— Эй, — обратился через некоторое время Габино, не поднимая глаз, — Этьен.

— Что?

— Ты еще помнишь… — На минуту он замялся и, кажется, от нерешительности даже сглотнул. — Помнишь то выступление Вайдвена во время первого Весеннего Рассвета?

— Помню, — кивнул Этьен со вздохом. — А что?

— Можешь мне его… Показать? Ты вроде такое…

— Конечно, Габино. Дай мне минуту.

Этьен хорошо его помнил. Потому что та речь Вайдвена еще не казалась подделкой, выдавленной только для того, чтобы оправдать очередное совершенное им дерьмо. Во время той речи все было проще. Во время той речи казалось, что они и правда собираются делать что-то великое.

Казалось, усмехнулся про себя Этьен, не прекращая видение. Вовсе не казалось — так и было. Они действительно шли к чему-то грандиозному. На том празднике каждый был уверен, что в будущем для них возможно вообще все, к чему бы они не стремились.

Но потом Вайдвен, разумеется, все испортил. И стремиться теперь было можно только к строго регламентированным вещам. И ничего, в принципе, с тех пор не поменялось.

Этьен остановил видение.

— Извини, — хрипло выдохнул он, прикрыв лицо рукой. — Тяжело на это смотреть.

— Понимаю, — кивнул Габино. — Но хорошо все-таки… Порой вспомнить, каким он тогда был.

Убрав от лица руку, Этьен мельком улыбнулся.

— И правда хорошо.

— Знаешь, — вдруг беззлобно усмехнулся Габино, — я ведь тебе в то время немножко даже завидовал. Казалось, у тебя с ним связь какая-то есть. У всех нас была, конечно, но ты будто отличался. Ты был, ну… Особенным. Будто бы Вайдвен видел в тебе что-то.

— Ах, особенным, значит? Вот спасибо. Меня, знаешь ли, до этого особенным только мать и называла.

Габино рассмеялся.

— Охотно верю.

Помолчали. Габино подкинул в костер еще несколько веток.

— Но знаешь, — продолжил он уже более мрачно, — твоя инаковость и отношение Вайдвена вовсе не пошли тебе на пользу. Боже, ты только посмотри на себя! Выскочек с большим самомнением я, пожалуй, нигде и не видывал.

— Значит, у меня тут раздутое самомнение?

— Разумеется. И кроме него в тебе мало что видно.

Этьен вздохнул, подложил под голову здоровую руку.

— Самомнение, — усмехнулся он, — скажешь тоже. Ты вот, Габино, когда просыпаешься, то, думаю, знаешь, кто ты. А я вот не знаю. Встаю каждое утро — и не знаю, вот хоть убей. Я сегодня священник? Или еретик? Или спекулянт? Или просто выскочка с непомерными замашками? И вот так изо дня в день, из года в год… И ты думаешь, действительно самомнение мешает тебе разглядеть во мне что-то еще?

— Думаю, раздутое самомнение как раз и мешает тебе в этом «что-то еще» определиться.

— Ага, — буркнул Этьен, отвернувшись, — ну и думай себе на здоровье.

— Да мне-то что, — выдохнул Габино. — Ты бы лучше сам об этом поразмыслил. А то ведь из-за самомнения своего вон сколько бед натворил.

— Ах, из-за самомнения, значит? Ну спасибо, око ты, блин, всевидящее.

— Ну, если не из-за самомнения, то из-за чего? В настоятели заделался, людям каким-то бредом мозги пудрил…

— Да потому что Редсерас твой любимый гниет, вот почему, — раздраженно отозвался Этьен. — Потому что в Совете сидят кретины с самомнением втрое больше моего, потому что настоятелям до чего угодно дело есть, кроме людей своих, и потому что в решении всех проблем люди уповают исключительно на пресловутого Эотаса и его идиотскую церковь. Думаешь, это нормально? Правда думаешь, что в этом ничего менять не надо? Тебе правда, что ли, жить тут так нравится?

Габино усмехнулся.

— И что же ты пытаешься предложить вместо всего этого?

— Пересмотреть долбанные догматы и сделать побольше акцентов на тех местах, где говорится о людях, а не об Эотасе. Больше говорить не о том, что нельзя, а о том, что можно и что надо. Чтобы люди побольше делали друг для друга, а не несли все свои последние сбережения в местный храм, чтобы купить себе искупление. Потому что вот это — эотасианство. А то, что мы вокруг себя видим — это Скейн знает что такое.

