Он умолк, потому что Рено вновь закрыл глаза рукой, и вновь плечи его дрогнули. В один миг Этьен почувствовал, что собственная его грудь сейчас разорвется.

«Насколько же я отвратителен, — билась у него в мозгу одна-единственная чужая мысль. — Насколько же я…»

— Хватит, — резко остановил его Этьен. — Хватит. Ты, конечно, имбецил, каких свет не видывал, но Дарел тоже хорош.

Рено медленно убрал от лица руку, неуверенно всмотрелся Этьену в глаза. Во взгляде у него словно бы появилось нечто новое. И это “нечто” Этьену решительно не понравилось.

— Что?

Этьен со вздохом поднялся, скрестив на груди руки.

— Да ничего. Он стоял тут и врал мне прямо в глаза. Второй, сука, раз за знакомство!

Взгляд Рено наполнился недоумением. Эмоции его также быстро начали соответствовать этому выражению. К счастью для Этьена.

— О чем ты?..

— О психической сопротивляемости его парней, — сощурился Этьен. — Он понятия не имел, о чем говорил. Просто пытался меня запугать. Я это почувствовал.

— Значит ли это, что ты…

— Да. Я тебе помогу. — Этьен несдержанно усмехнулся. — Не лишать же причину, по которой умер этот дурак, хоть какого-то смысла.

Рено вглядывался ему в глаза долго и очень недоверчиво. А затем вдруг невольно улыбнулся, отведя в сторону взгляд.

— Знаешь… А ведь ты — хороший человек. Думаю, Эотас все-таки любил тебя.

— Не неси ерунды, — выдохнул Этьен. — Ему никогда не было до меня дела.

— Но ты будешь рад, если однажды это изменится?

— Конечно.

Отвернувшись, Рено вновь улыбнулся. Этьен, недовольно что-то пробурчав, протянул руку, предлагая помочь ему встать. И на этот раз Рено ее не отверг.

========== XIII. Отголоски ==========

Расставаться с трупом им пришлось в полном молчании. Причин для этого сыскалось сразу несколько: во-первых, велик был шанс того, что отряд эрла уже послал вдогонку за Дарелом одного из разведчиков, который мог в этот самый момент выискивать их посреди зарослей. Во-вторых, что в Этьене, что в Рено пребывало слишком много чувств относительно этого самого трупа. Хоть одно неверно брошенное слово, касающееся этих чувств пусть даже и отдаленно, могло напрочь разрушить ту хрупкую атмосферу взаимопонимания и спокойствия, что установилась меж ними всего несколько мгновений назад. Поэтому оба они быстро поняли, что говорить что бы то ни было на этой полянке больше нельзя.

Некоторое время они стояли над трупом Дарела, не в силах двинуться с места, словно завороженные. Мертвое лицо теперь отчего-то выровнялось и казалось спокойным, как и должно; глядя на его выражение, сложно было поверить, что умер этот человек в ходе убийства. Единственной деталью, выдававшей наблюдателю картину свершенного, было лишь расплывшееся под трупом и на его одежде темно-карминовое, едва поблескивающее на солнце кровавое пятно. При этом меч, лежавший у трупа на груди в кровавом обрамлении, приобретал пугающий, несколько даже мистический вид.

«Ему так мучительно сложно смотреть на все это, — подумалось вдруг Этьену, когда он перевел взгляд на Рено. — Все-таки хотя бы в этом мы не похожи.»

Рено опустился возле трупа первым и, колеблясь, дотронулся рукой до лезвия меча. Когда он беззвучно зашептал над телом молитву, лицо его вдруг неприятно исказилось, вынудив его отвернуться в противоположную Этьену сторону. Было во всем этом жесте что-то настолько горькое и бессильное, несвойственное ничему из того, что пытался выказать Рено чуть ранее, что в какой-то момент Этьен даже улыбнулся.

Когда Рено, вставая, подобрал с груди трупа меч, оба все так же не произнесли ни звука. Лишь чуть позже Этьен, хмыкнув, отцепил от пояса Дарела подвес, передав его Рено. Спустя мгновение следом он забрал и воткнутую за пояс курительную трубку вместе с небольшим кожаным мешочком табака. Этьен еще раньше подметил, что трубочка у Дарела была совершенно чудная. Мундштук ее, сделанный из дорогого темного дерева, изгибался, подобно лебединой шейке, отчего трубка, изящная и легкая, увенчанная вдоль чаши затейливой резьбой, приобретала вид настоящей драгоценности. И навевала старые воспоминания. Глядя на то, как Рено прилаживает подвес к служившей ему поясом веревке, у Этьена не осталось сомнений относительно того, было ли происходящее правильным.

