========== Часть 1 ==========

1

Когда они пошли по улице единой волной, ощетинившись вилами и топорами, гордо направляясь в сторону их захудалого гетто — его там не было.

Когда они начали кричать и стучаться в их двери, отражаясь в потрескавшихся оконцах алыми отблесками пламени — его там не было.

И даже когда послышались из-за дверей пронзительные женские крики, когда огонь обуял щуплые деревянные крыши и когда зазвенела и зачавкала сталь, погруженная в плоть — его там не было.

Потому что был он уже далеко.

Он бежал и не ощущал окружающей его реальности. Не слышал криков и треска огня позади, не видел ветвей, что били его и царапали, не чувствовал боли от растекшихся по телу синяков и ссадин.

Вокруг не было ничего. Был только страх, застилающий взгляд, и тьма мглистого и встревоженного леса.

А еще их глаза.

Глаза, в которых он видел бездну, в которых отражалось нечто настолько животное и первозданно-темное, что лишь от одного только воспоминания о них начинали холодеть внутренности.

Он бежал долго, пока не ощутил наконец, что в легких закончился воздух, пока не поскользнулся на мокрых листьях и не упал.

Тогда ему показалось, что сейчас он умрет.

Он лежал, скорчившись на грязной и холодной земле, и чувствовал, как грудь его сотрясают рыдания. Но слез, кажется, не было. Да и откуда им взяться?

Замерзший и побитый, он покорно ждал смерти. Потому что знал, что она придет. Помнил, что истории таких, как он, обычно так и заканчиваются.

Но смерть не пришла. Вместо нее из глубины леса вышли странные люди (люди ли?) с натянутыми луками и разукрашенными синей краской лицами, освещенные неверным лунным светом. В какой-то момент он даже поймал взгляд одного из них.

Взгляд этот был темным и злым. Но было в нем что-то, чего он прежде нигде и ни у кого не видел.

Голоса их он услышал не сразу. А когда все же услышал, то осознал, что не понимает ни единого слова.

— Caelm evellienn, nʼaen aespar. Se est aen seidhe.

Один из них, высокий эльф с повязкой на лбу, присел рядом с ним.

— Qued esseath? Que sueccʼs?

Ответа не последовало.

— Naire… Nʼte va, Gwindor, se nʼte ifit Hen Llinge, — холодно произнес кто-то позади.

Эльф вздохнул.

— Кто такой? Откуда взялся?

Несколько секунд длилось тяжкое молчание.

Лежавший на земле эльф был светловолос и безобразно худ. Зеленые его глаза светились безмолвным отчаянием.

— Я… Меня зовут Ристель… — произнес он медленно. Голос у него был тихим и простуженным. — Из Морборга. Там… Там погром…

Сидевший перед ним эльф вдруг поднялся, коротко рассмеявшись, и повернулся в сторону своих спутников.

– Нет, ну вы только послушайте! – сказал он с усмешкой. – Уму не постижимая предсказуемость. Скука смертная! Который век уже идет, а людишки все не меняются. Даже как-то стыдно за них, не находите?

Никто не ответил. Эльф махнул рукой.

– Ну а ты что ж, – обратился он к Ристелю, — вот так просто сбежал? А дальше как? По лесу мытариться, корешки жрать да, трусливо подрагивая, от людишек прятаться?

Эльф смотрел на него пристально, с какой-то жестокой усмешкой. Глаза у него были светлыми и холодными. И какими-то словно бы ядовитыми.

Ристель отвернулся.

– Судьба, достойная Aen Seidhe, ничего не скажешь, – эльф вновь язвительно усмехнулся. – Да ты, парень, прямо-таки гордость эльфской расы!

Ристель облокотился на другую руку, чуть приподнялся. Вновь посмотрел высокому сеидхе в глаза.

И под его томительным взглядом почувствовал, как внутри у него что-то оборвалось.

– Ч… Что же, – пробормотал он, запинаясь, – по вашему эльфскому кодексу чести я должен был там остаться и подохнуть? Умереть без всякого смысла и цели, просто… просто чтобы моим собратьям-сеидхе не было за меня стыдно? Так… что ли?

Стоявший перед ним эльф выпрямился, неприятно ухмыльнулся. Лунный свет в его взгляде отразился белыми искрами.

– А тебе, значит, цель какая-то особая нужна, чтобы за нее подохнуть?

