***

Вечером в лагере было тихо. Обычно Гвиндор не разрешал разжигать ночами костры — боялся, очевидно, преследователей, — но сегодня дело обстояло иначе. Они натаскали веток из леса, сложили их кучками и подожгли, собравшись вокруг них маленькими кружками. И впервые за все их путешествие Ристель с удовольствием осознал, что сегодня ночью он наконец-то будет засыпать в тепле.

Он долго возился рядом с телегами, начищая клинки по поручению кого-то из отряда, а когда закончил, поспешил к одному из костерков. Ему передали часть зажаренной на вертеле птицы, обратившись к нему неприятно ощущавшимся «noel ichaer», а затем забыли про него, увлеченные разговорами на своем языке.

На самом деле Ристелю было отчасти совестно из-за того, что Старшей Речи он не знал. С одной стороны, узнавать ему ее было неоткуда — рос он в окружении людей, и пусть заслушивался порой рассказами других сеидхе из гетто об эльфских героях, об их прекрасных городах и культуре, времени учить родной язык у него все равно не было.

С другой же стороны, в этом состояла только его вина. И сейчас, слушая, как шутят и рассказывают друг другу истории на своем языке эльфы, он ощущал эту вину все явственнее.

В конце концов окончательно стемнело, и эльфы вокруг него разбрелись кто куда, так и не сказав ему ни слова на всеобщем. У костра он остался в компании одной лишь жареной птицы. И не то, чтобы его это слишком расстраивало.

Ему вообще-то не было одиноко. Он не чувствовал родства ни с кем из отряда, но все-таки надеялся, что однажды это изменится. Что однажды он поймет их, узнает, что еще кроется за жаждой мести, и наконец-то почувствует себя среди них своим.

Ну, или что однажды ему все-таки дадут шанс сбежать.

Спустя некоторое время из кустов неподалеку послышались вдруг шаги, и из тени деревьев вышли неожиданно Гвиндор и Сигель. Эльфка, растрепанная и взбудораженная, быстро прошмыгнула мимо костерка, бросив на Ристеля резкий сердитый взгляд. Гвиндор же, тяжко вздохнув и устало потерев затылок, уселся вдруг напротив эльфа.

Никогда раньше, не считая первой их встречи, Ристель не видел Гвиндора так близко.

Он был красив, высок и плечист, носил дорогие одежды, расшитые серебром, а буйно ниспадающие на плечи темные волосы перевязывал на лбу шелковой лентой. Лицо его имело мягкие, изящные, несколько даже аристократичные черты. Голубоватые, практически белые глаза светились уверенностью, спокойствием. И совершенно несоизмеримой усталостью.

Гвиндор совершенно не был похож на безумно жестокого главаря лесных головорезов. Напоминал он скорее усталого вельможу, проведшего десятилетия в уже успевшем ему осточертеть фамильном имении, годами наблюдавшего перед собой одно и то же.

Потому Ристелю его командир казался неимоверно странным, и от того — ещё более загадочным.

Гвиндор зевнул, вальяжно растянулся возле костра и тут словно бы впервые заметил сидевшего напротив Ристеля. Тот смотрел на него крайне сосредоточенно, не скрывая истязающего его любопытства.

— Ристель! Доброго тебе вечера, — мягко улыбнулся Гвиндор. Голос у него был удивительно приятный; говорил он так, что в каждое новое его слово хотелось вслушиваться. Коротко говоря, голос его совершенно не был похож на голос эльфа, с которым Ристель разговаривал в ту страшную ночь. — Погоди… Тебя ж Ристелем зовут, да?

Ристель, которого, определенно, так и звали, несдержанно усмехнулся.

— Потрясающая у тебя память, командир, — сказал он с улыбкой. — Прям-таки радуюсь тому, что хожу под твоим началом.

Гвиндор расхохотался.

— Прости уж. Какой есть.

Он положил голову на бревно, закрыл глаза. Ристель же не сдвинулся с места, продолжая пристально глядеть на растянувшегося перед ним командира.

С первой их встречи прошло не менее пяти дней, а разговаривали они сейчас фактически только во второй раз. И Ристель чувствовал, как в нем постепенно начинает накапливаться злоба.

Чего стоит лидер, который не выполняет своих обещаний?

