— Я не знаю, — сдался наконец Рено, беспокойно теребя медальон. — Это было страшно. То, что ты сделал в таверне. Но мне до этого было еще страшнее.

На минуту он умолк.

— У меня от семьи никого не осталось. Мать давным-давно в Колесо отошла, а отец как на войну пошел, так и не возвратился. А в Эотаса в деревне, считай, только я один и верю. Все остальные - в Бераса. — Рено вновь закусил нижнюю губу. — До меня всегда по большому счету дела никому не было. Я в поле работал, никому не мешал, ни с кем никогда не ссорился. А потом к нам пришел парень один из города и рассказал про Эвон Девр и Молот Бога, и… Я не знаю. Все на меня как будто по-другому смотреть начали, с каким-то укором, что ли, с презрением… С ненавистью даже. Меня отцовский знакомец, у которого я работал, дважды пытался прогнать, так зло безбожником называл… Мне свечи на ночь боязно было гасить. А потом ты явился, и после этой заварухи в таверне…

Этьен резко остановился, выставил перед собой руку в немой просьбе перестать. Чужая боль, девственно чистая и ничем не помутненная, наваливалась на него с такой силой, что Этьен едва не давился собственным дыханием.

— Я понимаю, — сказал он, тряхнув головой. — Но ты сам себя обманываешь, думая, что я чем-то тебе помогу.

Рено опустил взгляд, но все равно понимающе улыбнулся. Улыбка его вышла настолько вымученной, что смотреть было тошно. Иглы чужого разочарования резко укололи Этьена прямо в грудь. Нет, он не хотел рушить его ожидания. Да, ему жаль. Катись все это в Хель, он ведь именно потому, что сочувствует, все это сейчас и говорит! Этьен сплюнул, раздраженно зажав пальцами виски. Попытался вслушаться в нарастающий гул ветра, прочувствовать запах окружающих его полей… Не помогло.

— Да боги милостивые… Не прогоняю я тебя, — вздохнул Этьен. Волна смятения в чужом сознании резко спала. — Я пытаюсь сказать, что у меня нет ответов на все твои долбанные вопросы. Так что в ближайшем городе тебе придется найти жреца получше.

Изнутри его ласково облизали лучи чужого облегчения. Несколько мгновений Рено блаженно улыбался, глядя куда-то в сторону, а затем вдруг посмотрел прямо на Этьена. Глаза у него хитро блестели. Этьен нахмурился.

— О нет, перестань. — Он раздраженно помахал рукой у себя перед носом, словно бы пытаясь отогнать от лица назойливое насекомое. — Я не то хотел сказать. Я не жрец.

Рено усмехнулся.

— Нет, жрец, — добродушно прищурился он. — Не-жрец сразу бы отобрал у меня еду и смылся. Или бы просто прогнал.

Этьен вызывающе ухмыльнулся, упершись руками в бока.

— Не жрец я никакой, несчастный ты самоубийца, — уверенно повторил он. Рено улыбнулся шире.

— Еще какой жрец.

— Да ты идиотск… самоубийца!

— Жрец!

— Жалкий самоубийца!

— Жрец… блудливый!

Этьен возмущенно разинул рот.

— Блудливых жрецов не бывает!

— Еще как бывают! — Рено явно едва сдерживался от того, чтобы не засмеяться. — На тебя вот посмотришь, и никаких сомнений не останется!

Этьен умолк на пару мгновений, едва дыша от возмущения, и указал пальцем на затянутое облаками небо.

— Если не заткнешься, из солнца сейчас вылезет оскорбленный Эотас и обрушится на тебя всем своим божественным гневом, эдакий ты засранец!

Рено, откинув голову назад, громко расхохотался. Этьен отвернулся, стараясь спрятать свою улыбку. Тепло чужой души мягко плескалось у него внутри, и он больше не стремился его блокировать. Потому что эмоция Рено была искренней. И очень, очень приятной.

Поля вокруг вдруг шумно всколыхнулись, взволнованные ветром, и в следующее же мгновение с неба на них обрушился дождь. Этьен, заслонив рукой голову, вздохнул.

— А ведь я говорил.

Рено в ответ лишь добродушно усмехнулся.