Закончив обкрадывать Дарела, Этьен легко накрыл его собственным плащом. Закапывать труп не представлялось им возможным. Невысказанные слова замерли в воздухе, подобно зловонию, но ни у одного не нашлось сил, чтобы все же произнести то, что должно. Поэтому спустя несколько долгих мгновений они просто ушли прочь, провожаемые одиноким криком сороки, и ни разу не обернулись.

Слишком далеко от тракта уйти они не смогли, поэтому очень скоро впереди, за горсткой тоненьких березок, показалась толстая, желтая от песка полоса дороги. Выходить на нее они не стали; вместо этого отошли назад, так, чтобы направление идущего слева от них тракта им указывала только блестящая над лесистым низовьем золотая линия.

Идти по лесу оказалось сложнее. Протоптанных тропок здесь практически не было, поэтому дорогу приходилось прокладывать самим. То и дело они застревали меж ветвями сплетавшихся друг с другом молодых деревцев и кустарничков, цеплявшихся за одежду; с трудом преодолевали редкие канавки и поваленные грозой стволы. Сброшенная листва скользила у них под ногами, скрывая под собой извилистые корни близрастущих буков и ясеней, кленов и лип. Шуму от их шелестящих шагов было много, но Этьен не спешил волноваться: большую часть каких-либо звуков заглушала дребезжащая птичья перекличка.

Они шли в меру быстро, не упуская из глаз тонкой ленты дороги над ними, но в воздухе все равно витало беспокойство. То и дело Этьену приходилось оборачиваться, чтобы убедиться, что Рено все еще идет за ним: шум его шагов оставался неслышим чаще, чем хотелось бы. В конце концов Этьен не выдержал и с усилием отломал для него толстую суковатую ветку, дабы Рено шел быстрее. Но даже это не слишком хорошо поправило ситуацию.

— Боги, — напряженно выдохнул Этьен, в очередной раз обернувшись. — Что еще мне, Хель тебя побери, сделать, чтобы ты перестал плестись со скоростью умирающей улитки?

— Извини. Я просто задумался.

— Это, бесспорно, замечательно, но ты можешь сделать так, чтобы мыслительный процесс не мешал тебе переставлять ноги?

— Прости. — Наконец нагнав его, Рено остановился и, опершись обеими руками о свою палку, отвел взгляд. — Я просто… Я еще не очень хорошо понимаю, куда мы идем.

— Разве не очевидно, что к эотасианцам?

— Да, но… Мы ведь так и не придумали, что делать дальше.

Вздохнув, Этьен развернулся в его сторону полностью и скрестил на груди руки. Затем, коротко осмотревшись, направился к одному из наиболее толстых древесных стволов.

— Давай тогда думать.

Они уселись под сенью листвы старого ясеня, расположившись на выпирающих из-под земли корнях. Разжигать костер было рискованно и неудобно, так как на долгий привал времени у них не было. Из-за отсутствия плаща расположить оставшуюся у Этьена в суме еду оказалось негде, поэтому есть им пришлось прямо на ходу. Однако даже столь торопливый привал вызывал у Рено негодование.

— Мы отстаем, — взволнованно сказал он, теребя в руках кусок вяленого мяса. — Нам нельзя еще больше задерживаться. Мы не сможем их догнать.

— Во-первых, будь уж так добр и говори тише. Во-вторых, нас всего двое, а их — целая толпа. В любом случае мы движемся быстрее. Да и ближе к вечеру, думаю, они тоже будут вынуждены все-таки устроить привал.

Рено мимолетно пожал плечами, опершись свободной рукой на свою палку и принявшись без интереса разжевывать кусок мяса. Ссутулившийся, он хмуро глядел в одну и ту же точку меж корней, увлекшись своими мыслями до такой степени, что шевелить челюстями и то едва мог. При взгляде на него в голове у Этьена все время всплывал один и тот же образ.

— Знаешь, — задумчиво начал он, откинувшись на лежавший под его спиной корень, — все-таки ты очень сильно мне кое-кого напоминаешь.