— Пора бы возвращаться, — сказал спустя время Габино.

Кивнув, Вентра поднялась. Он остался сидеть.

— Я знаю, что на самом-то деле мало его понимаю, — сказала она, обернувшись. — И я понимаю, что, вероятно, за его действиями скрывалось нечто большее кроме желания позлить меня и Совет. Но, если честно, я и не хочу все это осознавать. Пусть это останется между ним и Эотасом. А я хочу жить дальше. И Редсерас, думаю, тоже.

Габино улыбнулся, удовлетворенно ей кивнув. И поднялся.

— Это хорошо. — Он положил ей на плечо руку. — А теперь пойдем выпьем. Ради разнообразия.

— Только если ради разнообразия, — усмехнулась Вентра.

Взявшись за руки, жрица и инквизитор — две фигуры, обернутые в темные плащи, — пошли вперед, к площади. И в конце концов затерялись среди таких же, как они.

***

Утреннее солнце серебрило седые пряди в его волосах, блестело на снежных шапках ельника и сугробах, устилающих дорогу. Этьен поежился, убрал спадающий на глаза серебристый локон и, поплотнее завернувшись в плащ, пошел по направлению к лавке.

Белый Переход был все таким же стерильно-белым, каким он его запомнил в прошлый раз. От вида погребенных под снегом вершин хотелось блевать — в том числе и просто для того, чтобы вся эта белизна хоть на какое-то время окрасилась в новые цвета. А вместе с тем — чтобы вычистить желудок от местной дрянной жратвы.

В Сталварте кормили плохо, в Дирвуде — и того хуже, но готовиться к этому Этьен начал уже заранее, так что особых волнений этот вопрос не вызывал. Волнения вызывало другое. Люди.

О людях в Дирвуде Этьен мог бы зачитать целую проповедь, и говорилось бы в ней исключительно о всевозможных пороках. В том, что у местных есть хоть какие-то добродетели, Этьен сильно сомневался. Отчасти причиной тому было колыхавшееся над всей страной знамя Магран, отчасти — призраки прошлого.

О «призраках прошлого» Этьен думал как о чем-то буквальном. Когда они только шли по границе, всякий раз он засыпал на привале со страхом, что во сне может стать легкой жертвой очередной сеан-гулы или подобной ей дряни. Призраков среди снегов водилось в избытке — благодарить за то стоило Вайдвена. Этьен до сих пор помнил, как во времена похода на Переходе то и дело исчезали и гибли их люди. Воспоминания давно поблекли, но отвращение к тем дням оставалось ярким. Даже спустя годы.

Этьен вздохнул, осмотрелся по сторонам — лавку, как и ожидалось, он пропустил. На старости лет такое с ним случалось часто: погрузиться в мысли ему всякий раз было легко, а вот выгрузиться из них — сложновато. Этьен выругался, развернулся, прошел несколько заваленных снегом домиков и наконец наткнулся на нужную вывеску.

Изнутри на него навалилось тепло, пощекотало замерзшие пальцы и щеки. Плотно прикрыв дверь, Этьен выбрался из-под капюшона и, стараясь не принюхиваться, потому как воняло наверняка вновь рыбой, прошел к стойке.

Сидевшая за стойкой гномиха одарила его грозным взглядом и вернулась к разложенным на столе бумагам с какими-то расчетами. Этьен сморщил нос, осмотрелся вокруг. Лавка пустовала, ассортимент товаров был скуден, но до каравана Одемы купленных запасов должно было хватить. В углу, рассматривая висевший на стене топорик, стоял белокурый мужчина — его-то Этьен и искал.

Он свистнул Уэйну, тот обернулся, хмурый, лохматый и невыспавшийся, и кивнул. Они вышли из лавки почти бок к боку.

— Все купил? — спросил его Этьен.

— Да, — безэмоционально отозвался Уэйн, вытянув перед ним набитый рюкзак. — Все деньги ушли, не серчай. Цены у них, конечно, закачаешься.

— Не серчаю, — кивнул Этьен, закинув рюкзак на плечо. Плечо мгновенно заныло. — Выдвигаемся?

— Выдвигаемся.

