще ниже и помельче шел другой лозунг: «К обороне приступают для того, чтобы подготовить наступление. Маршал Советского Союза Тимошенко».
Здесь, под открытым небом, уже собрались бойцы-танкисты, пришли и горожане, праздные по случаю субботы. Высоким гостям поставили венские стулья, доставленные из графских апартаментов. Всем действом руководил бедовый старшина, который то подгонял хористов, то проверял динамики, то совещался накоротке с начальником политотдела дивизии приземистым лысым старшим батальонным комиссаром. Старшина же и открыл концерт стихами Маяковского:
– Отечество славлю, которое есть.
Но трижды, которое будет…
Потом грянул хор: «Широка страна моя родная!..»
Среди хористов Голубцов заметил несколько миловидных девчат в военной форме. Юбки защитного цвета смотрелись на них не хуже бальных платьев.
Затем вышел с баяном старшина и чистым звонким голосом завел песню на злобу дня:
Три танкиста, три веселых друга,
Экипаж машины боевой…
Герои песни – экипажи боевых машин – гулко хлопали ему огрубелыми от тяжелого железа ладонями.
– Это наш главный артист и режиссер, – пояснил Никифоров командарму, – старшина Кукура. Боевой парень, с японцами на Халхин-Голе воевал… А поет – сами слышите! Лемешев отдыхает.
После «Трех танкистов» старшина Кукура взял в руки гитару и проникновенно завел украинскую песню:
Дывлюсь я на нэбо тай думку гадаю:
Чому я нэ сокiл, чому нэ лiтаю?
Песня, словно бальзам легла на сердце, но нечаянно напомнила о «небесных» ЧП с немецкими самолетами, и мысли ушли в сторону.
Чому менi, Боже, ти крыла не дав?
Я б зэмлю покинув i в нэбо злiтал…
Глаза у многих слушателей повлажнели. Даже «Одихмантьев сын» Ахлюстин помягчел и растроганно подпевал солисту вполголоса.
Баянист отошел в сторонку и от души рванул меха баяна. Под лихую «молдавеняску» выскочили на сцену трое девчат и трое парней, успевших переодеться в молдавские наряды. Голубцов не сводил глаз с высокой чернявой дивчины, которая кружилась так, что легкие цветастые подолы превращались в карусели, высоко открывая красивые ноги.
– Кто такая? – спросил Голубцов у Ахлюстина.
– Младший лейтенант Черничкина. Начальник станции голубиной связи.
– Глубинной?
– Голубиной. У нас в управлении голубиная почта есть. В том году еще прислали. Говорят, голуби – самая скрытная связь.
– Ну, ну… На голубей надейтесь, а про радио не забывайте.
– И с радио у нас тоже все в порядке.
Отгремел веселый танец, и снова вышел певец со старшинской «пилой» в черных петлицах – утвердился посреди сцены и высоко повел, как бы забыв про баян:
Не для меня придет весна,
Не для меня Буг разольется…
И сердце радостно забьется
В порыве чувств не для меня!
Когда же под пальцами музыканта взрыдал баян, у Голубцова защемило сердце. Сколько раз слышал он эту песню, но так отчаянно, горестно, как бы провидчески никто ее не исполнял. Да еще Дон на Буг заменил – в самую болевую точку попал.
– Слушай, – снова повернулся он к Ахлюстину, – отдай мне этого старшину. Ему в армейском ансамбле петь, а не… – Константин Дмитриевич с трудом удержался, чтобы не произнести, – «на этих задрипанных подмостках». Но удержался.
– Не отдам, – сказал Ахлюстин. – Самим нужен. Он у меня во всем корпусе один такой голосистый. И на все руки мастер.
Концерт удался на славу. А потом, в продолжение праздника, объявили танцы, и духовой оркестр 13-го механизированного корпуса заиграл плавные «Амурские волны». Старшина Кукура, распорядитель «бала», объявил «белый танец». Женщин было немного. Но самая красивая из них – младший лейтенант Черничкина – смело подошла к Голубцову и пригласила его. Голубцов владел искусством танца еще со времен училища прапорщиков, и потому повел девушку уверенно да еще со староофицерским шиком.
– Вы хорошо ведете! – заметила партнерша.
– Профессия такая, – усмехнулся Голубцов, – водить полки в бой.
– В таком случае, я ваш полк! – улыбнулась Черничкина.
– Это самый прекрасный полк в моей жизни!
– Спасибо! Приезжайте к нам почаще.
– Постараюсь… Но, полагаю, слишком частые визиты не обрадуют ваше начальство.
Удивительная вещь – вальс. При всем честном народе заключаешь в объятия незнакомую женщину, и кружишься с ней, ощущая ее тело, испытывая радостное волнение, и все это в рамках светского приличия. Когда он вел ее вперед, колено натягивало полотнище ее юбки, невольно попадая в нежный охват ее бедер.
Голубцов с сожалением выпустил девушку, когда прозвучал последний аккорд вальса.
– Спасибо! – с грустью выдохнула Черничкина. Танцы продолжались. Но Ахлюстин увел гостей на «братский ужин». Голубцов увидел напоследок, как начальник голубиной станции танцует со старшиной Кукурой.
Концерт закончился «Маршем танкистов», который подхватили и за накрытым столом:
Броня крепка, и танки наши быстры,
И наши люди мужества полны:
В строю стоят советские танкисты —
Своей великой Родины сыны.
Все дружно отбивали ритм ладонями и под столом – каблуками сапог.
Гремя огнем, сверкая блеском стали
Пойдут машины в яростный поход,
Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин
И Ворошилов в бой нас поведет!
На ужин была дичь – жареное седло косули с барбарисом и травами. Косулю еще вчера добыл в Беловежской Пуще полковник Никифоров. И опять пошли охотничьи разговоры о волках, медведях, тетеревах, бекасах и вальдшнепах…
– А голубей ты часом в детстве не гонял? – как бы ненароком спросил Голубцов у Ахлюстина.