— Понятно, — вздохнул через минуту Габино. — Видал я таких новаторов. В основном на столичных виселицах.

— Уверен, половину ты сам же туда и привел.

— Может… Может, так оно и есть.

Этьен перевернулся на другой бок, раздраженно цокнув языком.

— Иди ты в задницу, Габино, — пробурчал он, не оборачиваясь. — Спокойной ночи.

— Ага. Спи.

Этьен заснул довольно-таки быстро, даже несмотря на ноющую боль во всем теле. Габино, впрочем, вскоре обнаружил, что и у него кое-что побаливает.

— Мастер Этьен? Этьен? О, слава богу… Нет, нет, только не кричите!

Он и правда хотел бы закричать — но не из-за неожиданного пробуждения, а из-за того, что чья-то ладонь резко зажала ему рот. Несколько раз моргнув, Этьен мягко отвел чужую руку от своего лица.

— Атли, — шепотом обратился он, потирая глаза, — какого хера ты здесь делаешь?

Атли поднялся, тихонько выдохнув. Позади него стояла еще пара незнакомых Этьену людей.

— Я… Кхм, мы решили, что нельзя это так оставлять, — прошептал Атли словно бы виновато. — Это ж какой беспредел эти гады устраивают, раз такого, как вы повязали!

— Ох, сука, Атли… — Придя в себя, Этьен разочарованно прикрыл лицо рукой. — А ты хоть на минутку мог задуматься о том, что повязали они меня вполне заслуженно? А? Проваливайте отсюда, пока никого не разбудили.

Атли несколько мгновений стоял в молчании, затем сжал руку в кулак.

— Может, и заслуженно, — сказал он уверенно. — В Редсерасе список преступлений большой, куда-нибудь да и подпадете. Как и любой из нас. Не верю я, что вы что-то вправду плохое могли сделать, вот не верю, хоть убейте.

Этьен вздохнул, убрав руку от лица.

— Атли, ты идиот. Добросердечный идиот. Завязывай с этим, рано или поздно ведь в дерьмо какое-нибудь вляпаешься.

— Знаю-знаю, — усмехнулся Атли, — жена мне этим то и дело на мозги капает. Пойдемте, мастер Этьен. Мы вам поможем идти.

Этьен сглотнул. Аккуратно перевернулся, взглянул на лежавшего к нему спиной Габино. Вновь вздохнул.

— Нет, извини. — Он вновь повернулся к Атли. — Знаю, намерения у тебя самые лучшие, но я того не стою. Иди себе спокойно на ярмарку, прикупи жене красивых безделушек каких-нибудь. А я останусь. Уж не серчай.

— Да как это так! — От возмущения Атли едва не начал говорить в полный голос. — Как же я спокойно жить буду, зная, что оставил вас этим извергам? Нет уж, пойдемте. Чего бы вы там не наделали, Эотас все простит. А то, что эти гады с людьми делают… Никакое это не правосудие. Прошу вас, идемте.

Имя Эотаса резануло Этьену слух. Он отвернулся, нахмурившись.

— Нет. Я не дам этому кретину опять спасать меня, когда ему вздумается. Я так решил, Атли. Хочешь мне за доброту отплатить — не ввязывайся во все это. Уходи.

Атли выпрямился, сжал в кулак другую руку. Несколько мгновений с выражением крайнего презрения рассматривал спину спящего Габино, а затем махнул рукой.

— А говорите еще, мол, это я идиот, — выдохнул Атли разочарованно. — Поступайте, как знаете. Но если передумаете, мы ждем вас на тракте.

Он развернулся, и через несколько секунд их тени исчезли за стволами деревьев. Этьен облегченно выдохнул. А когда вновь повернулся к костру, увидел, что Габино сидел напротив него как ни в чем не бывало.

— Маграновы титьки, Габино! — От неожиданности Этьен едва не подпрыгнул. — Какого хера, ты же спишь!

Ответа не последовало. Габино не сводил с него глаз.

— Ох, Боги… — Этьен сел, скрипя зубами, и повернулся к нему лицом. — Сделай вид, что этого не было, ладно? Я никуда не делся, они ничего не сделали… Не порть мужику жизнь, будь человеком, а?

Габино молчал. Затем со вздохом перевел взгляд на едва трепыхавшийся костерок.

— Габино, ну ведь правда…

— Почему не ушел?

Этьен замер на полуслове.

— Ну, — снова заговорил он, прокашлявшись, — я, знаешь ли… Я, ну, понимаешь… А, так я просто знал, что ты не спишь!