Выдвинулись. Быстро прошли через деревеньку, не удостоив прохожих даже кивками, вышли через покосившиеся ворота, дальше шли по заснеженной дороге. В воздухе навязчивым облаком витало чужое недовольство. Этьен со вздохом обернулся к спутнику:

— Они что, отжали твою драгоценную лютню?

— Нет, — помотал головой Уэйн, перекинув плащ набок и обнажив торчавший из-за спины гриф. Этьен нахмурился.

— Тогда, я надеюсь, дело не в…

— Нет, не в ней. — Уэйн нахохлился. — Я не хочу больше говорить об этом.

Этьен вздохнул.

— Прости еще раз. Я уверен, ее давно уже кто-то нашел и похоронил.

— Я уверен в обратном, — огрызнулся Уэйн. — Но мы в любом случае не смогли бы выскрести ее кости из-под всех этих снегов. Повторюсь, я не хочу об этом говорить.

— Принято. Извини.

Снега сменялись еще большим количеством снегов. По сторонам торчали вздымающиеся далеко вверх елки. Тропинка ускользала из-под ног, и Этьен то и дело поскальзывался, норовя навернуться. Когда они дошли до развилки и припорошенного указателя, накинулся снегопад. Спустя секунды припорошенными были уже Этьен с Уэйном.

— Ты не забыл серп?

— Нет, конечно, — Этьен ударил себя по бедру. Под плащом что-то звякнуло.

Уэйн кивнул.

— Не пожалеешь? — спросил он, мотнув головой в сторону дороги.

— Нет, — без уверенности в голосе ответил Этьен. — Я ведь сам так решил.

— Твоя правда. И все же… Если передумаешь, через пару месяцев я буду в Бухте Непокорности. Посадим тебя на корабль.

— Не передумаю, — сказал Этьен с еще меньшей уверенностью. — Я ведь сам это выбрал.

— Твоя правда.

Уэйн отвернулся, неловко переминаясь с ноги на ногу, глядя на ожидавшую его дорогу. По его виду казалось, что он вот-вот пойдет прочь.

— Слушай, — спохватился Этьен, — спасибо тебе большое за все. Без твоей помощи я бы даже сюда не дошел. Буду рад отплатить тебе в будущем.

— Не стоит, — отмахнулся Уэйн. — Я же пошел по собственному желанию.

— Да. Передавай привет семье.

— Это вряд ли.

Этьен кивнул. Они стояли на перепутье молча, а снег все падал и падал, и, казалось, не было ему конца.

— Все-таки я тебя никогда не пойму, — тяжело вздохнул Уэйн через несколько мгновений. — В Аэдире тебе могли обеспечить жизнь в роскоши. До конца дней. Но вместо нее ты выбрал страну, которую ненавидишь. Зачем? Только дурак бы на твоем месте поступил так.

Этьен улыбнулся. Искренне, впервые за многие дни.

— Может, я и есть дурак, — сказал он, положив Уэйну руку на плечо. — Да чего уж там, так оно и есть. Я — тот еще идиот, Уэйн. Неужели еще не понял?

Уэйн смотрел на него без всякого выражения. Этьен выдохнул.

— Я не питаю надежд на то, что смогу провернуть здесь то же, что и дома. Но определенные надежды я все-таки питаю, пусть мне и самому это кажется странным. Я заскучал по дороге, наверное. По новым, пусть и тупым, лицам. По холоду, по нужде, по всем возможным бедам и трудностям — и по шансу через все это заново осмыслить то, чем я жил последние семнадцать лет. И не превратиться заодно в увальня, которому все на свете осточертело. Теперь понимаешь?

Уэйн кивнул и тоже, кажется, улыбнулся. А затем обнял Этьена — крепко, даже несмотря на то, что все тело у него точно так же болело.

— Удачи тебе во всех делах, Святой из Улле, — шутливо поклонился он, отойдя к дороге. — Пусть Эотас тебя не оставит. Может, еще свидимся.

— Прощай, мой друг. Всего тебе наилучшего.

И Уэйн ушел — а вместе с ним ушли последние отголоски запаха дома. Но Этьен не расстроился. Он обернулся к другому тракту и пошел вперед с одной только мыслью.

С мыслью о том, что впереди его обязательно будет ждать новый рассвет.