Спасение эотасианцев было от них всего в нескольких шагах, и очень скоро все должно было вернуться на круги своя. Для Этьена это, в первую очередь, означало то, что теперь возможность поговорить с Рено наедине могла выпасть совсем нескоро. Да и рожу Люта с его дружками, если честно, видеть ему совсем не хотелось. А ведь кто знает, сколько еще времени им придется шляться вместе…

Ревность и раздражение плавно закипали в Этьене где-то в районе солнечного сплетения. Боги, ну почему все вновь складывается самым противным образом! Неужели Эотас так сильно его презирает, что даже будучи мертвым умудряется из раза в раз вставлять ему палки в колеса?

Этьен встряхнул головой. Нет, больше ждать было нельзя. Может, Рено вообще не захочет разговаривать о чем-то столь для него щекотливом, когда они снова пересекутся с эотасианцами. Мысль об этом назойливо билась у Этьена в мозгу. В какой-то момент он понял, что терпеть ее у него больше нет сил.

— Слушай, — мягко заговорил он, заглянув Рено в глаза, — я понимаю, что вроде как должен еще подождать, но я, если честно, беспокоюсь. В конце концов, мы совсем близки к развязке, и, может, это наша последняя возможность поговорить наедине, так что…

Он замолчал, потому что Рено вдруг замер на месте. В глазах его пронеслось мимолетное выражение испуга. Впрочем, он быстро отвернулся, а когда посмотрел на Этьена вновь, то взгляд его, как и обычно, не выражал ничего.

— Да. Ты, пожалуй, прав. Только для начала позволь мне уединиться.

— О. — Этьен, почесав промокшую макушку, кивнул. — Конечно. Я тут же тогда и подожду. Спешить все равно уже особо некуда.

Рено, тоже кивнув, в один миг спрыгнул в сторону перелеска и очень скоро затерялся среди деревьев. Хмуро выдохнув, Этьен уселся у противоположного края дороги — там, где открывался исчерпывающий вид на близлежащие равнины.

Отчего-то ему захотелось курить. Понуро взглянув на болтавшийся на поясе мешочек, Этьен вздохнул. Дарел, видимо, собирался пополнить запас табака, когда вернется домой. У Этьена же, вероятно, такая возможность могла появиться еще нескоро. Нужно было экономить.

Он встряхнул головой. Да какая разница, сколько там осталось табака? Он ведь сейчас узнает нечто очень важное, нечто такое, о чем не говорят с кем попало! Ведь, если Рено так легко смог убить человека, значит, в прошлом он явно совершал вещи и похуже. Но, раз это что-то очень для него тяжелое, вероятно, ему будет нужна после своего рассказа поддержка. Сможет ли Этьен ее предоставить? Нужно ли будет относиться к Рено после этого по-другому?

Этьен вновь вздохнул. Ему отчего-то стало стыдно от того, что он так много об этом думает. В конце концов, Рено сейчас мучается, а Этьен… Наверное, вообще не следовало лезть к Рено с чем-то настолько для него нелегким. Какой же Этьен ему друг, раз не может соблюсти элементарные личные границы?

Время тянулось медленно. Дабы занять себя чем-то, Этьен, положив голову на поставленную на согнутое колено руку, принялся разглядывать окрестности. Дорога впереди делала резкий поворот направо и, поднимаясь на ближайшем холме, терялась где-то впереди. То, что происходило за равнинами дальше, разглядеть отсюда практически не удавалось.

Этьен поднял голову, стараясь получше рассмотреть картину за холмами. Лес все так же возвышался по левую сторону от дороги, сливаясь одной темной линией далеко у горизонта — значит, к закату отряд мог остановиться на ночлег именно в нем. Впереди вновь виднелись покатые равнины, вырисовывалась золотой нитью дорога. И тут Этьен отчетливо разглядел на ней жирную черную точку.

Точка двигалась крайне медленно и, казалось, все больше смещалась в сторону леса. Затаив дыхание, Этьен наблюдал. Спустя некоторое время точка и правда явно сделала поворот к зеленой полосе леса и, помаячив перед глазами еще пару мгновений, окончательно в нем пропала.

Этьен вскочил с места. Пропади он пропадом, отряд действительно отправился на ночлег! Он взглянул на небо: заметно порозовев, солнце нависло над полосой леса, образовав над ним еле заметную позолоченную линию. Близился закат. Значит, ждать еще больше было нельзя.