Дождь, впрочем, шел совсем недолго. Обильно обдав землю влагой, уже спустя полчаса он пропал так же резко, как и появился. Рено, пусть и промокший, все еще казался веселым из-за их шутливой перебранки. Учитывая, сколько радости вызвало в нем столь незначительное событие, очевидным было, что все последнее время в жизни Рено выдалось намного менее счастливым. Или же он просто был крайне эксцентричным идиотом.

Если дождь и не смог попортить оптимистичного настроя Рено, то местным селянам это удалось сделать в два счета. К тому моменту, когда они с Этьеном вышли из деревни, ее жители только-только начали выползать на работу в полях, поэтому-то никого из них на своем пути они и не встретили. Дальше по дороге с обеих сторон распростерлись редкие фермерские домишки, и как раз-таки на их обитателей Рено с Этьеном в итоге и напоролись.

Когда они проходили мимо селян, состригающих снопы зрелого овса у самой дороги, те либо просто косо на них поглядывали, либо с откровенным презрением сплевывали на землю. В воздухе, подобно полуденному зною, густо нависало отвращение, но Этьен к такому отношению уже привык. Редко где появление человека со знаком Эотаса во всю грудь сейчас встречалось с большим дружелюбием. Впрочем, спустя несколько шагов до Этьена дошло, что отвращение это было направлено вовсе не на него. Причиной такого отношения целиком и полностью был Рено.

Проходя мимо селян, он либо стыдливо отводил от них глаза, либо и вовсе шел, низко опустив голову. Стыд и какая-то скрытая в глубине сознания боль доносились от Рено к Этьену навязчивым отголоском старого воспоминания. Подавить эти чувства, насколько Этьен знал по горькому опыту, можно было лишь одним-единственным способом.

— Наплюй на этих безбожников, - сказал он так громко, чтобы селяне услышали его наверняка. — Смотри на них с гордо поднятой головой. Не доставляй им удовольствия видеть тебя испуганным.

Желая подать пример, Этьен и сам задрал голову и, когда один из фермеров сплюнул прямо ему под ноги, сделал ровно то же самое в его сторону. На Рено, впрочем, это эффекта не оказало.

— Все в порядке, — сказал он, скупо улыбнувшись. — Не называй их безбожниками. На свое отношение они имеют полное право.

Этьен хмыкнул.

— Какой-то дурной из тебя выходит эотасианец, раз ты так просто позволяешь всяким кретинам косо смотреть на последователя твоего бога.

Рено ничего не ответил. Лишь еще ниже опустил голову. Жест этот не остался без внимания прикованных к нему презрительных взглядов.

Все окружавшие деревню поля они прошли лишь к тому моменту, когда солнце поднялось в зенит. Рено, пусть эмоции его и не улеглись до сих пор, встретил это событие вздохом облегчения. Обернувшись к Этьену, он улыбнулся. Совсем не искренне.

— Мы прошли с тобой бок о бок уже несколько часов, а я так и не спросил твоего имени.

— Этьен.

— Хм-м. — Взгляд Рено лукаво блеснул. — И фамилии у тебя нет?

Этьен на какой-то миг замялся.

— Нет.

— Какая жалость, — деланно вздохнул Рено. — А что насчет приставки с местом рождения? Должен ведь такой видный священник иметь столь же видное имя.

— Если ты еще раз обзовешь меня жрецом или священником, я дам тебе по башке.

— Как страшно. И все же?

— Ну… — Этьен взглянул на небо. — Тогда, получается, Этьен из Редсераса.

— Из Редсераса! — всплеснул руками Рено. — И какими же ветрами тебя занесло в Дирвуд?

Этьен косо на него зыркнул.

— Не твое дело.

— Значит, для проповедей о милосердии?

Ничего не ответив, Этьен легко вдарил ему по затылку.

— Какое внушительное согласие, — усмехнулся Рено, потерев ушиб.

— Заткнись.

Следующие несколько часов они ни о чем толком и не разговаривали. Этьен, впрочем, был сейчас даже этому рад. Со временем эмоции внутри Рено поутихли, и теперь ничто не мешало Этьену спокойно размышлять.

Заданный Рено вопрос едва ли не задел его за живое: слишком уж часто Этьен и сам задумывался о том, зачем он вообще сюда направился. Первым на ум, конечно, всегда приходил Вайдвен, но его образ Этьен каждый же раз быстро отбрасывал прочь. В конце концов, с Вайдвеном все уже давно и крепко покончено — Молот Бога не даст соврать. Но следом наружу всплывал и другой вопрос: а почему тогда Этьен до сих пор здесь?