Ристель, не сводя с него глаз, медленно кивнул.

Эльф отвернулся, скрестил руки на груди. Посмотрел вдруг наверх, на мрачное и холодное небо, застилаемое черными столпами дыма.

Лунный свет, пробиваясь через толщу крон, мягко освещал его лицо. Со стороны Морборга доносились крики и звон битого стекла; за деревьями едва виднелись алые отблески пламени. В нос ударял далекий, но все равно ощутимый запах гари.

В конце концов эльф глубоко вздохнул и вновь взглянул на Ристеля.

– Несмотря на трусливое бегство, твои слова исполнены достоинства. Я… не ожидал встретить подобное у эльфа, воспитанного среди людей.

Он помолчал некоторое время, задумчиво изучая черные деревья у Ристеля за спиной.

– Пойдем со мной, если хочешь. – эльф протянул Ристелю тощую руку. – И я дам тебе цель, за которую стоит умереть.

В светлых глазах сеидхе отражались далекие вспышки пламени.

Было в них что-то, показавшееся Ристелю знакомым. Было в них и нечто загадочное, не виденное им нигде прежде, а потому необыкновенно манящее.

Где-то далеко визжали эльфские женщины; горели ярким пламенем их захудалые халупы на самом краю города Морборга.

Ристель чувствовал, как болят у него конечности, как растекаются по телу ссадины и синяки. До сих пор ощущал близкое дыхание смерти у себя за плечом. И понятия не имел, действительно ли он до сих пор жив.

Но он все же взял высокого эльфа за руку.

2

Лес был старым, поросшим мхом и высокими травами, полным тумана и птичьего гомона. Не было здесь следов человеческого вмешательства, протоптанных тропок, силков и медвежьих капканов; никто из Морборга в нем не охотился, никто не вырубал в нем деревьев. Потому что все знали — в его глубокой чащобе живут страшные твари, что подстерегают охотников, хватают заплутавших детей и травниц и никого никогда не оставляют в живых.

Ристель раньше тоже думал, что живут там только дикие звери да чудовища. А потом в соседней деревушке случилась резня, и из каждой дыры теперь разговор шел об одних только заговорщиках. «Нелюди то, нелюди это» и «каждого эльфа, кто не так смотрит в сторону леса, немедля прилюдно повесить в назидание остальным».

И с каждым новым днем росло напряжение. Чаще чем обычно стали пропадать люди и эльфы, начали обнаруживать кражи на складах с оружием и в амбарах. Послали в конце концов к князю за помощью, но ответа так и не получили. И тут — все! «Они нам лишь смерти желают, нет никакого от них добра, того и гляди всех нас белкам на растерзание отдадут!»

А Ристель к погромам уже привык. Знал, что так будет, и так от этого устал, что сначала даже бежать никуда не хотел. Но в итоге… В итоге все случилось как-то само.

У скоя’таэлей было спокойно. По крайней мере, осуждения в их глазах было куда меньше. Они дали ему приют в своем мшистом логове, достали из закромов крепкий стальной меч и вручили, сказав честное: «Мы будем тебе братьями, лишь пока нас роднит ненависть».

Но роднило их большее, чем слепая ненависть к людям. Потому что они не были простой бандой наемников, у которых нет ничего общего. Эльфы были едины, как едины морские волны или листья на ветвях древ; они чувствовали боль друг друга, вместе переживали редкие минуты счастья, и даже воспоминания у них были общими.

А потому Ристель сначала не поверил, что они действительно такие, какими их описывают люди. Он не видел больше в их глазах презрения, не чувствовал в них жестокости. Эльфы говорили друг с другом о лугах своего далекого края, о почти забытой, но неизменно светлой поре детства, о красоте и невинности окружающего их леса. В их словах не было людской примитивности, они не были пошлыми в выражении своих чувств, не казались глупыми или нахальными. И потому Ристель забыл все, за что ненавидят их люди, и с первых же дней полюбил своих новых товарищей.

Но, очевидно, длиться вечно это не могло.

***

Она пришла рано утром, когда Ристель только начал перевязывать полученные во время погрома раны. Ему не нравилось делать это в лагере, не хотелось показывать остальным свою слабость. Поэтому с утра он уходил подальше в лес, к ближайшему роднику, и проводил там добрые полчаса — один, в прохладе и тишине. И впервые за все время, что он это делал, к нему кто-то присоединился.