Темнота над ними сгущалась; резко потрескивал сухими поленьями костерок. Гвиндор полулежал у бревна, блаженно прикрыв глаза, и, казалось, совершенно не был настроен на разговор. Ристель же, в свою очередь, чувствовал, что продолжать молчать сил у него нет.

— Говорят, родом ты из Долины Цветов, — проговорил он, и в голосе его отчётливо чувствовалось раздражение.

Но Гвиндор, кажется, этого не заметил. Он посмотрел на Ристеля с улыбкой, присел и выпрямился, гордо расправляя плечи.

— Не врут, — сказал он с теплом. — Но сейчас это не имеет значения.

Ристель взглянул на него изумленно.

— Почему ж не имеет? Разве не твое прошлое определяет то, кто ты есть сейчас?

Громко треснуло в огне очередное полено.

— Нет, — уверенно ответил Гвиндор, глядя на беснующееся пламя. — Определяют тебя лишь выводы, которые ты извлек из своего опыта.

Ристель усмехнулся.

— Интересно узнать, какие же извлеченные выводы сделали из тебя лжеца.

Гвиндор вдруг посмотрел ему прямо в глаза. Смотрел долго, словно пытался разглядеть в них что-то, и в его собственном взгляде в это время не было ни капли смятения.

— А ты смелее, чем я думал, — ухмыльнулся в конце концов командир. — Или же наглее. В любом случае, оба эти качества мне по душе.

Гвиндор откинулся обратно к бревну, заложил руки под голову, уставившись в затянутое облаками черное небо.

— Разве тебе тут плохо? Здесь тебе рады, здесь ты можешь чувствовать себя своим. Здесь тебя кормят, не требуя ничего взамен. Разве ты не хочешь чуть дольше остаться в состоянии этой безмятежной праздности?

Ристель скрестил руки на груди, помолчал какое-то время.

— Ты уж прости меня, Гвиндор, — хмуро ответил он, — но я не могу чувствовать себя своим среди головорезов, чьих целей не понимаю.

Командир вдруг коротко рассмеялся, не отводя взгляда от далекого неба.

— Ну конечно, — с улыбкой сказал Гвиндор. — Все ведь с самого начала упиралось в наличие этой треклятой цели. Это, право, удивительно — встретить в наше время эльфа, для которого смысл завтрашнего дня имел бы настолько большое значение.

Сквозь толщу облаков прорезался вдруг клочок синего неба, показалась пара тусклых далеких звезд.

Ристель молчал.

— Существует одна прекрасная легенда, — задумчиво продолжал командир, — о Белой Розе. Легенда о девушке, что не побоялась дать отпор захватчикам, вступить в неравный бой ради чести своей и своего народа. Ради того, чтобы умереть такой смертью, за которую не было бы стыдно ответить перед богами.

— Ты, верно, забываешь, — сухо вставил Ристель, — что в конце концов она обрекла наш народ на верную смерть.

Гвиндор резко сел; прекрасные его черты исказило раздражение.

— Народ, у которого и так не было будущего! — Командир вдруг осекся, отвел взгляд. — Мы… Они сами избрали эту унизительную участь. Они предали нас. Самих себя. Отдались в руки захватчикам, готовые стать рабами и принять ту смерть, которую выберут за них новые хозяева. У одной только Розы хватило смелости, чтобы самой решить свою участь. Это — подвиг, достойный восхищения.

Некоторое время молчали. Гвиндор долго смотрел в сторону, закусив от напряжения губу.

— В Долине Цветов ее тоже считали глупой, — сказал наконец он. — Они… хватались за остатки своего былого величия, которое нельзя уже было восстановить. Грезили о новом расцвете эльфов, о создании очередного прекрасного королевства. Вся Долина Цветов забыла о постоянно сдавливающем им шеи людском ошейнике. А я не смог. Мне было противно наблюдать за их граничащей с идиотизмом наивностью.

Гвиндор замолк на минуту, посмотрел Ристелю в глаза.

— Они забыли, что такое честь и смерть с достоинством. Что значит быть свободным. Забыли о том, каково это — быть детьми Старшей Крови.

Небо над ними вдруг разгладилось; отступили черные тяжелые облака, заискрились в вышине мириады молодых звезд.

Ристель и Гвиндор смотрели наверх, на горящие где-то далеко-далеко белые искры. Но видели в них совершенно разные вещи.