Обернувшись назад, Этьен почувствовал, как сердце у него резко екнуло. А ведь и правда — времени уже прошло намного больше, чем его требовалось на отхожие дела. Значит, Рено либо смылся, либо угодил в беду. В обоих случаях это не предвещало для Этьена ничего хорошего.

Не медля более ни секунды, он рванулся в перелесок. Деревья в нем были еще совсем юны, а от тех, что постарше, остались лишь неприглядные поросшие мхом пеньки. Значит, разобрать окружение будет легко. Этьен летел вперед, практически не разбирая дороги и судорожно вертя головой по сторонам. К его неудовольствию, лес впереди становился все более густым. Неужели Рено и впрямь мог уйти так далеко?

Этьен резко остановился. Столь беспорядочный метод поисков вряд ли бы привел его к желаемому. Закрыв глаза, он прислушался — вначале физически, а затем, не разобрав никаких полезных звуков, мысленно. Радиус действия его назойливого таланта был достаточно велик, поэтому, в теории, начать чувствовать Рено он мог довольно скоро.

Глядя на округу из-под чуть прикрытых век, Этьен направился вперед, интуитивно чуть сместившись вправо. Пусто. Ни единого телодвижения. Затем он двинулся еще дальше, сделав несколько быстрых шагов теперь уже влево — и вновь пусто. Подавив раздражение, Этьен остановился и, прикрыв глаза, попытался призвать всю свою возможную концентрацию. И это дало эффект. Но вовсе не тот, который Этьен ожидал.

«Эотас… где бы ты ни… прошу, услышь…»

Мгновенно у Этьена появилось чувство, что он забрался кому-то в постель в самый интимный момент. Конечно, в целом залезать в мысли — это совсем неэтично, но залезать в такие вот мысли — это очевидный верх крайности.

Этьен встряхнул головой. Сейчас это не так важно. Важно было найти источник этого мыслепотока. А затем, вероятно, извиниться. Возможно, не единожды.

Он всецело настроился на пойманную мысль, сделав шаг в сторону ее предполагаемого источника. Спустя несколько секунд отдельные слова стали сплетаться в связные предложения, а затем Этьен смог различить идущую мысль полностью. Словно бы ухватившись за ниточку, он шел вперед, петляя между деревьями.

«Мой всеблагой Господь, я знаю, что не достоин твоей милости, но, прошу тебя, внемли мне в самый последний раз, потому как без твоего ясного света я немощен и бессилен перед лицом того, что мне предстоит сделать.»

Он говорит о том, что планировал рассказать? Или о спасении, которое они собираются осуществить? Этьен выдохнул сквозь сжатые зубы. Если Рено действительно настолько сложно все это, то почему он рассказывает о своей неуверенности вероятно мертвому уже богу, а не явно живому и находящемуся у него под носом Этьену?

«Прошу тебя, Дитя Света, дай моей грешной душе сил, дабы и дальше следовать по намеченному Твоею рукою пути. Лишь твоей милостью я до сих пор жив: умоляю, не дай этой жизни закончиться, пока я не приду к свету.»

С бега он плавно перешел на шаг. Рено был где-то совсем близко; помимо молитвы, в сознании Этьена начали проявляться и обрывки других, более глубинных мыслей. Спустя еще несколько шагов его наконец захлестнула и чужая эмоция, от чего у Этьена едва не перехватило дыхание. Столько в ней было и боли, и отчаяния, а вместе с тем и совсем призрачной надежды; каждая из этих составляющих при этом была такой яркой, что на глаза едва не начинали наворачиваться слезы. Этьен остановился. Он заглушил канал передачи, насколько мог, и, смахнув с глаз непрошенную влагу, двинулся дальше, беззвучно ступая на непокрытые листьями и ветвями участки земли.

Спустя некоторое время Этьен наконец сумел различить меж деревьев тонкую фигуру Рено. Он сидел на коленях, упершись в них руками и опустив голову. Его палка, как и ожидалось, была уже где-то утеряна. Когда Этьен достиг ближайшего к нему ствола, частично укрывшись за ним, Рено его не заметил. Оно и неудивительно: той концентрации, с которой он читал свою молитву, мог позавидовать и сам Этьен.